Поречане

Поречане быстро заняли позицию прежнего строя. Когда на них бросились догонявшие их враги, они до того дружно встретили их, что попятили назад. Тогда братья стали строить своих, смешавшихся во время догонки, под градом всевозможных заушений. Успели в том.

Характер битвы переменился.

Стали биться очень плотно, дружно и хлестко. Поречане хотя были и теперь теснимы, но отступали в строгом порядке, по вершку, по полувершку. Однако пядень за пяденью отодвигала их назад несломимая сила крючников. Тяжело было смотреть на знаменитую битву. Это была уже не игра. На всех лицах написано откровенное желание сломать у своего врага и вышибить вон какую-нибудь основную часть тела. Хлестнев и меньшой брат опять боролись между собою. Они сыпали друг другу страшные удары, но лица их и грудь окаменели, точно они были не люди, а какие-то изваяния. Окровавились, жестоко бьются, до лома костей бьются, но ни один не сделает фальшивого полуоборота, изучают каждый взмах и удар друг друга. Это шла уже не игра, а какое-то глубоко-сосредоточенное, научно-кулачное занятие. Душа замирает у борцов, но и при замирании сохраняется полное присутствие духа… Что это за сфинксовые лица?.. Изредка скрипит челюсть; изредка хрустит кость… Совершается дело, если хотите, колоссальное, поэтическое, ярко характеризующее народную натуру, и в то же время такого рода дело, которого лучше бы не было на Руси.

Хлестнев первый не выдержал характера. Бешенство заходило в крови всех его жил. Он решился вышибить дух из своего врага. Но ему сильно ударили в лицо…

– Браво, москвичи! – крикнули купцы и офицеры. Хлестнев вышел из себя.

– Убью! – крикнул он и бросился диким кабаном на меньшого брата.

Меньшой того и ждал. Он подставил ногу увлекшемуся поречанину и свалил его на снег.

– Бегут, бегут! – заревел меньшой.

Поречане и не думали бежать, хотя главный силач их лежал на снегу; но клич "бегут", нарочно употребленный в дело, чтобы смутить их, распространил среди них страх.

– Бей их!.. ломи!

Поречане стали мешаться.

– Напирай!..

Поречане побежали, и вместе с ними предводитель их Иван Хлестнев, уже успевший встать на ноги. Хлестнев хотел снова строить своих, но не успел в том… Мужики тяжело преследовали их по пятам, но стройно и в порядке. Стыд и досада были на лицах поречан; поречанки рот расстегнули и голосисто взвыли на все поселение; офицеры и купцы звенели деньгами…

Поречан наконец выгнали на горку… Они с понуренными головами исподлобья посматривали на своих дам…

– Ах, вы, тавлинники! – говорили дамы… – Вам не на бой ходить, а чулки вязать… Молокососы!.. Мужварью, сиволапым уступили…

– Против силы что поделаешь? – отвечал Копоряк…

– А зачем у тебя голова на плечах? – спросила Аграфена Митревна. – Думать…

– Ничего тут не выдумаешь…

– Дурак и есть.

– Молчать, бабье!.. Всякая сволочь туда же с советом суется…

– Ох, вы-то, тавлинники, не сволочь?.. Недаром и шею накостыляли вам… Еще не так бы следовало…

– Молчи лучше, паскуда, – закричал Копоряк, замахиваясь на Аграфену Митревну.

– Что, горе-богатырь? – закричали другие дамы. – с мужиками не справиться, так с бабами в бой!..

У Копоряка руки опустились…

– А все подлец Иван Семенов, – заговорил Хлестнев: – в такой день – и отказался от бою…

– И уважим же мы ему.

– Всю избу разнесем по щепам.

Иван Семеныч опять послужил громоотводом для гнева, стыда и досады поречан… Горе, горе Ивану Семенычу! Он тоскует о том, что ему "бабу надо", а теперь, после его измены туземному патриотизму, ни одна баба не станет с ним женихаться… Лежит он себе на печи и не знает, как злы на него поречанки, как крепко бранят его.

Между тем мужики отошли на средину реки, построились здесь и ожидали поречан для новой схватки.

– Дай бою!.. дай бою!.. – вопили они теперь вполне самонадеянно…

– Что делать, ребята?.. бою просят.

– Что делать? драться, значит, надо…

– Ведь опять расшибут?

– Пусть!.. Не по домам же итти…

– Вот что, братцы: человек пятьдесят останется в засаде, за избушкой… Случись, если подгонят нас к берегу, запасные неожиданно – бей в бока… Мужичье подумают, что это новые, свежие прибыли, струсят и дадут тягу, а тут знай, лупи… знай, лупи!..

