Шли тревожные дни. Спал на голом полу. В углу камеры большая кастрюля с крышкой для справления естественных потребностей. Голова и все тело нестерпимо чешутся. Прошу отвезти в следственный изолятор побриться, помыться, но мне только обещают и злорадно посмеиваются. Догадался: это такой способ давления, морального угнетения заключенного.
Две недели обрастал щетиной и покрывался грязью. Впереди страшная неизвестность. Что будет: "вышка", психушка КГБ или сибирские лагеря для политзаключенных? "Вышка" – это пуля в затылок. Про специальные психиатрические больницы знал из передач радио "Свобода". Доходило до того, что среди белого дня комитетчики в белых халатах выдергивали из людской толпы назойливого правдоискателя и заталкивали в автомобиль с красными крестами. Все дальнейшие манипуляции с "больным" были отработаны до мелочей. Дело "больного" власть разбирала и судила заочно, за закрытыми дверями. Жалобы от пациентов спецпсихлечебниц "врачи" не принимали, передать же тайно, через обслуживающий персонал было невозможно. На жалобы родственников власть реагировала стандартно: "Больной человек. При чем тут мы? Обращайтесь к врачам".
Если в тюрьме ты знаешь свой срок наказания, и тебя окружают люди, которые совершили то или иное преступление, то в спецпсихбольнице ты находишься в такой же камере, но с настоящими психически больными. Работники КГБ в белых халатах тебя интенсивно "лечат" до полного, так сказать, "выздоровления", а когда оно наступит, решают в кабинетах госбезопасности. Для ускорения процесса "выздоровления" делают инъекции препаратов, заставляют трижды в сутки глотать таблетки, которые вызывают невыносимые муки, разрушают психику. И это не год, не два, а иногда 5 – 15 лет! Еще и заглядывают в рот, чтобы убедиться, что проглотил. Уличат, что хитришь – посадят на иглу, поэтому постоянно находишься в страхе. В некоторых же больницах никак не схитришь – потому что нейролептики подмешивают в еду…
Знал, что врачи спецпсихлечебниц любят пытку под названием "инсулиновый шок": голодного больного привязывают к кровати (потому что даже дюжие санитары его не удержат) и вводят инсулин, который сжигает весь сахар в крови. Человек испытывает нестерпимые муки, его терзает безумный страх скорой смерти, он корчится, кричит нечеловеческим голосам. Наконец, когда сознание гаснет, мозг на мгновение умирает, смерть уже вот-вот наступит, медсестра вводит в вену глюкозу.
Мокрый от ста потов человек засыпает, и просыпается с чувством ужасного голода. Здесь ему дают вволю наесться перловой каши, хлеба, баланды. Через месяц больные выходят из инсулиновых палат безобразно жирные, небритые, с заплывшими салом глазами. Слышал, что обычно за один курс лечения практиковали более двадцати инсулиновых шоков.
Подопытных закутывают в мокрые простыни и привязывают к кровати на трое суток. Простыни высыхают, и так сжимают "больного", что не пошевелиться. При том, ему все еще интенсивно впрыскивают препараты, которые увеличивают мучения. Понятное дело, во время такого "лечения" "больного" не кормят, и в туалет не выводят. Опыты на людях, испытания лекарств в спецпсихлечебницах были разрешены властями, поэтому стали привычным явлением.
Знал: в спецпсихлечебницах практикуют изысканную пытку под кодовым названием "санация полости рта". "Больного" приглашают в стоматологический кабинет и там удаляют и лечат… абсолютно здоровые зубы! Если на воле, в канал больного зуба для того, чтобы убить нерв закладывают мышьяк, то там зубы и нервы удаляют без обезболивания. Поиздевавшись вволю, "врачи" зубы аккуратно пломбируют, так что позже на воле ты никому ничего не докажешь. Знал также о "электрошоке", – к голове прикрепляют электроды и через мозг пропускают ток определенной силы и частоты. После нескольких таких процедур, у "больного" наступает амнезия (потеря памяти). Позже родным говорят, что так оно и раньше было.
Если же ты в результате подобного "лечения", как поет В.Высоцкий: "Забыл алфавит, падежей припомнил только два…" то, понятное дело, позже уже никого в своей невиновности не убедишь. Тебя же вылечили и выписали без переломов, синяков и зубы у тебя целые…
Медперсонал каждой спецпсихбольницы практиковал собственные методы "лечения" правдоискателей – безграничным был полигон для экспериментов, так что, тут уж как кому "повезет".
