Так поговорим же о любви

Утром, до света, подымаюсь, разжигаю костер, бужу Прасковью. Пока она готовит кушать, прохожу два небольших прокоса. Когда кушать готово, бужу девчонок. Бегут к ручью умываться, шум и смех –обливают друг друга. Набаловавшись, садятся к столу. У нас там и стол смастерен и лавочки. Позавтракав, начинаем косить. Не торопясь, не понукая, с оглядкой –как бы не споткнуться и на свою литовку не упасть. Перед тем как взмахнуть литовкой, смотришь, куда ступать, как пойдет литовка, где она свой ход закончит. Не ленимся, но и не перетружаемся, с отдыхом, с перекурами. Тут как только бдительность от усталости потеряешь, так и до беды недалеко. Пока мы косим сено в горах, дома управляются соседи по нашей просьбе.

Закончив с покосом, перевернув валки, спускаемся домой. Потом дочери через определенный промежуток времени пару раз подымаются на покос перевернуть валки. Когда валки подсохнут, подымаемся опять все вместе, собираем сено в копны и на этом летняя работа с сеном закончена. Спускаем сено зимой, когда выпадет снег и ударят морозы. Коня у нас нет, смастерили санки, чуть менее настоящих конских, но легкие и удобные. Девчонки на них с горки катаются, с трамплинов летают, на них же и сено привозим.

По ущелью вдоль нашего пути бежит ручей. Начинается с малюсенького ручейка, что бьет из под скалы выше нашего покоса, потом на протяжении полукилометра в него впадают еще три ручейка и получается довольно мощный и говорливый поток. У потока есть свое русло и летом он не доставляет никаких хлопот. И заканчивается ручей возле нашего дома, уходит куда-то под землю. Но не везде у него есть русло, в ста метрах, специально замерял от нашего покоса он разбегается по поляне и там вечное болото, где-то на протяжении пяти метров, и летом, чтобы не бродить в ледяной воде, эти пять метров мы пробираемся горой, там даже тропинку протоптали. Как только начинаются морозы, поляна покрывается льдом, ручей поверх льда мочит далее и далее траву. И бежит поверх травы в ущелье а потом уж и поверх льда, заполняя все ущелье. В течении короткого времени, когда все ущелье по всему пути покрыто толстым слоем льда, и не раньше, ручей уходит в свое русло. Как нам добраться по ровному, как стекло, льду, на такую высоту, сену? Купив телочку я тут же заказал кузнецу подковы, восемь штук. Но не такие, как у коня, а квадратные, со щипами, и чтобы на каждой подкове было крепление под два ремешка, крепить на сапог или валенок. Берем санки, идем за сеном. Где начинается лед, привязываем подковы и потихоньку подымаемся. Вот и сегодня, нагрузив сена на сани, впрягся я в оглобли, сзади копны пристроилась моя Паня с младшенькой Валей, придерживать за веревки сани, чтобы они не быстро катились, а Люба решила прокатиться, забралась на верх копны. И сколько бы вроде должно быть весу в девчонке, но сани набрали скорость неимоверную, а сзади как ты их удержишь, когда и сам катишься. И без дополнительного груза до дома доезжал за шесть минут, засекал. А на самом крутом и узком участке крутой поворот и посреди ущелья валун лежит, место только-только чтобы саням проехать. Так-то я успевал выруливать, а сегодня не успел. Перескочил валун, сани резко тормознули и стали, а так как я крепко держал оглобли, посадили меня на валун. Слышу над головой шум: Люба с саней ласточкой и в большущий сугроб, одни валенки торчат. За валенки тянуть –а вдруг при ударе она что-нибудь нарушила. И с Параней давай мы с двух сторон её откапывать, как собаки землю роют. Снег пушистый, не слежавшийся, мигом мы её откопали. Ну мигом, не мигом, а от испуга и от нехватки воздуха девчонка сидит в полуобморочном состоянии и дышать боится. Паня и давай её нахлестывать по щекам, приводить в чувство. Вздохнула Люба глубоко и полились слезы, зарыдала –слава Богу, жива. Подождали, подождали, когда успокоится, и не дождавшись, продолжили путь. Так с рыданиями и домой прикатили.

