Так поговорим же о любви

–– Здравствуйте, Любовь Сергеевна. Познакомьтесь с моими друзьями, подружитесь с ними.

–– Коля, да где ты находишь такую чистоту и свет; подойдите ко мне, сестры, обниму вас.

Сестры посмотрели друг на друга, взялись за руки и подошли к дивану, где сидела Сергеевна, опустились на колени. Сергеевна обняла их и спрятала голову в их рыжих волосах. Соприкоснулись три головы, переплелись руки во взаимном объятии.

–– Ну все, подружки мои, познакомил вас, мне идти на работу. На автобус проводит Иванович. Быстренько обе щеки «измусолить» и я пошел.

Сестры встали, подошли и одновременно обе щеки «измусолили», сверкнув на меня «непонятным» взглядом:

–– Ты в то-то воскресенье к нам приезжай.

–– Обязательно –«мусоля» и их щеки. –Оставайтесь, до свидания.

–– Спасибо, Коля –Сергеевна с дивана.

Мороз на улице порядочный стоял и практически в эти сутки не выключал вентиляторы, не « тушил» топки. Под вечер, проводив близняшек на автобус, пришел Геннадий Иванович. Подошел и молча обнял. Постояв немного в объятии, также молча развернулся и ушел домой. А я то здесь при чем?

И более тепло в следующую субботу встретили меня близняшки и их родители: и в Огневке, завидев меня подходили, здоровались, «мяли» крепко мою ладонь, хлопали по плечу. Такие нежности.

В первое же посещение Коксы по служебным делам Савелий Николаевич пришел к Геннадию Ивановичу, нашел его на работе и довольно долго о чем-то разговаривали на лавочке. Расстались довольные друг другом, крепко пожав руки. И часто приезжал, навещал Ивановича.

Девчата не оставили меня в покое, насчет купания в проруби. Караулили, караулили. И пару раз «укараулили». Но мужики были наготове, сторожили. И опять подсечка, и опять волокут в прорубь и опять кричу надрываясь: « Спасите! Купают!» и опять отнимают меня от моих подружек. И жалуюсь тете Клаве, подменяя слова «спасите» на «караул». И опять хохатунчики по поселку. Смешно еще было то, что девчата были на голову ниже меня и смотрелись рядом со мной подростками. А дома опять учат меня танцевать и «косолапый медведь» оттаптывает ноги девчатам.

Познакомился с парнями из других поселков района, и с русскими и с алтайцами. Придут ко мне в гости, посидят с полчаса и уходят. В следующий приезд привозят кто сала шмат, кто картошки. А мне чем расплачиваться? И приглашают в гости. И в будние дни, в свои выходные, начал навещать своих друзей. В первую очередь проведут по поселку, познакомят со своими друзьями и всем говорят, предупреждают:

–– Это мой друг, человек неплохой, но с равнины. Обычаев и порядков наших не знает и за это лицо ему бить не следует, несправедливо. Говорите, указывайте, но трогать его нельзя.

И «огребался» я бы без этого предупреждения в поселке многажды раз. То пройду мимо женщины несущей воду, не предложив помочь; то перед старейшинами не сниму шапку, а то и не поздаровавшись; то куда-нибудь отлучусь из дома друга, не предупредив; то не ответишь на приветствие младшего. И подзывают, и укоряют, и учат. Весь день. И чтобы не попадать «впросак» я начал опасаться ходить по поселку без сопровождающих –как сопровождающие поступают, так и мне.

Зазывали меня, как правило, мои сверстники и младше, уже приготовив для меня охотничьи лыжи, договорившись специально еще с двумя-тремя товарищами, выбрав время для похода в горы, на охоту. Но помнил я слова отца, приютившего нас; «Сынок, тебе никто никогда ничего не должен. Но ты, сынок, должен всем. За всякое доброе дело, сделанное тебе, за доброе слово, за внимание будь благодарен, оплати чем можешь и как можешь, и более чем тебе. Не уподобься бродячей собаке, которая съела твой хлеб а потом тебя укусила». И пользуясь правом, что желанный гость в доме хозяин, я пользовался этим правом. Всегда находилась неотложная мужская работа –переколоть дрова, отремонтировать сани, сходить в кузницу и подковать коня, съездить в лес за дровами. По приезду я первым делом, перед тем как зайти в дом, замечал, чем займемся завтра.

