Ничего важнее нет, когда приходит к человеку человек

– Ты чего? – поинтересовался Максим, увидев расстроенную дочь. – Да, так! Костик – деревенский. – Ну и что? – не понял отец.

– Ничего, благодаря мне он стал крестьянином. Не хотела же ехать, Иван настоял.

Максим промолчал, поскольку ничего не понял. Полина разъяснять не стала, попросила отца: – Поедем к райкому.

Николая на месте не было, пришлось ждать. Подошёл он через полчаса. По тому, как с размаху шлёпнулся на телегу, стало понятно, что он не просто расстроен, а зол.

Дорогой равномерное покачивание успокоило его и он рассказал.

– Райком закрыт, на двери замок. Отправился пытать счастье в райисполком. Входная дверь раскрыта, но в комнатах никого. Хотел отправляться к вам, только во дворе повстречал заведующего промышленным отделом, решившего заскочить в свой кабинет – понадобились ему кое – какие документы. Хотя завпромод очень торопился, нервно перебирая ногами, как застоявшаяся лошадь, всё – таки выслушал меня.

Зря к нему обратился. Он сам ничего не знает, указаний не дал, но на кое – какие мысли меня навёл.

Спросил я его, что делать с урожаем? Ответил, что обратился не по адресу. Он отвечает за промышленность. Готовит к вывозу оборудование с «Торфодобычи», «Лесопила» и МТС. Надеется, что распоряжение отменят, и вывозить не придётся – райцентр берут под защиту. Ожидается прибытие армейских подразделений для создания оборонительного рубежа фронтом к большаку.

– Получается – в нашу сторону? – уточнил Максим.

– Получается, так! – согласился Николай.

– Оборону будут строить возле Пещёрска, фронтом в нашу сторону, так? И сам ответил: – Так! Отсюда напрашивается вывод: деревню защищать не будут.

– Согласен, – подтвердил Николай, – не стратегический объект и расположен неудачно, не в нужном месте – в стороне от большака. Объект не представляет ценности, защищать не имеет смысла.

Пещёрск же вынуждены оборонять, чтобы не отдавать врагу железнодорожную станцию, стоящую на направлении движения поездов в сторону Калуги.

Калужское направление второстепенное, следовательно, защищать станцию большими силами не будут – это не Вязьма с мощным железнодорожным узлом. Дивизию, здесь не разместишь. В оборону если поставят, то максимум полк – обычный заслон.

Военная тема мало интересует Максима. Прибытие Поли с детьми, поставило передним проблему: чем её семью кормить? Продуктов, что они приготовили с Анной, на зиму не хватит, как не растягивай запасы. Надежда на председателя колхоза.

– Так как с урожаем поступим? – задал вопрос и тут же поправился, – что намерен делать?

– Как что? Последовать совету завотделом промышленности – ждать развития военных событий.

События не замедлили ждать. Со стороны большака показалась небольшая группа красноармейцев в мятых скатках, в ботинках с грязными обмотками, в испачканном, кое – где порванном и обожженном обмундировании. Возглавляет группу молоденький командир с гладеньким личиком, но уже потрёпанным боевой жизнью, как говорится, хлебнувшим лиха.

Офицер остановил подразделение на площади перед правлением колхоза и приказал: – Взвод, стой!

Хотя, скорее надо было ему скомандовать: – Всё, что осталось от взвода, стой! По прикидке со стороны в команде не более четырнадцати человек вместе с командиром.

Красноармейцы тупо выполнили команду – устали до такой степени, когда жизнь не в радость. Им сейчас прилечь бы где – нибудь на пару суток, и спать, спать до тех пор, пока ум не станет ясным и голова чугунная не превратится хотя бы в деревянную.

Население не спешит встречать гостей. Но, любопытство пересилило крестьянскую осторожность: показались дети, за ними робко выглянули за калитку пожилые бабы в застиранном домашнем платье, которым терять уже нечего – разведка, решившая проведать, что понадобилось родной армии в их невеликой деревушке. В бабьем тылу появились старики, доживающие век. За ними подтянулись мужики во главе с председателем колхоза.

После команды: «Разойдись!» солдаты, заранее проинструктированные, разбрелись по деревне.

Низкорослый солдатик робко приблизился к калитке палисадника, не решаясь войти во двор. Стоящая на крыльце мать Поли, ласково спросила: – Тебе что – нибудь нужно, сынок? Говори, не стесняйся!

Паренек не глядя в глаза, смущенно попросил: – Тетенька, не дадите керосина? Не спросив, для каких целей керосин и сколько нужно, тётенька пообещала: – Сичас, сынок, сичас вынесу «карасин».

Русский человек не жадный. В сознание крепко вбито вековое правило: Проси, дадут. И дают.

Чтобы не унижать людей просьбами, по устоявшейся многовековой традиции в русской деревне, всегда один дом дежурил для приема бездомных, путников, скитальцев, коробейников. Сажали за стол вместе с семьёй, давали ночлег и всё необходимое к нему.

