Одесский листок сообщает

– Прошу немедля сообщить мне результаты, для передачи его превосходительству.

– Будет сделано, Анастасий Анатольевич, – уверил чиновника особых поручений полицмейстер. – Рапортом в лучшем виде, доставим вам на квартиру. Вы, так сказать, глаза и уши градоначальника, куда ж мы без вас.

Глава 3

Ребята-ежики

До встречи в «Садике» оставалось еще четыре часа. Питерцы спустились в кабинет Черкасова. Сыскное отделение помещалось на первом этаже дома номер сорок четыре по Преображенской улице, вместе с городским управлением полиции и Бульварным участком. Так стояло в календаре. Сами одесситы говорили: угол Преображенской с Кондратенко. Только в Одессе и Петербурге Лыков встречал такие «угловые» адреса.

Тесный кабинет начальника отделения был обставлен казенной мебелью, по стенам висели карточки преступников, объявленных в циркулярный розыск.

– Андрей Яковлевич, расскажите про криминальную обстановку в Одессе, – попросил Лыков.

– Да вы у нас частый гость, сами все знаете.

– В четвертый раз всего.

– В четвертый? – удивился главный сыщик. – Разве?

– Впервые мы с вами познакомились в тысяча девятьсот четвертом году, я тогда забрал в Петербург Сергея Маноловича. Вы еще были приставом, прикомандированным к сыскному отделению. Второй раз приехал, когда Азвестопуло под именем Сереги Сапера предупреждал покушение на градоначальника Григорьева. Третий – прошлой осенью, когда мы с вами неудачно ловили бежавшего в Одессу Балуцу.

– Ну коли так… Скажу прямо, Алексей Николаич, в сравнении с тем, что было в лихолетье, у нас теперь ничего. Жить можно. Преступники, конечно, никуда не делись. Работают хлопцы, без дела не сидят. Но мы ввели их в оглобли. Убийств стало не в пример меньше. Квартирных налетов почти нету. Кражи – да, их по три штуки каждую ночь. Тащат у тюньтей [11 - Тюньтя – ротозей.] что плохо лежит. Ну разденут иной раз, ножиком ткнут не до смерти. Да вот хоть сводки происшествий поглядите, в них все видно.

Начальник сыскного отделения выгреб из стола пачку листов, взял верхний и стал зачитывать вслух:

– Вчерашнее второе апреля хотя бы взять. В час ночи на Сенной площади трое ограбили проходившего мимо мещанина, отобрали пять рублей и пиджак. Зачем он, спрашивается, в такое позднее время шлялся в нехорошем месте? Далее. На Мельничной улице в доме двадцать два крестьянин Степан Вертлан ударил топором по голове крестьянина Ивана Колдырина. Подрались дураки по пьяному делу. Тяжелое ранение… Вот странное происшествие! Крестьянин Абраменко украл из галантерейного магазина Гальперина в Пассаже на Преображенской улице три пары дамских кальсон. Вы не знаете, для чего мужику бабские кальсоны?

– А что-то посерьезней?

– Хм. Ну вот вам другое. – Губернский секретарь взял следующий листок. – Тридцатого марта на той же Мельничной улице обнаружен труп неизвестного с тремя колотыми ранами в груди. Труп отправлен в анатомический покой Новой городской больницы. Преступление, как вы говорите, серьезное, со смертельным исходом. До сих пор не раскрыто. Похоже, скоки не поделили что-то между собой. Уж очень вид у покойника страхолюдный. И в ту же ночь в саду Юлиуса нашли полузадушенного бессознательного человека. Отправлен в больницу в тяжелом состоянии. С этим случаем более-менее ясно: напился шмендрик в кабаке и дал себя ограбить. Ладно хоть не до конца удавили, пожалели.

– То есть в один день произошли убийство и ограбление, – констатировал Лыков. – А вы говорите, спокойно в Одессе.