Ходили слухи, что некоторые заключенные "косили под дурку", чтобы отбыть срок наказания в теплой палате психбольницы. После первого курса "лечения" все они слезно просились обратно в тюремную камеру или лагерь.
Про сибирские лагеря для инакомыслящих наслушался такого, что лучше уж "вышка". Это уже после суда, а вначале следственный изолятор, или по-народному, тюрьма. Что там будет с арестованным, неожиданности, сюрпризы его ждут?
Из тюремного опыта одноклассника Степана знал о страшных камерах под названием "пресс-хата". Следователи формируют из числа заключенных группу, с которой заключают договор о сотрудничестве. Мы вам, мол, смягчение приговора, сало, масло, сигареты, чай, а вы "прессуйте" каждого, кого к вам подселили. Случается, что мужчина не хочет признаваться, брать на себя чужое преступление. Тогда его переводят в "пресс-хату", где те подонки над ним жестоко издеваются. Доходит до того, что новичка заставляют удовлетворять их сексуальные домогательства. Через некоторое время непокорного везут на следствие. Там бедняга умоляет следователей, чтобы его перевели в другую камеру.
А те в ответ:
– Это зависит только от администрации тюрьмы…
Затем высказывается сожаление:
– Мы бы могли замолвить за тебя слово, но ты не хочешь помочь следствию.
Морально и физически сломленный подозреваемый на все соглашается. Хитрость этой подлости в том, что на суде не пожалуешься – следователи и надзиратели тебя же не били… На жалобы ответ стандартный:
– Ах, тебя били в камере? Сам виноват, раз с людьми ужиться не можешь.
От тяжелых мыслей и переживаний голова кругом идет – не могу прийти в себя от такого сногсшибательного поворота судьбы.
"Ох и наделал бы ты нам делов своей взрывчаткой…".
На следующее утро меня поставили пред ясные очи руководителя КГБ Ровенской области. Солидный мужчина. Из всего им сказанного приведу две достойных внимания фразы: "Мы должны всех проверять. Знаешь, сколько было бы неприятностей, если бы ты в Индии попросил политического убежища?!".
И еще: "Да-а… Как же своевременно мы тебя взяли! Ох и наделал бы ты нам делов своей взрывчаткой!".
При встречах меня рассматривали как музейную реликвию, но не скрывали в глазах ненависти, как к личному врагу. Рассматривали злорадно: злость за то, что я враг, радость от того, что вот наудачу закинули сети и такую рыбку выловили…
Все время чувствовал: на меня интенсивно, достаточно тщательно собирают компромат. Однако в душе было убеждение, что никто против меня плохого слова не скажет, что, собственно, позже подтвердилось.
На очередном допросе ставят вопрос ребром: "Будешь корчить из себя антисоветчика, – поедешь на 15 лет до белых медведей или навсегда в спецпсихушку. Если же скажешь, что изготавливал взрывчатку просто из любопытства – получишь 2, максимум 3 года за незаконное хранение оружия, а там отсидишь половину и за примерное поведение досрочно освободишься".
Какую тактику поведения выбрать?
Что делать? Понимал: у них мало компромата для антисоветской статьи, так что говорить правду – значит копать себе могилу. Также знал их привычную тактику: органы КГБ пытались недовольных политикой правящей партии осудить по уголовным статьям, чтобы можно было кричать на весь мир, что у нас нет политических заключенных, то есть, нет предпосылок для недовольства.
Какой вариант поведения выбрать? Подумав, выбрал второй вариант, потому что несколько лет заключения лучше, чем 15 лет в краю белых медведей, или издевательства в спецпсихбольнице до полного "выздоровления". Понимал: при несправедливой власти не может быть справедливого суда. Представьте открытый суд. В переполненном зале родня, друзья, односельчане, журналисты наши и зарубежные.
Вопрос судьи: "Подсудимый, скажите, чем же Вам не нравится вождь мирового пролетариата и мавзолей его в Москве?".