Традиция обогревать сирых и бездомных оборвалась после революции. Но на просьбу о помощи народ продолжает откликаться. Вынесла бабка бутыль, заткнутую тугой бумажной пробкой, скрученной из газеты. – Держи, сынок, не разбей! – и посочувствовала, – трудно вам сейчас? Небось, достаётся!

Спохватившись, поинтересовалась: – Бутыли – то, хватит?

Паренёк, не ответив, отвёл глаза в сторону.

Керосин в деревне в цене, к керосину относятся с уважением. Керосин – не обязательно свет и тепло, это ещё растопка и экстренное лекарство при простуде, ангине. «Сынок» взял бутыль трясущимися руками и поспешно присоединился к товарищам.

Офицер взмахом руки показал невеликому войску направление дальнейших действий. И словами подогнал: – Работы много, начинайте! И поторапливайтесь! Ещё в Велеево предстоит заскочить. А до него топать…. Отстанем от части, посчитают дезертирами!

Действительно, если идти большаком, то набежит двенадцать километров. Лесом того больше. К тому же светит вариант заблудиться. Велеевский лес небольшой протяженности, но он не приспособлен для прогулок: моховые кочки, мочажины, поваленные деревья затрудняют и удлиняют путь.

Красноармейцы рассредоточились вдоль овина и амбара, расположенные обочь деревни, ввиду ближних полей.

– Давай! Трое с той стороны, четверо с этой, и … Быстрее, – торопит офицер. Сам с несколькими солдатами остался на дороге, повернувшись лицом в сторону деревни.

Деревенские строят догадки.

– Слушай, Коль, может они хотят в конце деревни занять оборону, а? – с надеждой спросил Максим. – Ты чего, Максим, двумя отделениями, да еще позади деревни? Оборону занимают перед объектом, а не сзади. В царской армии служил, неужели военную науку забыл? – Так это… давно было!

– Тут что – то другое! Зачем – то керосин понадобился? Что они делают? Вот же, твари! – возмутился государственный человек, председатель колхоза «Заветы Ильича», Николай. Нашим керосином обливают постройки. Смотри, смотри, поджигают! Вот тебе и свои, мать их в косоворотку!

Стоят мужики, «чешут репу», раздумывая, как им поступить в подобной ситуации. Мимо них рванули бабы: – Что ж вы, ироды, делаете?

Офицер вытащил пистолет: – Не подходить, буду стрелять. Нам приказано уничтожить продукты, чтобы не достались врагу. Всем отойти.

Остановились бабы, смотрят, как поджигают овин и амбар с урожаем этого года, собранного их натруженными руками. Из – за начавшейся войны урожай не смогли сдать государству и распределить по трудодням.

Пламя радостно охватило старые сухие постройки, созданные для коллективного пользования поколениями отцов и мужей. «Кулаки» возводили на общественной земле объекты, стараясь строить на века. В коллективизацию Советы их реквизировали под нужды колхоза.

Бабы навзрыд заплакали, завыли: – Детки, что же вы делаете? Там же и наш хлебушек. Нам на трудодни еще не выдали, ждем команды. Как зимой без хлеба жить? У нас дети… Разрешите по мешку «пашеницы» взять; детей кормить хлебушком…

– Не положено, – отрубил строгий командир. Не смотря на неказистый вид и молодость, он убедил крестьян в святой правде, что им действительно, не положено! Устами не по годам зрелого военного глаголет истина: они простые производители. Потребители те, кто распоряжается их добром по своему усмотрению. Примолкли бабы.

Отдельной толпой стоят угрюмые мужики, не согласные с определением офицера. Чтобы поджигатели не слышали, вполголоса жутко матерятся, поминая святых и построение счастливого будущего. Не могут помешать поджогу, так душу матом отводят.

Парни в солдатской форме, стараются не смотреть в сторону деревенских жителей. Сами деревенские – знают, что значит хлеб для крестьян! Они выполняют приказ. За невыполнение приказа по закону военного времени положено максимальное наказание, такое, какое получил давным – давно известный философ Сократ за нарушение закона, подтвердив его суть: «Закон суров, но он закон» и принял яд. Солдатам яд не положен по Уставу, предложат им пулю.

Жгут, такие же обманутые строители коммунизма, воспитанные на идеологии: «Кто не с нами – те не наши; кто не с нами – против нас», перефразируя, Пер Гюнта Ибсена: «Сзади плачут дети наши – кто не с нами, те не наши. Сзади кличут жёны нас – кто не с нами, против нас!». С нами те, кто научился экспроприировать, расстреливать и… жечь.

Жгут солдаты; ждут: пусть сильнее разгорится пламя!

Разошелся пожар, заметался огонь в поисках очередной жертвы. Не выдержали жара расположенные вблизи дровяники. От них огонь перекинулся на крышу ближайшего жилого дома.

Зерно горит – беда. Собственное жильё горит – лихая беда. Лихая беда перебивает беду; большее перекрывает меньшее. Без зерна, трудно, но можно прожить, чем – то другим заменить; родственники, соседи придут на помощь.