Оценить:
 Рейтинг: 0

Не все переплывут реку

<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 27 >>
На страницу:
9 из 27
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Я в ГИТИС сдавать буду, на актерский, – сказал он и заслужил одобрительный взгляд красавицы.

– Мишка, подкрути-ка бандуру, – повелительно приказала она, и парень тут же врубил ее на полную катушку. – Покажу вам новинку, эксклюзив, еще никто не видел, – и она вступила в середину мгновенно образовавшегося вокруг нее круга, выдав танец экстра-класса: она вертелась как юла, ритмично разламывалась на части, плавно и томно скользила по кругу, распахнув свои огромные карие глаза и придав им откровенно-зазывающее выражение. Танец кончился. Бурно дыша, Люська плюхнулась на лавку.

Парни были в восторге, в экстазе, девчонки млели в завистливой истоме.

– Ребятки, нельзя ли потише, уже поздно, – попытался было урезонить их какой-то мужчина, но Люська только повела глазами в его сторону, и ребята угрожающе надвинулись на него, готовые по ее сигналу избить любого.

– Проваливай, папаша гребаный, пока цел.

– Люся, повелевай, какую судьбу ему готовишь?

Люська сжала кулак и показала большим пальцем вверх, что по древнеримским понятиям означало даровать жизнь. Ей было некогда, она трепалась по мобильнику, и потому была снисходительна.

– Повезло тебе, блин, топай до хазы к старушке своей.

Под гомерический хохот парней мужчина торопливо удалился, не ожидая от юнцов ничего хорошего, лишь бы унести ноги.

– Атас, ребята, он как бы в ДНД направился.

Люська закончила разговор и вскочила. – Пошли в парк, там актуальнее, – и компания дружно устремилась вслед за своей прекрасной предводительницей…

… Она стояла у окна на кухне и тихо плакала. А по стеклу медленно стекали капли, набежавшие от давно перекипевшего чайника, доносились до ее слуха голоса отца, его жены, плач брата из-за полуоткрытой двери. Из бабушкиной комнаты, заглушая споры, слышался дробный ритмичный стук швейной машинки, и так же медленно кружился над фонарем крупный снег, покрывая землю первым пушистым покрывалом, смутно белеющим в темноте надвигающейся ночи.

Голоса из соседней комнаты звучали все громче:

– «Ты до сих пор все в инженерах ходишь, а друг твой, с которым ты вместе учился когда-то, уже главный, и зарплата соответственно не как у тебя, многие в бизнес ушли, процветают, отпуска только за границей проводят, а мы?» – корил отца раздраженный голос мачехи.

– «Будет тебе, Инночка, лучше Толика уложи спать, ему давно пора, плачет ребенок, и потише, пожалуйста», – успокаивал ее расстроенный голос отца.

– «Что потише, я у себя дома уж и сказать ничего не могу, – сварливо огрызалась мачеха, – ты лучше свою доченьку-красавицу утихомирь, много на себя берет в последнее время. Да и мамаша твоя все про Светланочку вспоминает, все забыть ее никак не можете, а я мучиться должна тут с больным ребенком», – плаксиво зарыдал сменивший тембр голос Инны.

Люська напряженно вслушивалась, глаза ее сухо заблестели.

Стук машинки смолк, вышла бабушка. – «Все спорите, о мальчонке лучше побеспокойтесь, время позднее, а он все не спит, расстраивается из-за вас», – голос бабушки звучал с душевной болью. Плач усилился, перешел в надрывный, затяжной, истерически захлебывающийся крик.

Люська не выдержала, сорвалась с места, распахнула дверь в комнату:

– Прекратите ругаться, как вы не понимаете? Я же маму сегодня видела, мою маму! А вы ругаетесь. Пойдем Толик, я тебе сказку расскажу, – она обняла мальчика и лихорадочно расцеловала его мокрое от слез лицо, – мне ее в детстве мама рассказывала, пойдем братик, не плачь, – и она повела внезапно умолкшего мальчугана в спальню, уложила его в кроватку и, присев рядом, тихим проникновенным голосом начала рассказывать сказку.

Мальчик удивленно и с благодарностью смотрел на нее, на его бледном худеньком личике засветилась сквозь слезы слабая улыбка, он слушал и успокаивался постепенно. Дыхание его стало ровным, покрасневшие глаза закрылись, и он стал засыпать, нервно вздрагивая иногда всем телом.

А Люська рассказывала ему сказку истово, с наслаждением: конек-горбунок взмывал в безоблачные выси и уносил Иванушку за сказочной жар-птицей, за мечтой, за прекрасной царевной. И вот уже девушка поет колыбельную песню, как когда-то пела ее мать, и мальчик уснул, раскинув ручки.

Печальные лошадки на настенном детском коврике довольно улыбаются Люське, одобрительно кивают ей, и Люська счастлива: она и поет и плачет, а слезы омывают ее разгоряченное, радостное лицо.

Пораженные отец с мачехой столбняком застыли посреди комнаты, горько и радостно одновременно плачет бабушка, морща и без того морщинистое лицо, но Люська не видит всего этого.

– Ее надо психиатру показать, – опомнилась, наконец, Инна.

– Помолчи, прошу тебя, – муж так взглянул на нее, что она потерянно поникла, сознавая, что говорит гадость, и не имея в себе сил погасить ненависть, злость, досаду. Она заплакала, кусая губы и прижимаясь спиной к стене. Впервые она растерялась, не зная, что ответить мужу.

А Люська встала и, поправив на брате одеяльце, тихо вышла из комнаты, прошла к бабушке, раскрыла альбом, лежащий на столе, и долго смотрела на любимую фотографию. На ней молодая улыбающаяся мама, в центре стоит маленькая смешная Люська с огромными бантами в косичках, молодой отец весело, с довольной улыбкой взирает на нее с фотографии, пышный чуб кудрявится над его высоким, гладким лбом.