– Это просто тридцатое марта такое выпало, – стал оправдываться Черкасов и опять зашелестел бумажками. – Вот получше денек. У Магазинера, известного скупщика краденого, при обыске нашли золотые и серебряные вещи. Мы их отобрали по подозрению в неблаговидном приобретении, будем предъявлять потерпевшим. Далее. Содержатель будки съестных припасов в Карантинной гавани Карп Соловьев заявил о краже у него самовара и весов; убытку на двадцать пять рублей. А в извозном заведении наследников Свиридова стащили кучерский армяк и экипажные часы, всего на сумму сорок рублей. Неужто экипажные часы так дорого стоят? Ох, врут наследники…

Коллежский советник отобрал у главного сыщика рапортички и стал их просматривать, комментируя:

– В доме номер восемь по Среднефонтанской дороге крестьянин Иван Зайонц ранил ножом крестьянина Василия Седых, домохозяина… На проходившего по Колонтаевской улице крестьянина Гурия Швец-Шевчука набросился неизвестный и нанес ему колотую рану в грудь… Угол Ришельевской и Большой Арнаутской, в одиннадцать часов ночи двое напали на мещанина Мойше Шнайдера, ударили финкой в спину и убежали… А поножовщины-то много, Андрей Яковлевич!

– Встречается, врать не буду. Но по сравнению с тем, что было раньше, – небо и земля. Ведь тогда в слободках Одессы скопилось до трех тысяч бандитов! Представляете? Чуть не дивизия. Лучшая часть города оказалась словно в осаде. Молдаванка, Бугаевка, Пересыпь, Косарка, Сахалинчик, Фонтаны, Дальник, Гниляково, Татарка, Романовка, Усатово, оба Куяльника, Кривые хутора… И время было не в пример злее. Эсеры с анархистами били нас почем зря. Полиция кровью исходила. И служебного рвения, чего уж греха таить, у нас у всех поубавилось. Тут и вылезли эти скоки, почуяли слабину и поперли толпой. Едва мы тогда устояли…

Трое сыщиков помолчали, каждому было что вспомнить. Наконец Лыков подытожил:

– Что ж, все ясно. Слухи об Одессе как бандитской столице весьма преувеличены. Сегодня по числу тяжких преступлений вы сильно уступаете Киеву с Ростовом-на-Дону и чуть-чуть – Риге. Почетное четвертое место. Основные злодейства – это кражи, верно?

– Кражи, мошенничества и контрабанда. Город на треть еврейский, и притом крупнейший морской порт. Имеется, так сказать, специфика. Вот, обратимся опять к бумажкам.

Черкасов забрал у питерца рапорты и стал читать:

– Арестованы квартирные воры Хаим Гортенберг, Нухим Дрейзиц, Фишель Фрейдинберг… Карманные – Израиль Фактор, Сруль Фельдман, Лейба Церикмеер, Давид Мордков. Магазинные – Любский и Лобрис, имена не указаны, а сам я не помню, потому как они приезжие… Скупщики краденого – Ханна Штейман, Мовша Баянер, Лазарь Пинхасик… Сплошь одни евреи!

– Говорят, среди них есть даже скоки? – недоверчиво спросил питерец.

– У нас в Одессе все есть, – самодовольно ответил начальник отделения. – Даже такая невидаль, как бандиты из иудеев. Они появились в пятом году как отряды самообороны. Тогда иерусалимские дворяне [12 - Иерусалимские дворяне – евреи (уничиж.).], опасаясь погромов, начали формировать боевые дружины. И набрали босявок с Пересыпи и Молдаванки. Там ребята – во! По пять пальцев на каждом кулаке. Дали им оружие и денег чуток, а те вошли во вкус. От погромов не шибко помогли, разве что перестреливались с союзниками [13 - Союзник – член черносотенного «Союза русского народа».] с ничтожными потерями с обеих сторон. А потом увлеклись эксами и тут уже развернулись во всю ширь. Сделались профессиональными скоками. Теперь имеем Яшку Солдата – Янкеля Горловицкого, Восляшку – Рувина Уриха, Гундосого – Герша Суконика и ряд подобных им персонажей. Есть даже отряд убийц на заказ. Правда, убивают и грабят они только своих. Не дай бог православного обчистить – такое начнется!

– Что начнется? – удивился питерец. – Мы, православные, тем и славимся, что, покуда нас самих не заденут, помалкиваем. Никакой взаимовыручки.