Хочу заметить что через неделю такой же полет и на том же самом месте совершил мой младший брат. И правил санями я с Любой. И также с Любой откапывали из снега его, и тоже были слезы, хоть и без рыданий. Они в таком случае сами, произвольно льются. И больше у брата не было желания прокатиться, хотя за сеном всегда с нами ходил.

Мы все помолчали, «переваривая» происшествие. Люба не принимала участие в разговоре, потихоньку играя с братом в шашки. Отец и мать не торопились уже покинуть нас, заново переживая свое приключение. Наконец дядя Сережа, мой тесть, нарушил молчание:

–– О своем путешествии за сеном рассказали. Теперь Иванович, твоя очередь. Знаю, инженером у нас работаешь. Вот и расскажи, как попал к нам, чем в свободное время занимаешься? Если , конечно, не секрет большой.

-– Нет, не секрет. Я из Лениногорска, что в Восточном Казахстане. Там у меня и работа и квартира. Проработал на одном предприятии много лет. И заболела у меня жена, водянка, распухли ноги. И к врачам и к знахарям. Не помогает. Врачи говорят что нужен свежий, хороший воздух. Где, спрашиваю? Ехать надо, говорят, на Алтай, там сосновые боры, воздух легок и свеж. И конкретнее, на Бийск указали. Пошел увольняться, хоть и очень не хочется. В кадрах расспросили причину увольнения и посоветовали не увольняться а взять отпуск без содержания по причине болезни жены, без указания срока давности, до полного выздоровления, поставили соответствующую запись в трудовой и выдали трудовую книжку. Так что вернуться на свое предприятие могу в любое время. Приехал в Бийск, устроился в гостиницу. А Бийск как бы не более загозован, чем Лениногорск, жене совсем плохо стало, умываться и в туалет на руках носил. На третью ночь ей совсем плохо стало, вызвал скорую. Сделали укол, жена успокоилась, уснула. Врач скорой говорит:

–– Вам надо в горы подаваться, ей там легче будет. Ей нужен покой и горный климат.

–– На Тянь- Шань? –спрашиваю.

–– Ну зачем же так далеко. С автовокзала через каждый час в Горно- Алтайск автобусы отходят. Съездите, посмотрите, разузнайте. И вернуться в один день успеете, и даже в этот же день снова туда уехать. Первый автобус отходит в шесть утра. Всего доброго, до свидания.

Утром на первом автобусе я уехал в Горно- Алтайск. Город меня просто заворожил. Снял номер в гостинице, уехал за женой и вечером этого же дня мы были в Горно- Алтайске. Пожили два дня и пошел я устраиваться на роботу в абозо- строительный завод. При оформлении документов пожилая кадровичка спросила причину приезда, и узнав, посоветовала съездить в Уст-Коксу:

–– Это самый благодатный район в Горном Алтае. Должность придержу на недельку на всякий случай, а Вы съездите, разузнайте.

И вот я здесь. А в свободное время пишу стихи, вот мой сборник стихов, изданный в Усть-Каменогорске.

И Геннадий Иванович достал из кармана пиджака сборник стихов. Почитали вслух, пораспрашивали как он их пишет. Лаконичность, точность –и красота.

Уже за полночь попрощались, я пошел проводить отца и мать. Геннадий Иванович просил и к нему в гости забегать. Рассчитывал со своей Любой погулять немного по ночным улицам , но она тоже попрощалась и «упорхнула» в дом следом за родителями.

В череде беспрерывного свидания «вырвал» время я чтобы вечерком забежать к Геннадию Ивановичу. Познакомил меня со своей женой, так же как и мою звать Любовь Сергеевной, моложе Ивановича лет на пять, платье до полу, в волосах уже проблескивают седины. Пробыв у них полчаса, удалился, пообещав через день их навестить.