Рано утром нас будили родители моего товарища, поили чаем и уходили на работу. Приходили товарищи моего друга, знакомились. Приходили с лыжами, в полном снаряжении для похода в горы, с рюкзаками. Но на суету снаряжения моего друга я никак не реагировал, сидел с «отсутствующим» лицом, попивая чаек.

–– Хватит дуть воду, собираемся, идти не близко.

–– Славик, давай вначале поможем твоему отцу. У вас вот дрова не переколоты.

И «загонял» я друзей своих этим предложением в «тупик». Для парня с равнины променять удовольствие на работу? И откладывались лыжи и ружья «скромненько» уходили в уголок и весело и дружно в два дня перекалывались дрова. И так же дружно переделывались неотложные мужские дела и у остальных. И потом только «мараковали» о походе в горы. И крепла дружба, крепла привязанность. И повышался мой рейтинг в поселке, уважение, и по вечерам меня приглашали старейшины через кого-нибудь на вечернюю молитву и беседу. Дорожил такими вечерами и с благодарностью принимал внимание ко мне.

Лыжи для меня были не диковинка. Но одно дело –равнина, небольшие сопочки, гоночные лыжи. И совсем другое –охотничьи, подбитые мехом. Друзья учили ходить, как выбрать место для слалома, чтобы скатиться по короткой, и в то же время более пологой части горы. Заместо лыжных палок, которые бы мешали, суковатая палка. В гору с ней легче подыматься, и ворс на лыжах не дает ехать назад, а на спусках хороша эта палочка –выручалочка помогает завернуть, притормозить где нужно. Говорили и показывали где, в каких местах может произойти обвал снега, оползень, где и как его лучше обойти, остерегаться наступить на «шапку» нависшую от скалы, чтобы не рухнуть вместе с «козырьком» с неимоверной высоты.

Подымаешься по пологой лощине, по краям нависли снеговые «шапки», чуть в сторонке бежит под снегом ручей, снег слепит глаза своей белизной. Все выше и выше в горы, все более и более расширяется лощина, все дальше отходят скалы и вот мы почти на самых « белках», на вершине. Но на саму вершину цепи гор, если только нет надобности ее пересечь, безлесную, продуваемую ветрами, нам не надо. На границе кедрового леса и альпийских лугов –здесь охота. В котловине, круглой как тарелка, окруженной с трех сторон скалистыми горами стоит крепко срубленная чабанская избушка –конечный наш пункт. И первая наша забота –натаскать сучьев на все время проживания –двое, трое суток. А это серьезная промблема –избушка стоит не один год, и все, что можно вокруг собрать –собрано. Но в лесу –и без дров? И вот уже горит костерок –готовим ужин, в избушке топим печку –буржуйку, кидая в ненасытную её утробу не жалея –прогреть к ночевке избушку. Костерок потрескивает, и более сильно «потрескивает» эхо, перекликаясь и догоняя звук за звуком. От удара топора по дереву, когда рубили сучья, эхо « глушит», как выстрел из ружья над ухом. Когда обосновались, сделали все потребное, отошел метров на пять от избушки и крикнул: « А-у-м-м-м»– и все слушали с минуту как «отдает» котловина звучание, перекликаясь и затихая; и еще два раза, стараясь выкрикнуть в момент, когда затихнет эхом последнее «м». И пошел к избушке удовлетворенный.

–– Что за слово ты кричал? –спросили.

–– Буддийское, есть такая религия, призывание Бога, в православии Всевышний.

–– Ну так бы и кричал Всевышний.

–– Здесь три буквы, их можно произносить каждую по букве и все равно получится Аум, а слово Всевышний не повторит эхо, оно, я заметил, «накладывает» звук на звук, а слово Всевышний как и Аум неделимы. Попробуй.

Вадим отошел на то же расстояние и прокричал как по слогам, так и вместе слово Всевышний. Слово эхо наложило слог на слог и не повторило. На этом попытки прекратили.

Когда Вадим вернулся к избушке, Славик взял карабин и выстрелил в небо. И удивительно, но выстрел нас не оглушил, эхо от потрескивания костра более разносился по котловине, чем эхо от выстрела.

