Поречане

– Чего ж ты Сычом-то лаешься? – было ответом от Петрухи…

– Извини, голубчик: не мною прозван…

– А ты не лайся!.. вот что!..

– Ну, молчать, Сыч! – закричали бойцы…

– Слушаться начальства!..

– Коли так, я и с бою уйду, – сказал Сыч.

– А трепки хочешь?

– Братцы, голубчики, – заговорил Иван Хлестнев: – не ссорьтесь… ведь не время… опозоримся… Петруха, прости меня; обидел нечаянно – некогда было слово обдумать… дело-то горячее подошло…

– Да что с ним толковать? В рожу его!..

– Братцы… – начал примирительным тоном Хлестнев…

– Лупи его…

К Сычу бросились поречане с намерением избить его. Иван Хлестнев, видя, что в его ополчении развивается междоусобие, голосисто и громко крикнул:

– Молчать все!.. Кто слово скажет, своими руками задушу; ей-богу, вцеплюсь в глотку и задушу… Я здесь сильнее всех… Кто против меня?.. Тронь лишь кто Петруху, тому кости, как в мешке, встряхну. Слышали?..

Восстание стало утихать. Сыч молчал, петому что, с одной стороны, побаивался поречан, а с другой, был удовлетворен тем, что его сторону принял Иван Хлестнев… Но, несмотря на это, из толпы все-таки послышался голос, обращенный к предводителю:

– И на тебя есть сила…

– Где это? Кто сказал, выходи!.. Где есть на меня сила?

– У Ивана Семеныча Огородникова…

Хлестнев язык прикусил, но, однако, скоро нашелся.

– Да Иван-то Семеныч, – сказал он: – подлец, – в такое время и оставил нас… Я же рожи своей не пожалею, а за дело постою… вот что!..

После этого дело приняло хорошее направление: все начали ругать нашего героя, а Сыча и предводителя оставили в покое…

Этой минутой воспользовался Хлестнев.

– Ну, ребята, слушайте же, – начал он…

– Слушай, ребята, слушай! – было ответом…

– Ты, Копоряк, – говорил Иван Хлестнев: – возьми себе тоже четырех, которые покрепче; ты, Жидок, – также… Что около вожаков, должны защищать их, а вожаки ломи, значит… В центре у них будет слабо, – в центр и жарь… На их вожаков следует напасть сразу впятером или шестером и положить, как ни на есть, во что ни стало, на землю… Помните, что сначала нам следует стоять как можно дружно: избави боже, если на первых порах попятят нас, – зазнаются, и тогда ничего не поделаешь… Слышали?… Братцы, не жалейте рожи; дело подошло больно важное!.. Ну, стройся!.. Живо!..

Поречане строились. Построившись на средине реки, они тихо, почти не говоря ни слова между собою, дожидались врага. Совершалось что-то торжественное… Все окрестности смолкли… Даже пореченские дамы на время рот застегнули… В колясках и санях привстали на ноги офицеры и купцы… Воздух замер… Что-то будет?..

Кульеносное воинство было построено прибывшими к нему молодцами почти так же, как и пореченское, получило те же наставления и выступило из-за барок, зимовавших на реке…

