Так поговорим же о любви

В следующее воскресенье отец разбудил меня : – Сынок, пора вставать, –и задержался на лестнице. Толком не протерев глаза, протянул руку и потряс Надюшу за плечо: –Надя, подъем. Надя села на постели, натягивая на себя одеяльце: –Отвернись, переоденусь. Лестница « удовлетворительно» заскрипела. Через минуту, с лестницы раздался Надин голос: – Все. Буди остальных. Разбудил Толю с Сашей –к рукомойнику, ополоснули мордашки и « поплелись» за папой полусонные, поминутно спотыкаясь в темноте. До озера добрались с рассветом.

Накачав лодку, отплыли от берега. Отец перестал грести:

–– На, Коля, весло и вперед. Сегодня все делаешь самостоятельно, я как наблюдатель. Я не смогу больше с вами ходить на озеро; выкопаем ямку, сделаем схрон, где прятать лодку и будешь с этого дня снимать и ставить фитили самостоятельно.

Пока снимал фитили, делал с братьями схрон, прятал лодку –совсем рассвело. Надя сидела на берегу и завороженно слушала как «распеваясь», сначала робко, «пробуя» голос; потом увереннее и увереннее птицы в лесу встречают рассвет. Тронулись в путь, когда солнышко окрасило на востоке небо, но еще не показалось. И как раз в этот момент птичий концерт входит в самую силу; все птицы, все живое, и растения, как бы просит, умоляет –выгляни скорей! И солнце, уступая просьбе, вначале неохотно показывает свой бочок, пускает еще робкий лучик на землю. Пробегает лучик –разведчик по верхушкам деревьев, тут же спускается ниже, пробегая по кустам, траве, дороге, спрашивая –как, все готовы принять моих братьев –более горячих лучиков. Все готовы, всё ждет после ночи солнышка, всё ликует этому первому лучику, все ждут. И солнышко, уступая такой настойчивой просьбе все более и более выкатывает свой бочок, вот уже и всё её видать, пусть пока еще не такое жаркое. Природа приветствует солнышко, солнышко благосклонно посылает все более и более жаркие лучики на землю, приветствуя все живущее.

–– Здравствуй солнышко, здравствуйте птички, здравствуй рассвет! –декламировала танцуя на дороге сестра. От полноты чувств обняла меня и поцеловала в щеку, –Спасибо , братик.

И побежала по дороге, простирая руки к лесу, солнышку, обнимая ручонками небо, весь мир –Здравствуйте птицы, здравствуй солнышко, здравствуй рассвет!

Мы все остановились, с любовью глядя на сестру. Папа положил мне руку на плечо. Глянул на него –глаза лучатся:

–-Что сынок, подарил сестре рассвет.

Я взглянул на него с благодарностью. И мы продолжили путь. Сестра вернулась, сверкнула на нас глазенками, развернулась, и «печатая» шаг и размахивая ручками в такт шагу, пошла впереди нас. Так и шли до поселка во главе нашего славного командира. Мама уже ожидала, ожидал маму и лесовоз.

–– Ну, командирша впереди всех, как и положено, –улыбнулась мама. Надюша с шага перешла на бег и повисла на шее матери –Мама, как хорошо –то, –и счастливая, уткнулась носиком в плечо матери.

–-Да, моя хорошая. Прекрасно, что может быть прекраснее встречи рассвета. Идите, поспите немного, мои хорошие, –ставя дочку на землю, –да отцу помогать, а я поехала.

Скажите люди добрые, где мера веса, или на линейке покажите, сколько и сколько нужно отмерить благодарности сиротам своим приемным, истинным родителям, какою мерою измерить любовь. Скажите, что сказать, что сделать для людей, благодаря которым я могу радоваться жизни, что я жив, что могу каждый миг благодарить Бога за дарованную жизнь.