И мой ответ: "Гениальные люди получают власть на выборах, а Ленин захватил силой вооруженных сторонников. Вождь общечеловеческую мораль перевернул с ног на голову, сознательно заставлял делать антихристианские поступки: грабить, убивать. Именем революции было разрешено совершать любые преступления. Грабеж революционеры называли экспроприацией экспроприированного. Позднее Храм Христа Спасителя разрушили, взамен построили мавзолей и шли на поклонение новому божеству – набитого опилками чучелу вождя. Руководители партий и правительства каждый коммунистический праздник поднимаются на могилу-трибуну, и приветствуют обдуренный народ… Безумие делать идолом антихриста и топтаться на могиле. Вы совершили преступление, нарушив заповедь "Не сотвори себе кумира", а я противозаконно пытался обратить на то внимание. Противозаконно потому, что свобода слова у нас только на бумаге. Была бы настоящая свобода слова, то я, разумеется, выразил свои взгляды в средствах массовой информации. Если бы не было вашего преступления, то не было бы и моего противозаконного намерения, так что судите сначала себя, а уже потом – меня…".
Это у ненавистного царя-батюшки был суд присяжных, и на тот суд допускали журналистов. Разнообразные революционеры были рады возможности прогреметь на весь мир. Вот для примера, благодаря газетчикам на весь мир прозвучало: "Лед тронулся, господа присяжные заседатели!". Ну, так то ж при царизме… Советская власть имела несколько другие взгляды на демократию.
Понятное дело, про открытый справедливый суд не могло быть и речи. Знал, что для политических расправ власть обычно шла на такую хитрость: выбирали маленький зал и задолго до начала судилища, его полностью заполняли игравшими роль возмущенного народа сотрудниками КГБ. Друзьям и журналистам места, понятное дело, уже не находилось. Это означает, что такие мои слова слышали бы только сотрудники КГБ, прокурор, судья и избранные властью два народных заседателя. Учитывая это обстоятельство, написал, что у меня нет причин ненавидеть власть, которая дала мне образование, бесплатное медицинское обслуживание, работу и надежды на светлое будущее.
Забирая написанное, один из комитетчиков строго предостерег: "Только не вздумай на суде ляпнуть что-то о политике!". Наши взгляды встретились. В глазах комитетчика было столько гнева, что я понял: в случае непослушания их репрессивный аппарат раздавит меня безжалостно, как насекомое.
Ну, теперь то мы всех вас, антисоветчиков, прижмем "к ногтю"!
Однажды приводят в кабинет руководителя уголовного розыска. Замечаю: присутствующие встревожены. Из радиоточки несутся траурные мелодии.
Обращаются ко мне:
– Уже слышал новость? Радуешься, наверное?
– Нет, не радуюсь – говорю. А что случилось?
– Брежнев умер… А знаешь, кто возглавляет комиссию по организации похорон?.. Андропов! Это означает, что он и займет место покойного генсека.
Начальник милиции не унимается – ему хочется выразить свою ненависть и презрение к таким врагам, как я.
– Знаешь, кто такой Андропов Юрий Владимирович? Знаешь?.. Ну, теперь то мы всех вас, антисоветчиков, прижмем к ногтю!
И злорадно показал пальцем на столе, как это будет происходить. Конечно, такие слова меня удручали. Вот так вляпался – думал я – час от часу не легче. Страх окутывал душу, но я молился, ибо знал истину: никогда не пеняй на Бога, в жизни верующего все к лучшему.
Возбуждение уголовного дела.
Однажды следователь Саванчук официальным тоном сообщил: "До этого дня Вы находились в камере предварительного заключения за мелкое хулиганство, а по делу проходили как свидетель. Сегодня я арестовываю Вас, возбуждаю уголовное дело и перевожу в следственный изолятор".
С этого момента официально начался мой срок заключения. И тут обманули – украли 14 дней свободы.
Мне вернули очки. Наконец – думаю – позволят помыться и побриться.
Воспроизведение "преступления".
На следующий день повезли на воспроизведение события преступления. И вот я снова на Форте. Ткнул на ту выемку пальцем и сказал: "Вот сюда, гражданин следователь, я заложил заряд, а там спрятался и замкнул контакты".
Мои слова записывали на магнитофон. В конце, руководитель уголовного розыска, взглянув мне в глаза, сказал в микрофон: "Запись проведена 17 ноября 1987 года".
А ведь сейчас 1982 год! Я это понял как намек на то, что увижу волю через 5 лет. Значит, еще следствие не завершено и до суда далеко, а уже решено каким будет мое наказание.