Тут-то в первый раз показались молодцы. Они шли по бокам огромной долпы крючников и самоуверенно вели ее в бой. Недаром прошла молва об этих двух братьях. Все любовались на них. Оба они напоминали собою картины древних героев, у которых мускулатура была чрезвычайно развита, и тело братьев было крепко связано костями и сшито жилами. Старший брат, ведший левое крыло, был ростом с Петра I и силен как Петр I; младший брат был ниже, по ухо брату, но взял шириною корпуса: плеча и плавленная, как представлялось, грудь поражали своими размерами, – он был сильнее брата… Братья были красавцы собою, типа кровно-русского… Где уродились такие молодцы? – говорили, что под Москвою… Если бы славянофилы видели их в описываемую нами минуту, то они бы поставили им не то чтобы ведерного божка, а сорокаведерную богиню, да боченок селедок на закуску; славянофилы даже откупили бы для них целый российский парламент, т. е. кабак. Шли братья с свежим, открытым, играющим румянцем, как зарево на молоке, лицом; "кудри русые лежат скобкою", походка степенная, во всех движениях сдержанность, но, несмотря на сдержанность, в позитуре братьев было много беспечности и удали, нравящейся и не-славянофилам; все в них было складно, плотно, положительно… Нельзя было не залюбоваться на молодцов: красота, соединенная с силою, увлекает невольно, будь то красота мужчины или женщины. Одеты они были щегольски, хотя и довольно легко, несмотря на трескучий мороз, потому что шли на дело жаркое – согреются… На голове были надеты котиковые шапки, бюст покрыт белыми, чистыми шерстяными фуфайками, из-под фуфаек выпущены красные, нового немецкого ситцу рубахи, далее шли новые плисовые шаровары, опущенные в козловые сапоги со скрипом… Это ли не щеголи? Рассказывали, что молодцы-братья были люди богатые; их побудила итти на бой не ведерная, а то, что в душе их была сильно развита страсть, выражаемая словами "раззудись, плечо; размахнись, кулак!" Поречанки, увидав молодцов, только ахнули, и многие из пореченских баб (дам тож) в ту минуту изменили туземному патриотизму. К числу таких, уверяем, не принадлежала Аграфена Митревна. Тем хуже для нашего героя………………………………..

Стена муравьев подошла к стене поречан и завопила благим воем:

– Дай бою, дай бою!..

Поречане вызывали их со своей стороны:

– Дай бою, дай бою!..

– Бей их! – скомандовали братья-силачи.

Мужики, сверх своего обыкновения, дружно и стройно ударили на поречан. Поречане стойко приняли их.

И грянул бой, пореченский бой!

Тяжело было смотреть на бившихся. Положим, что бой, хорошо организованный, может быть прекрасною гимнастическою игрою, но когда игра развивалась до такого соревнования, как в описываемый нами день в Поречне, то, глядя на нее, чувствовалось замирание сердца. К игре примешивалось чувство мести и отплаты; поречане и зимой и летом окрадывали барки, стоявшие на Озерной, и крючники за то недолюбливали их… И в настоящем случае вышло побоище, увлекавшее внимание размерами своего плюходействия. Одни боевые вопли "дай бою" и "бей их" производили потрясающее впечатление. На этот вой пореченские дамы, расцветившие берег своими платьями и кацавейками, отозвались оглушающим уши визгом. Застонала окрестность.

Поречане выдерживали твердо могучий напор крючников. Бились жестоко. Били тяжелыми кулаками по лицу, в плеча, в грудь, в живот. Самое ярое место, кишащее дракой, было около меньшого брата-богатыря и Ивана Хлестнева.

Хлестнев, дав страшную затрещину противнику, крикнул своим:

– Бей в середку!

Но в ту минуту он был отброшен противником. Поречане по его приказу ударили в центр неприятеля, но этот натиск, будучи предугадан старшим братом, был отражен им.

Поречане смешались…

– Бегут! – крикнули муравьи: – лупи их!.. бей их!..

Поречане от такого крика совершенно растерялись… Муравьи наперли… Не устояли поречане и бросились в бегство…

Что поделалось с окрестностями?

– Наших бьют… бегут наши!.. гонят их! – кричали, расстегнувши рты, пореченские девицы и бабы.

Офицеры и купцы приготовляли серебро и ассигнации для победителей. Муравьи, догоняя затылки врагов, стоном стонали. Поречане приглашали друг друга к порядку.

– Стройся, ребята! – кричал Хлестнев.

– Гони их!.. Отдоху не давай! – кричали крючникам братья-предводители.

– Когда так, беги, что есть мочи! – распоряжался Хлестнев.

Поречане помчались с быстротою полевого ветра. Мужики, одетые в тяжелые тулупы и сапоги, отстали от них… Поречане успели уйти от своего врага сажен на пятнадцать.

– Стой теперь и живо стройся! – приказал им Хлестнев.