Учеба. Весь день, до вечера мы « догоняли» в школе своих сверстников. По отвоеванным у леса участкам прошел трактор, вспахал огороды сельчан. Мы не смогли участвовать в помощи своим родителям по посадке картошки и всего необходимого; управлялись без нас, троих. Мама с папой, Сашей и Надей рассадили все необходимое; активное участие принимал и малыш. Дали ему маленькое ведерко, сопя и пыхтя, стараясь попасть в лунку, бросал картошку. Больше «путался» под ногами конечно, но старался. Да и как не стараться, когда со всех сторон слышишь: « Ты посмотри, какой Витя молодец!», « Посмотри, да такого труженика в поселке нет!», « Саша, у Вити лучше получается, а ты копошишься.», « Надя, положи картошки вначале Вити, а то я без него как буду садить?.». Когда со всех сторон обласкивают, подбодряют, как же не стараться. После слов учительницы, что мы не называем маму мамой, зная, что мы слышали этот упрек, родители часто и испытующе поглядывали на нас, у кого же первого «прорвется» это ласковое, заслуженное. И не могли мы маму назвать тетей Машей, но и мамой тоже. Разрядил обстановку Витя. В воскресенье, после озера, когда мама приехала с с. Бобровки, отоспавшись, всей семьей пропалывали грядки с земляникой. Обед был готов, приготовил папа, но мы решили доделать грядки а потом и сесть кушать. Сопя, трудясь, Витя все чаще и чаще поглядывал на мать, мама почувствовала кто её обласкает первый, ласково поглядывала на него «не понимая» что он сейчас скажет, что он хочет, и перебралась «случайно» к нему поближе. Наконец «непонимание» мамы Вите надоело, он уселся между грядок, уставился на маму серьезным взглядом и глядя в ласковые глаза требовательно сказал:

–– Мама, я хочу кушать.

–– Сынок, –схватила Витю, прижала к своей груди и разрыдалась –Повтори, сынок.

Из-за плеча матери растерянный братишка –что я такое сказал –быстро обежал взглядом склоненные головы братьев и сестры, отца, и не найдя никакой поддержки, уже не так требовательно, повторил: –М а м а, я хочу кушать, – и если первый раз у него выделено было слово «кушать» , сейчас он выделил, почувствовал маленьким сердцем какое слово надо сказать, и выделил, просто произнес его по букве, выделяя каждую букву, слово –м а м а. Тут уж рыдания и слезы у мамы потекли неудержимо, она присела на скамеечку, держа крепко своего сына. Витя притих на груди у мамы, мы усердно «трудились» все, ощущая вину, что не у нас это слово было первое. И радость плачет. Успокоившись, посадила Витю на скамеечку, пошла умылась, и улыбнувшись светло и ласково, как только может мама, позвала:

–– Эй, трудяги, вы уж и землянику скоро начнете выдирать, не видя, давайте за стол.

А мы и правда, не видели, всем нужно было умыться, и умыться тщательно, успокоиться.

В этот вечер баян у папы играл особенно то радостно, то грустно, с веселых переборов переходя на рыдания. Последний луч солнца, прощаясь, пробежал по верхушкам сосен, над поселком постепенно сгущалась тьма, приходила ночь, в домах зажигались огни. Мы сидели кружком возле мамы с папой и завороженно слушали баян, слушали ночь, слушали бор. А баян плакал, баян рыдал, баян рыдал, как в обед мама, также светло, и также горько. Прервав на высокой ноте, папа уронил голову на скрещенные на баяне руки. Мы слушали ночь, слушали как деревня отходит ко сну, слушали в недалеком болотце «концерт» лягушек, там же квакала утка, сзывая своих ребятишек. И ждали, когда успокоится папа.

–– Это радость плачет, ребятишки –поднял он голову.

–– Пора спать, дети. Коля, посмотри как у малышей постелено, уложи всех спать, укрой.