Не для того я учился на баяне играть, что б радовать людей музыкой. Если бы для того, чтобы радовать музыкой, я бы не бросил игру на баяне, а вот уже пятнадцать лет не беру в руки баяна, ибо нет его у меня. Сейчас я пересмотрел вроде как бы свои взгляды, жизнь заставила. И в настоящее время я бы начал с нуля, начал бы учиться, именно чтобы доставлять радость людям музыкой. Для кого-то поздно и в двадцать лет начинать что-то новое, или повторять хорошее старое, но надо усвоить для себя, что время твое начинается не тогда, когда часы пробъют столько-то время, а когда ты начнешь отсчитывать время за конкретным делом. А что мы успеем, или не успеем –недолжно волновать. Мы не знаем дня смерти, и это хорошо. Сколько мы пройдем, неведомо, но надо идти, дорогу осилит идущий.

Сразу от Иваныча зашел к своему близкому товарищу. Играет на гитаре превосходно.

–– Боря, тут к нам в поселок новенькие приехали.

–– Знаю.

–– Так вот, Боря, у меня какое предложение. У Геннадия Ивановича жена больная; давай объединимся, потренируемся, сыграем им, взбодрим дух, прогоним уныние. Они нуждаются в поддержке. Я послезавтра обещал заглянуть, давай вместе?

–– В чем же дело, тащи баян.

Принес баян и пошли тренировки. Пришла Люба, послушала и ушла и три дня я её не видел. Не по нутру.

Через день под вечер «заваливаем» к Ивановичу толпой в четыре человека. Проходим по хозяйски, слегка, с легкой улыбкой отстранив удивленного хозяина в комнату:

–– Принимайте самодеятельный оркестр с двух музыкальных инструментов.

–– А как хоть назвали оркестр –улыбается с дивана Любовь Сергеевна.

–– Назовем его « дырявый лапоть» – сколь не черпай, все сухой. Так и мы сыграем, уйдем, и забыли нас

–– Почему мы должны забыть? – Иванович.

Вместо ответа заиграл « Я люблю тебя, Россия», с неё всегда начинал. Пондравилось, что подхватили и Иванович с женой. После песни с минуту перебежка пальцев по клавиатуре, и включилась гитара, баян чуть слышно –Венгерская цыганочка. Борина дочка, Оксана, четырех лет, как положено, с «выходом» протопала и прохлопала все, как мы учили. Опять быстрый и веселый перебор на гитаре и включается баян, гитару чуть слышно – « Исчезли солнечные дни» –и взял концерт полную силу, то гитара, то баян, то вместе. Репертуар неплохой, что слышал на туристических привалах, в путешествиях. Солистка наша, жена Бори Люда показала высший класс, да и все её поддерживали. Марш « Прощание славянки» –концерт закончился. И наступила блаженная тишина. Посмотрели весело друг на друга и захлопали в ладоши; хором : « браво».

–– Давайте уберем « дырявый», оставим «лапоть». Ведь еще пару таких концертов и я не только пойду, я Оксане пару составлю.

–– Хорошо, уже убрали.

–– Ну раз концерт закончился, пошли пить кофе, вы что думаете, я просто так вас отпущу. Гена помоги мне дойти до кухни, я сама хочу угостить. А ты поставь раздвижной стол, усади гостей и мне на помощь.

Попив кофе, тепло попрощались и ушли, пообещав через день прийти снова.

Что ты хочешь слышать, то и слышишь, не более. И тогда мне нужна была не «моя» Люба, а «передок». Нет, я услышал, но никогда «не перебирал» девчат. Три этих дня Люба провела на свадьбе в деревне, и довольно « весело» –доложили, и о « веселости» не скрыли. И вот тут-то бы и надо было поставить «точку» –ведь перекорежило от этой новости. Но нет, не поставил. Ну какая разница, мой « передок» и еще чей-то, износится что-ли? И пришла Люба, и опять « любили» друг друга в кочегарке, на дежурстве был; и опять она со мной. Смеялись –и за спиной, и в лицо. Здоровый я тогда был, двину в ухмыляющееся лицо за « честь» своей подруги. И более здоровые, которые могли сдачи дать, утрутся, покрутят пальцем у виска –что с дурака возьмешь –и уходили. И больше к посмешищу не подходили. Кто прикасается к смоле, тот очернится, и чем дольше, тем больше. И не останешься ты без греха, какую бы ты правильную и праведную жизнь не вел, общаясь с нечистоплотным человеком. И под сомнение надо взять ту праведность. Но ведь « передок», « передок»-то нужен.