– Как мне жить дальше, мама? – шепчет девушка, вглядываясь в ее лицо.

Она снова выходит на кухню, подходит к окну: так же мерцает фонарь в темноте, так же падает из ночной мглы снег, бесчисленные снежинки роятся, мечутся в призрачном свете, но Люська не плачет уже, она улыбается.

Губы ее шепчут что-то тихо-тихо, она смотрит на улицу и вдруг видит знакомые, родные глаза. Они проступают сквозь стекло, ночной мрак, они плывут, как облака над золотыми перьями берез, над синими зеркалами озер, и разноцветными коврами трав на лугах, над ее старым деревенским полузабытым домом, они приближаются и словно растворяются в ней, вспыхнув перед глазами ослепительно ярким озарением ее душевного прозрения. Наконец-то это случилось.

– Мама, как мне тебя не хватает сейчас, если бы ты знала, – шепчет девушка побледневшими от волнения губами. – Я знаю, ты не умерла, ты просто ушла в мир иной, я не хочу верить в смерть, для меня ты всегда жива, и я так счастлива. Ты веришь мне?

– «Верю, моя девочка. Меня нет рядом с тобой, но я в тебе, в твоей памяти, в твоем сердце. Я долго ждала этого момента, и теперь я тоже счастлива. Ты должна любить жизнь, людей, я верю в тебя, и теперь я спокойна».

– Я буду стараться, мамочка.

– «Вот и чудесно. Я спою тебе романс, послушай, моя девочка…» – голос матери запел, как когда-то, в том далеком призрачном детстве.

Он пел только ей, только для нее, и в то же время для всех людей, пел о жизни, о любви, и Люськина душа вдруг обрела спокойствие и гармонию.

Теперь она знала, видела свою маму, чувствовала ее всем своим истосковавшимся сердцем.

Даже мачехе своей она посочувствовала, нелегко ей приходится с больным ребенком, с ней, Люськой.

И отец между ними мечется, его тоже жалко. Ей стало всех жалко, на глазах выступили слезы, то были слезы очищения и надежды.

Еще у нее есть настоящий друг, Мишка. Это конечно не тот сказочный принц, о котором мечтают все девчонки, но он всегда рядом, и сегодня вечером пригласил ее на дискотеку в ДК. На завтра.

Слезы высохли на глазах, и Люська засмеялась, сердце ее забилось в предчувствии чего-то очень хорошего, что ожидало ее в будущем.

И она пошла к себе, надо немного поспать, чтобы утром началась ее новая настоящая жизнь.

…………………………….

Москва, 2013 г.

Мишкина невеста

Как только он приехал из очередной командировки домой, на следующий же день решил навестить своего армейского друга, Мишку Савина. Так уж получилось, в круговерти семейной жизни, работы, он, было, даже забыл на время, что у него есть милый сердцу дружбан, с которым связано столько теплых воспоминаний.

Друг его жил в Черемушках, на Новочеремушкинской улице, это пара остановок на автобусе от метро «Академическая», или пятнадцать минут хорошего хода до дома друга. Сам же Иван – в десяти минутах ходьбы до метро «Проспект Вернадского», далековато друг от друга. Хотя, по московским меркам, около получаса езды на транспорте, это норма, сущий пустяк, особенно для молодого парня лет под тридцать.

Выйдя из метро «Профсоюзная», он решил пройтись пешком по местам, где прошла часть его буйной послеармейской молодости. Он вспомнил, как они познакомились, в больничной палате военного госпиталя, в Солнечногорске, под Москвой. Иван служил в войсках ПВО, недалеко от станции «Белые столбы». Во время очередной тревоги, ночью, когда солдаты его отделения расчехляли ракету и устанавливали ее на пусковой стол, Иван неудачно поскользнулся в спешке и упал, ударившись головой о бетонку.

Так вот, с гематомой на правой височной части головы и сотрясением мозга он был доставлен сначала в медсанчасть, а потом и в госпиталь. В палате было скучно, и после процедур кто спал, а кто шел перекурить в ожидании обеда, или ужина. В курилке было как в парной, но Иван разглядел в дыму веселого крепыша, который отпускал шутки направо и налево, и рассказывал скабрезные солдатские анекдоты, от которых у обычного интеллигентного гражданина, не говоря уже о гражданке, заложило бы уши от стыда и неловкости. Но только не в солдатской курилке, где собрались выздоравливающие защитники отечества.

Среди мата, хохота и гогота Мишка чувствовал себя, как рыба в воде. Они познакомились, и сразу же подружились. Так бывает. Ребята быстро шли на поправку. Иван в своей части по совместительству с военной профессией оператора наведения был еще и художником красного уголка батареи, поэтому нарисовал красочную стенгазету для госпиталя, и оформил стенд в связи с 50-летием Советской власти, рассчитывая на поощрение. Мишка помогал, в основном, шутками и анекдотами. Он был комиссован из армии, по какой-то непонятной ребятам статье, а Иван получил отпуск на целый месяц, для реабилитации, как и предполагал. И они расстались, обменявшись адресами. Как думали, навсегда.

Приехав в родной город Алатырь, Иван сразу же направился к своей бабуле. Он шел пешком от станции, не выходя на привокзальную площадь, по шпалам. Так было проще и ближе. Слева от железнодорожной линии раскинулось алатырское подгорье, а справа тянулись в гору улочки и переулки, ведущие в город.
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 27 >>
На страницу:
9 из 27

Другие электронные книги автора Николай Николаевич Шмагин