Мама с папой ушли в дом. Я взял фонарик и полез на крышу, подправил простыни, и спустившись вниз отдал фонарик сестре. Надюша быстро забралась и через минуту позвала нас: –Залезайте. Забравшись, скинув штанишки, «нырнули» под одеяло. У нас вроде как так было, что у каждого свое место, но матрасы сдвинуты тесно и получалась одна общая кровать. Ложились все по местам, младшего в середину, но ночью, повернувшись и подмяв под себя одеяло, залезали к братишке, и бывало так, что все одеяло под нами, а мы, натягивая одно оставшееся одеяло попеременно то с одного бока, то с другого, спали «кучей малой». Ночью кто-нибудь из родителей залазил, раскатывал «кучу малу», вытаскивал одеяла, опять «складывал» нас по местам, но уже не по отдельности, а в общей «куче», укрывал всеми одеялами, и как ни крутись, под себя одеяло не закрутишь. Витю ложили посередке вначале, но крутясь, скручивали под себя вначале свое одеяло, потом соседей, в том числе и Витино; он от холода просыпался, стараясь вытянуть на себя одеяло из под брата –не получалось. Переползал по братьям ко мне, а так как из с меня тем более одеяло не вытянуть, просто ложился рядом. Я почему –то всегда просыпался еще в тот момент, когда он, пыхтя, пробирался по братьям, и схватив, сунув его под одеяло, обнявшись, засыпали. И ни разу никто не проснулся, когда нас «растаскивали» по сеновалу родители. Младший теперь всегда спал со мной. Посмотрев как укрыты братишки, пробираюсь к своему месту. В проходе меня обняли за шею теплые руки сестры и я ощутил поцелуй на щеке – У меня есть теперь старший брат –«ныряя» под одеяльце –Какое счастье!

–– Ну теперь она тебя всего «измусолит», как меня раньше –донесся Сашин ревниво –удовлетворительный голос с другого конца нашей обшей постели, –Не даст покоя!

И засыпая услышал приказ – А меня поцелуй, братишка. Но выполнить был в несостоянии, спал. Засыпая, размышлял, в ту, или не в ту же самую щеку поцеловала сестра, что на озере. И почувствовал вторичный поцелуй. Вот теперь точно обе щеки расцелованны –успел радостно подумать, перед тем как сон совсем сморил меня.

Утром проснулся раньше всех. Я с Витей укрыт Надюшиным одеялом, мое одеяло под братьями, Надя под тонким байковым покрывалом, ножки подтянула под подбородок, «крючком», посапывает. Если одеть Надю, Витя останется без одеяла. Подкатываю Витю к сестре и укрываю. Витя беспокойно, не просыпаясь, похлопал ручкой вокруг себя –где брат –нашел Надюшино плечо и успокоился. «Скатываюсь» по лестнице с сеновала, захожу в дом. Мама с папой спят, пусть спят, я не будить их пришел. Включаю плитку, ставлю чайник. Сходил в сенцы, наложил в бидончик яичек, по два на «брата», налил воды, зашел в дом, сунул кипятильник в бидончик и включил. Так, одно дело сделано. Проверить сумки. У Надюши, аккуратистке и отличнице все нормально, а у братишек тщательнее все посмотреть. Посмотрел, доложил кому тетрадку, кому карандаш. Так-то все время просматривала сумки и собирала в школу мама. Заглянул в другую комнату –«спят». «Поспите» немного, мои дорогие, пришло время и мне и всем обласкать вас, обогреть словом. Яички сварились, чай из зверобоя закипел. Нарезал хлеба, остудил яички, разложил всем, как делает мама, на общем столе в саду. Вот теперь пора всех будить. Захожу в дом и подхожу к кровати, трогаю маму за плечо и вполне «будничным» голосом: –Мама, папа пора вставать, я кушать уже сварил. Просветлели «сонные» лица, мама притянула меня к себе и поцеловала –такие нежности –и отстранив меня, но не отпуская, глядя лукавыми глазами –А сумку свою-то не смотрел. Точно. – Ладно, иди, сама посмотрю, иди, мне одеться надо. Буди остальных.