– Ловко придумано!..

– Так стройся, ребята!

– По-старому?

– По-старому.

Построились поречане и двинулись на ожидавших их мужиков. Сошлись и схватились. Но поречане, потерпев в первом бою поражение, действовали не так самоуверенно, как всегда; крючники же нисколько не сомневались в том, что они одержат победу: теперь не только материальная, но и моральная сила была на их стороне. Они сразу пошатнули поречан и на этот раз не дали им даже вторично построиться, – в один прием прогнали до берега. Около берега Хлестнев крикнул:

– Засада!..

По этой команде из-за избушки ударили скрывавшиеся поречане в бока мужицкого ополчения. Как и ожидать должно было, мужики пришли в недоумение, смешались, попятились и едва не обратились в бегство; но братья-предводители сумели остановить их и снова двинуть вперед… Замысел Хлестнева не удался. Крючники выперли врага на улицу, а сами встали на берегу. Многие из побежденных были без шапок. На боях существовал обычай, по которому победители имели право хватать с головы противников шапки и обращать их в свою собственность, в виде приза. Теперь уже и дамы не бранили своих мужей и братьев: они видели храбрость и усердие их, и видели, что не в их средствах победить неприятеля… Пошли совсем другие толки.

– Силы неравны, – говорили они: – нас вдвое меньше… Еще бы они выставили тысячу человек…

Мужики отодвинулись на средину реки. В это время один богатый купец позвал к себе Ивана Хлестнева.

– Что, голубчик, намылили сусалы?

………………………….

* * *

На этом месте прерывается рукопись Н. Г. Помяловского {[Отрывки, напечатанные петитом, принадлежат другу и биографу писателя Н. А. Благовещенскому, который, на основании рассказов Помяловского, сообщает содержание недописанных эпизодов "Поречан"].}. Припоминая неоднократные рассказы покойного автора о поречанах, мы вкратце сообщаем здесь о дальнейших последствиях боя.

Приезжие купцы стали шибко подсмеиваться над Хлестневым и его товарищами и разозлили его не на шутку. Поречане тоже слышали эти насмешки и хмурились: оскорбленное самолюбие стало заговаривать в них, кулаки сжимались… Наскоро собрал их Хлестнев и объявил решительно, что сдаваться не следует, что теперь дело идет о чести целой Поречны, и что после этого всякий крючник им в глаза наплюет. Воодушевились поречане: "костьми ляжем, а сраму такого не потерпим!" – крикнули они и дружно тронулись на средину реки, на новую схватку… Снова завязался бой, жаркий, исступленный…

В это время Иван Семеныч Огородников, соскучившись дома, вышел поглядеть на бой. Дамы пореченские встретили его с визгом да с руганью, но Иван Семеныч на это не обратил внимания и отошел к сторонке. Сразу увидел он, что силы дерущихся неравны, что поречане хоть и храбро дерутся, но против силы устоять не смогут, и начал в нем мало-помалу пробуждаться патриотизм пореченский. Долго сдерживался Иван Семеныч, но удаль меньшого брата-крючника окончательно раззадорила его; так и валит он поречан направо да налево: что даст раза – то с ног долой, а силы равной ему между поречаиами нет. "Так погоди ж, – подумал Иван Семеныч: – найдем и на тебя силу!.." И вспыхнула вся кровь у молодца, жилы налились, кулаки сжались… Мигом сорвал он с себя шубу, засучил рукава и, сам не свой, бросился в битву. Врезался он в правое крыло дерущихся и, не дав никому опомниться, с налета свистнул кулаком в висок меньшого брата. Зашатался герой и, как сноп, рухнул на снег, обливаясь кровью. Бойцы приостановились, стихли… Но тут открылось скверное дело: кулаки меньшого брата разжались, и в каждом кулаке его оказалось по две больших медных гривны {Надо заметить, что на таких боях позволялось драться только кулаками, и у кого в кулаках находили свинчатки или гривны, тех жестоко проучивали как подлецов, и пощады в этом случае не было никакой.}. Теперь только поняли бойцы, в чем заключалась страшная сила этих кулаков. Муравьи сейчас же смешались и побежали наутёк, а поречане с остервенением бросились на лежачего и начали бить его чем попало и куда попало. Они в клочки разорвали бы его, если б в это дело не вмешалась полиция и не разогнала поречан. Изуродованного молодца замертво стащили в какую-то больницу, где он на другой день и помер. После этого случая кулачные бои были строго запрещены, и поречане если где и устраивали потом мелкие сходки, то тайком да озираясь…