Черкасов вздохнул:

– Говорю же: Одесса – это город, в котором евреи играют большую роль. Так повелось издавна. Нас сделало порто-франко. Его ввели в тысяча восемьсот семнадцатом году, чтобы помочь отойти от последствий холерных эпидемий и войны с турками. А отменили лишь в пятьдесят девятом. За эти золотые годы Одесса и поднялась. Шутка ли – единственная в России гавань беспошлинной торговли! Мы стали главным складочным местом что для ввоза, что для вывоза. Некоторые семейства за эти годы разбогатели сказочно. Кто на торговле, а иные и на контрабанде. Среди тех и других много было иудеев, такой уж это оборотистый народ. В нашем белокаменном городе иудейское племя исторически имело влияние. Французские фокусы [14 - Французские фокусы – то же, что еврейские штучки.] круглый год. Никого это особо не раздражало, кроме греков, главных их конкурентов в торговле. И погромы еврейские, которые были издавна, все учиняли греки. И вдруг в октябре пятого года, сразу после манифеста, случилась у нас в городе большая беда. Четыреста человек, говорят, убили, а то и больше… Особенно почему-то отличились в зверствах рабочие завода РОПиТ [15 - РОПиТ – Российское общество пароходства и торговли.], который в порту. И теперь все евреи знают: тронешь православного – опять придут ропитовцы и задавят. Сначала ограбят, а потом задавят. После того злосчастного погрома, совсем не похожего на греческие, стало у нас как-то по-другому. Хуже стало. Нет уже прежней добродушной Одессы…

– Про евреев понятно. А русские воры отсутствуют, что ли?

– Почему отсутствуют? – обиделся за своих главный сыщик. – Да сколько угодно. Вот давеча подстрелили на деле Порфирия Стригунова. Пытался обчистить квартиру начальника местной бригады генерал-лейтенанта Путятина. Городовой, молодчина, его заметил. Сначала пальнул в воздух, а когда вор кинулся бежать, выстрелил в цель. Попал в спину и арестовал раненого. Так Порфирий убег из больницы! Ищем, покуда не нашли… Вот какие ловкачи встречаются меж нашего брата. А Егор Васич? А Глеб Головин с Георгием Ивановым? А Дрогачев по прозвищу Акула? Не положу охулки, ребята первый сорт. Малороссы тоже отличаются, и греков немало. Одесса, скажу я вам, Алексей Николаевич, в этом отношении городок уникальный. Всякой твари по паре. Даже англичане имеются. А еще сербы, болгары, арнауты, поляки, бессарабцы, немцев невпроворот.

Начальник сыскного отделения оживился, на лице его появилось горделивое выражение:

– Вы знаете, Алексей Николаич, какое место среди городов империи Одесса занимает по численности населения? Четвертое! Сразу после Петербурга, Москвы и Варшавы. А по фабрично-заводскому производству? Тоже четвертое, лишь немного уступаем той же Варшаве. И скоро, может быть, ее и обгоним. А по оборотам внешней торговли нам вообще нет равных. По ввозу мы третьи после Москвы и Петербурга, а по вывозу даже превосходим столицу! Четверть всего российского вывоза проходит через наш порт. О как! И при этом Одесса формально уездный город. Пусть и с градоначальством… Найдите другой такой в государстве. Не найдете!

Лыкову нравился патриотизм одессита, но он не удержался и поддел его:

– По преступности вы тоже четвертые, не уступаете.

– А так и должно быть по нашему масштабу, – добродушно парировал Черкасов.

Азвестопуло, сам родом из Одессы, поддержал земляка:

– Вы сходите в порт, Алексей Николаевич, поглядите, что там творится. Сейчас, когда зима кончилась, возобновились экспортные операции с хлебом. Не зря наш город называют пшеничной столицей России. Сила! В день приходит до тысячи вагонов с зерном. «Хлебные городки» на Пересыпи и у Тираспольской заставы просто какие-то монбланы!

– Ладно, поймаем Балуцу – схожу. А теперь пора делом заняться.

…Лыков с Азвестопуло простояли на страже у задних дверей «Садика» недолго. Черкасов зашел внутрь и через минуту вышел, лицо у него было обескураженное.

– Что случилось, Андрей Яковлевич?

– Золотая Пасть хочет, чтобы вы тоже присутствовали.

– Зачем?

– Полковник из Петербурга тут большая редкость… У него есть до вас надобность.

– А как он узнал про меня?

Черкасов еще более смутился:

– Я сказал. Для солидности.

Так питерцы присоединились к беседе. Тит Любченко оказался детиной лет тридцати, с неправдоподобно большими кулаками и мощными плечами амбала. Но глядел богатырь без робости, с достоинством. А золотые зубы сияли в два ряда, и в верхней челюсти, и в нижней; их хватило бы на два белых билета.