Ребятишки проснулись быстро, и к лестнице. Тронул Надю за плечо: «Надя, подъем». Никакого результата. «Сестричка, в школу пора», и потряс за плечо. Завозилась, обняла брата и дальше спать. Ну ладно, все равно проснешься, хоть и получу по шее. Наклонился и поцеловал, получилось в шею. Улыбка осветила лицо сестры, прошептала: «Брат поцеловал» –открыла глаза, уставилась на Витю, потом на меня: « Отвернись, оденусь». Братья с интересом ждали, когда разбужу сестру, потом стали спускаться.

–– Ну теперь она весь день будет ходить радостная –говорил Саша, спускаясь первым. –Надоест ведь, поцелуй да поцелуй, поцелую в щеку, отстанет наконец. Теперь она тебе покою не даст.

Спускаясь, глянул на Надю, время прошло, должна одеться. Упала на постель, обняла брата и оба посапывают. Опять поднялся, одел потеплее, потом к лестнице. Братья умылись и стоят толпой, выжидающе на меня смотря, отец с матерью за столом, –искоса, с любовью, бросают взгляды –подай же пример. Да мне кажется, я уже бесчисленно число раз эти два любимых слова говорил –в чем-же дело-то?

–– Мама, не могу сестру разбудить. Папа, может ты попробуешь? –выделив специально, подчеркнув интонацией «мама», «папа».

Папа встал чтобы подняться на сеновал. Мать, улыбнувшись, усадила его на место: –Не трудись напрасно, отец, она всю ночь не спала, караулила братьев. Садитесь ребятишки. Выхожу ночью, думаю, пойду посмотрю, как они там. Лучик фонаря по крыше «гуляет», слышу –ползают там, укрывают. Коля, думаю, проснулся. Залажу на крышу. Сидит Надюша на постели, голову подбородком положив на колени, смотрит на братьев, свет луча от фонарика упирается в потолок. –Ты что, дочка, не спишь? –Люблю я их –говорит, а в глазах слезинки. –Люби, отвечаю –вот они, и не убегут. А тебе спать надо, завтра в школу. Уложила, укутала, погасила фонарик. Так, наверно, до утра и не спала.

–– Так ведь в школу надо –говорит папа.

–– По дороге зайду, скажу, что не сможет она сегодня прийти на занятия.

И прорвало «плотину», только и было на языке «мама», «папа». Мама сказала, папа сделал, папа, мама, мама, папа. И в школе, и на улице, и дома, и везде. Вначале было непривычно, косноязычно как-то, с трудом, но чем дольше, тем лучше, тем легче, само собой. Для нас было непривычно то, что родивших нас мы редко, очень редко эти два слова говорили, обходились. А ведь если каждый даже по разу скажет папа, мама, шесть раз –уже хор получается.

После завтрака пошли все в школу. По дороге заглянули в почтовый ящик в столярной мастерской –есть ли работа –бумажка с заказом лежала, значит отец опять придет домой поздно. У крыльца школы стояли все учителя и большинство школьников.

–– Это что же вы нам такой почет оказываете, всей школой встретили?

–– Вышли все порадоваться вашей радостью, ведь не только горе надо делить вместе, но и радость.

–– А откуда вы знаете, как узнали?

–– Да так плакать и рыдать, как вчера вечером рыдал баян, как вчера рыдала ты Маша, только с большой радости можно. Что, прорвало «плотину»? –обнимая маму, больше утвердительно, чем вопросительно, спросила Вера Дмитриевна.

–-Прорвало –мама улыбается.

–– Вот и замечательно, вот и хорошо. А что это вы не в полном составе, где наша отличница?

–– Да она всю ночь ползала по сеновалу, укрывала братьев –мать счастливо засмеялась –спит, не могли разбудить. Вы уж к ней сегодня сделайте снисхождение.

–– Так и Вена мог бы сказать.

–– Я специально пришла, поделиться радостью. И заторопилась – Пора, на работу опаздываю. Спасибо вам.