Поселок Кокса староверческий, и вокруг в деревнях русских староверы проживают. Одних разветвлений, толков насчитывалось девять –тут и «калинники», и «дырники», и прочие, не упомню. И каждый спорит что его «толк» самый правильный, самый верный. Нет, и к тому времени уже и втихомолку покуривали, и изрядно попивали. Староверов в литературе описывают как фанатиков, приписывают такую чушь и дребедень, что читать тошно. Фанатизм в любом движении есть, в любой вере, в любом виде деятельности. Но он несовместим с реальным взглядом на веру. У староверов, в отличии от православия, нельзя « замолить». «отбрехаться» от краеугольных, заглавных черт веры, на чем она держится. Чего нельзя делать, того, в большинстве своем не делают. При почитании Богоматери, при почитании всех человеков женского пола как возможных матерей пророков и святых –анафема всем блудницам и блудникам. Их обходят, их освистывают, с ними не общаются. И не общаются и с теми, кто даже кивнул блуднице. Там они на виду, на посмешище и поругание.

И когда я принял назад « свою» возлюбленную от меня отвернулось все общество. На работе никто и пару слов не говорил, и между собой прекращались разговоры, когда я подходил что-нибудь спросить по работе, и вздыхали при уходе облегченно –погань отошла. И будущие тесть с тещей уже не заглядывали ко мне, и при встрече прятали глаза. Но прилип я к Любе, привык к ней, и не понять и сейчас что больше привлекало –« передок», или еще что. И она улыбающаяся, веселая, старалась быть только со мной. И « любили» –в бане, сарае, в кочегарке. Ох, как « любили» же друг друга.

На пятый день отчуждения подошел ко мне Геннадий Иванович на работе, присел на бревнышко, где я сидел отдельно от всех. Помолчали, не глядя друг на друга, довольно продолжительно:

–– Да не могу я её бросить, прилип я к ней, Иванович, пойми ты меня.

–– Коля, останешься ты один, и без неё и без семьи. И никогда тебе не отмыться от грязи, что налипнет на тебя.

И отошел, не взглянув в мою сторону.

А через пятнадцать минут и Люба, вот она. Веселая, радостная от встречи, кушать из дома принесла. Но в душе поднимались противоречивые и противоположные чувства –и приятно что пришла и омерзение –и накатило с двух сторон, не перебарывая. Смотрю на неё испытующе –ни дрогнуло ни веко, не изменилось лицо:

–– Люба, забирай что принесла и иди домой.

–– А что случилось-то?

–– На свадьбе хорошо погуляла?

–– Так ты сам не захотел со мной быть, какой-то концерт репетировал, а я же и виновата.

–– Могла и с нами побыть, тебя никто не гнал.

–– Да зачем мне это нужно, все ваши репетиции, «пиликанья», какая-то там благотворительность.

–– Ладно, иди Люба домой, мне работать надо.

Схватив свой узелок, и уже без улыбки, с достоинством, не спеша гордой походкой удалилась. А рабочие смотрели издали, возьму ли я узелок и пойду ли с Любой в кочегарку «любить» друг друга. Не пошли. Значит не все потеряно с этим парнем. Через пятнадцать минут когда я уже включил вентиляторы и подымал температуру в системе, подкидывал уголь в топку, зашел наш токарь, довольно пожилой и уважаемый в поселке, дядя Леша. Я уставился на него вопросительно –отчужденно. Подошел, положил руку на плечо, заглянул испытующе в глаза:

–– Коля, успокойся и выслушай. Ты, Коля, в поселке на примете, все за тебя болеют и переживают. Не было еще такого здесь, чтобы двадцатилетний парень был опекуном, не было. Не лезь, сынок, в дерьмо, не останешься без вины, всю жизнь тогда «отмываться». Не зацикливайся, Люба не одна на свете и в поселке тоже. Перебори себя.