Сумерки сгустились быстро, высыпали звезды, чем быстрее наступала ночь, тем ярче, ближе к нам светили звезды. Казалось, протяни руку и снимай поглянувшуюся. В избушке топится печка, костерок доваривает ужин, освещая далеко вокруг котловину, вырисовывая наши очертания на снегу довольно гротексно и причудливо. Поужинав вокруг костра, поднялись идти в избушку. Повернувшись, залюбовался на созвездие большой медведицы: «ковшик» вверху, в небе, а «ручка» ковшика «зацепилась» за ближайшую гору, в полукилометре ходьбы.

–– Мужики, ведь рядом, может сходим, заберемся на «ковшик»?

Посмотрели и засмеялись:

–– Ну ты и фантазер, что-нибудь да придумаешь. Пошли спать.

В избушке тепло, даже жарко. Расположились на нарах, позалезали в спальные мешки, предварительно раздевшись до кальсон и маек, под голову положили рюкзаки. В избушке тьму прорезают отблески от дверцы печки, где потрескивают сучья; поет печка, поет дружба, поет тишина ночная вне избушки. И само-собой вполголоса запел: « Изгиб гитары желтой». Ребята так-же тихо подхватили; за ней « Успокойся, мой друг, успокойся». И как-то незаметно отошли ко сну.

Ночью проснулся оттого, что почувствовал что в избушке не так жарко, а можно сказать –прохладно. Зажег фонарик и к печке. Угольки остались. Набросал загодя приготовленных тонких сухих веточек, сверху положил потолще, раздул. Вышел из избушки за самыми толстыми и машинально пригнулся –не «обжечься» бы о звездочку. И про себя засмеялся. Натаскал побольше, наложил в печку и «нырнул» в спальный мешок. Ночью еще вставал два раза, подкладывал в печку дрова. « Буржуйка» как быстро отдает тепло, так и быстро «забирает», вытягивая через трубу, если нет заслонки.

Утром встал пораньше, развел костер, поставил котелок варить кашу. В избушке тепло, мои друзья не спешили просыпаться. И когда уже каша была готова, выбежали, умылись снегом, покидали снег друг в друга, оделись и к «столу» возле костра.

–– Пойдешь Никола с нами?

–– Нет братцы, вы уж сами. А я пока дров натаскаю, обед приготовлю. Я по хозяйственной части, и карабин не держал.

–– Научим, в чем дело-то. Хоть сейчас.

–– Нет, обойдусь.

–– Как хочешь. Хозяйничай, а мы пошли.

У ребят была лицензия на отстрел марала. Но в первый раз им не повезло, отстрелили двух зайцев. А на следующий день надо было спускаться в поселок. Не торопились, вышли в полдень, чтобы только успеть до темноты дойти до поселка.

Из таких поездок и походов возвращался « напичканный» до отказа чистотой. Мне отдавала чистоту девственная природа, горы, ручьи, снеговые вершины, звезды. И человек «дышит» , спустившись с гор, этой благодатью. И делится с ближними своими, отдавая все без остатка, получая взамен благодарность. И «отдав» опять устремляется в горы на « подзарядку», чтобы «зарядившись» опять поделиться. И так круг за кругом, раз за разом. А так как большинство в селах жизнь свою проводят в горах, неиссыхает благодать в селах.

Было мне кому нести чистоту, было с кем поделиться.

–– Коля, ты с каждым возвращением питаешь нас энергией, увидев тебя хочется жить, хочется ходить. Пообщавшись с тобой понимаешь ценность жизни. И направляешь к нам через друзей своих энергию и свет. Без тебя приходил Витя со своей девчонкой, держась за их плечи добралась от одного двухэтажного дома до другого и обратно. И часто прибегают, навещают.

–– Надоели, наверно?

–– Да что ты, Коля. Я ведь живу одной радостью –пошла! Я ты такие глупости говоришь. Спасибо тебе.

–– За что, за братишку что-ли?

–– И за него, и за близняшек и за Савелия Николаевича. И воопще ты что-то здорово заговорился –тащи баян. Хочу послушать.

Тащу. Послушание выше поста и молитвы.

Без всякой согласованности между собой не оставляли без внимания Ивановича с Сергеевной. Помимо общения нужно было и постирать, и кушать готовить и в доме порядок навести. И здесь Ивановичу очень помогала, почти все обязанности взяла Люда, жена Бори. Но все работали, помимо работы и других забот хватало, и тогда нас, взрослых, сами, без подсказки, заменяли мой брат со своей девчонкой. Им нравилось чувствовать себя ответственным за кого-то, за Любовь Сергеевной. Один раз переполошила Оксана своих воспитателей детского сада.