Расцеловав нас, потрепав «вихры», мать пошла на работу.

Десятого июня маме отдали наши табеля успеваемости и характеристики.

Отец работал на двух работах и до объединения семей –заведовал столярной мастерской, на лагерь, и в школе –вел уроки пения. Мама техничкой в лесхозе. И им хватало на свою семью, без объединения, только –только, до того были мизерные зарплаты. Когда же забрали нас к себе, совсем туго пришлось. Мать просиживала за швейной машинкой по двенадцать часов в сутки, помимо работы. Как родители выкручивались, до сих пор диву даюсь; что мы были всегда накормлены, опрятны. Выручала нас и рыбалка. После окончания школы я стал чаще ходить на озеро и ставить фитили. Хватало и на продажу и на нашем столе тоже появилась рыбка. Пацанам хватало работы по дому, мама всегда находила всем занятие –прополоть грядки, полить саженцы, принести обрезки досок, убраться, навести порядок в столярной мастерской. Папа приходил домой с мастерской иногда за полночь. Уставали мои родители, уставали. И что в наших небольших силенках, чем мы могли помочь –старались. Выполнив какое-то задание, сразу бежали к папе или маме, докладывали о выполнении, спрашивали, что еще сделать. И если не получали очередного задания, смотрели сами, что еще можно сделать, чтобы маме и папе было меньше работы, чтобы смогли они хоть немножко отдохнуть. И находили, и делали. Всеобщая любовь, привязанность, забота о друг друге –этим жили.

Иногда , под вечер, отправлялись все вместе на озеро. Это было для всех праздник, отдых. Пока идешь, набегаешься наперегонки; на озере ребятишки накатаются вволю на лодке, споря, кому очередь грести веслом, нет, нет, да и перевернув лодку. Накупавшись, поставив фитили, возвращались домой.

С того дня, как я подарил сестре рассвет, я всегда его дарил. Вместе шли на озеро, сцепив руки, или наперегонки, догоняя друг друга. Когда рыба предназначалась на продажу, нигде не задерживались. Когда для дома, не торопились. За дорогу множество раз сестра остановится и побарабанит пальчиком по щеке: «Целуй». Куда денешься – командирша. Или повиснет на шее и «измусолит». Катаю по озеру, Надюша опустит руку в воду и задумчиво бороздит воду пальчиками. Ляжем на берегу озера и смотрим в небо на проплывающие облака. Или затеем догонялки друг за другом. Надюша специально на бегу неожиданно встанет, чтобы я её сшиб. Сшибаю, не ожидая, и ловлю тут же, не давая упасть, подхватываю на руки. Сомкнет ручонки на шее, прижмется –и несу сестренку, сколько сил хватит. Ставлю на землю и идем домой, сцепив ручонки.

Как и сейчас, когда пишу эти строки, так и тогда сердце обливалось слезами от понимания, что срок неминуемого расставания приближался. Приближался с каждым днем, часом, мгновением. Когда, год назад, целый колхоз не сумел лишить родивших нас родительских прав, как сможет этого добиться мама? А без государственной помощи ей не обойтись. Нужно жилье, нужно питание, одежда. Нужны хоть какие-то гарантии от государства, что нас не заберет, выйдя по амнистии, как многодетная, та женщина, что родила нас, чтобы обречь, как и прежде, в срамоту и грязь. Такие гарантии могло только дать государство, но у государства не было законов защиты детства, и до сих пор нет.

Чувство невосполнимой утраты накатывало волна за волной, с этим чувством вставали и отходили ко сну, это чувство витало в воздухе, это чувство жило, трепетало, заставляя нас трепетать. Старался запомнить каждый жест, поймать и сохранить в памяти, запечатлеть улыбку, слово наших родителей. Каждый день был для нас последним днем жизни с нашими папой и мамой. По ночам, во сне, душили рыдания, мама будила и успокаивала. Не словами, нет, –своим присутствием. Схватишь мамину руку и успокоено уснул. Утром мама выговаривала мне: