Штрих, пунктир, точка

Я старался, выполнял свои обязанности неплохо и днём и ночью.

В список моих дел стал теперь ещё входить трансфер гостей. Среди них много питерцев, москвичей, но больше всего финнов. Последние приезжают компаниями, устраивают пышные застолья в нашем ресторане, а потом разбредаются по своим фундаментам, по своим мызам.

Некоторые из их бывших построек я заметил сразу после приезда, а некоторые пришлось раскапывать, так глубоко они ушли в землю. Тот, который находится на территории нашей турбазы, я облюбовал особенно. Вот вход, две большие комнаты, вот выход на террасу, с неё ступени прямо в озеро. Я ухаживаю за фундаментом и ступеньками: очищаю от дёрна, кошу вокруг траву.

Недавно, по дороге на станцию, остановился на обочине и увидел группу пожилых, а можно даже сказать, совсем старых финнов, которые, выйдя из туристического автобуса почти бегом, если, конечно, это можно назвать бегом, направились к торчащим справа камням. Я догадался, что это их кладбище. Они торопливо переходили от камня к камню, некоторые путались в траве, падали. Если удавалось найти свой камень, они обнимали его как родного человека и радостно смеялись, как если бы встретились с живыми. На следующий же день я приехал в это место с косой, теперь если приедут, идти им будет легче. А однажды у водопада из какой-то старенькой Шкоды вышла пара: он и она, сколько им лет сказать трудно, по-моему, это уже люди без возраста. Он грузный, широкоплечий, о таких говорят – кряжистый. Она же – маленький худой воробышек с седыми букольками.

Такими бы могли быть мои бабушки и дедушки, но их нет так давно, что я их совсем не помню. Глядя на этих двух, я затосковал о родителях и подумал, что скоро и они станут такими же старыми, но только вряд ли они смогут и захотят отправиться в какое-нибудь путешествие, хотя бы в ту деревню, где родились.

В тот же вечер я попросился у моей хозяйки в короткосрочный отпуск – я не был дома уже несколько лет. Но она сказала:

– Сейчас не время. Вот сезон кончится, тогда езжай. У меня там вообще дети, а много раз я ездила?

Это была правда, и мне даже стало стыдно за свою просьбу.

Но ей пришлось меня всё-таки пару раз отпустить домой в то лето: сначала умер отец, потом мать.

Каждый раз, возвращаясь на турбазу или, как говорила Элка, в наш Финский домик, я садился на одну из очищенных мною ото мха ступенек, смотрел на озеро и курил.

С тех пор я вообще стал курить очень много…

Прошло ещё несколько лет. Не буду вас утомлять описанием своей жизни. Всё будто бы шло гладко.

Элке теперь не до меня, я с ней вижусь только вечерами. Я – на одной машине, она – на другой. Вот уже два года она обходится без личного водителя. Получила права, купила себе Ауди. Носится по всей округе. Стала выпивать. Волосы у неё теперь короткие, а какие стали глаза – я не знаю, её взгляд всегда направлен куда-то в сторону…»

Сейчас, оглядываясь назад, я пытаюсь воскресить путешествия, которые удалось совершить. И какое счастье, что память даёт эту возможность.

К сожалению, моя мама не смогла позволить себе такую роскошь! Безденежье, уставший от фронта муж, дети, работа. Всего лишь три поездки: Ленинград, Михайловское и Ялта. Из поездки в Ленинград она привезла мне миниатюрный блокнотик с изображением Петропавловской крепости на обложке из тонкого металла. В приделанные сбоку петельки вставлялся крошечный карандашик, соединённый с блокнотом серебристой цепочкой. На первой странице мама размашисто написала «Ленинград посещай!»

Что что, а уж этот совет я выполняю!

Мемуар 23

Ленинградские хроники

Ленинград начался для меня тогда, когда мальчик и девочка, жившие в соседнем доме, вынесли во двор цветные открытки, на которых золотые фигуры отдавали свой блеск ярким струям фонтанов. Дворцы, площади, памятники – всё отражалось в яркой голубизне Реки, рек, каналов. А когда соседский мальчик, украдкой от сестры, сунул мне в ладонь синий эмалированный значок, на котором кружевной кораблик поднял паруса, то родилась мечта. Но я и мечта встретились не сразу. Лишь обменявшись кольцами со своим одноклассником, я почувствовала выросшие за спиной крылья: сами себе хозяева, без родительского пригляда. Его за руку и в мечту. Стучали колёса, свадебный пирог крошился в рюкзаке. Домашние руками не махали, а всплеснули – ни кастрюли, ни шкафа, ни пальто, а туда же…

Ни я, ни мой муж (хотя назвать нас супругами ни у кого бы язык не повернулся, так, желторотые птенчики), тогда не могли знать, что будем приезжать в этот город с регулярностью премьер в полюбившемся нам театре. До поры до времени, конечно…

В ту первую поездку я сносила вдрызг свадебные туфельки, а Михаил возвращался в столицу почти босиком, потому что подмётка осталась в каком-то ленинградском музее. Произошло это, потому что мы не пользовались троллейбусом, а всё пешком, да пешком. И к Лавре, и от неё до Невы, и на Васильевский остров, и по Фонтанке, Мойке, Пряжке, в Эрмитаж, Русский, Летний сад, к Инженерному замку, и опять к Неве и по Невскому к Лавре. А на следующий день – Петергоф, Царское село, конечно, Лицей и опять Эрмитаж. Возвращались в гостиницу на Московском проспекте, удобства в конце коридора, и сваливались каждый в своё прокрустово ложе, пока не догадались сдвинуть кровати. Но и после этого нам спалось так крепко, что природный инстинкт продолжения рода не мог победить усталости. А ещё хотелось полюбить Павловск, улочки-закоулочки, дворы насквозь и дома колодцами, Репино, Кронштадт, Валаам и Ладогу. Увы, в отпущенные нам три дня на свадьбу плюс майские праздники мы этого сделать не смогли. Всё сбылось, а что-то ещё и нет, только потом, через много-много лет.

Но тогда мы ещё не знали об этом будущем и, вернувшись в свой город, закружились, завертелись между учёбой, работой и личным. А мечта опять свернулась клубочком и опять задремала.

Появились командировки. В Тот город. Особенно часто отлучался Он. Хихикали дамочки за моей спиной, прикрыв личики наманикюренными пальчиками, усмехались пожилые мужчины:

– Ах, у Ниночки муж опять в командировке. Зачастил что-то.

А мне не до них: у меня мальчик и ещё мальчик. До шести надо из детского сада забрать, но и работа тоже до шести. Вот и сидели малыши в шубах чуть не на ступеньках, мамку дожидаясь. Запирали вместе с воспитательницей детский сад, смотрели по сторонам, шли вместе с ней к нашему дому.

Однажды в июне меня отправили на научный семинар в Ленинград. Дамочки, мои сотрудницы, были очень недовольны:

– Почему её? Чем мы хуже? Ну, и что? Подумаешь её тема, мы все здесь в теме.

Но поехала всё-таки я…

Эта поездка очень запомнилась. Потому что после семинара гуляла одна по любимому городу, заходила в гости к любимым писателям, поэтам, чаще всего на Мойку,12; обедала в «Севере» (было вкусно, чисто и недорого), плескалась в Петергофских фонтанах; сбежала от цыган, которые чуть не похитили меня в Царском селе, ходила с каким-то суворовцем в Эрмитаж.

– Девушка, хотите без очереди?

Вот такое легкомыслие, легко мыслие, без мыслие, ветер в голове…

Спускалась к Неве, прозрачная вода билась у ног, а окурок, проплывавший мимо, показался таким неуместным, что потянулась за ним и чуть не свалилась в воду, едва удержала равновесие.

По ночам, в белеющий сумрак, я иногда сидела у окна и читала.

В многоместном номере гостиницы койки пустовали до вторых петухов, белые ночи не время для сна.… Потом приходили какие-то люди, шептались, слышался скрип пружин, и тогда я притворялась спящей…

Как только дети (те самые два мальчиша, которых столько раз воспитательница домой отводила, один пузцом сытеньким, на особом довольствии, другой – рёбра наперечет «Майку не снимай, а то увидят») подросли, мы потащили их в свою мечту, вытряхнув последнюю мелочь из карманов, упросив, чтоб поселили, ну, где-нибудь. Мальчишки хоть и ковыряли в носах, слушая мои пересказы из путеводителя «Ленинград – город герой», но впечатлились. Один чуть ли не оду сочинил, другой полдетства о бескозырке промечтал, потому что был замечен седоусым капитаном и приглашён куда-то на самый верх «Метеора» в расчудесное место, где и вид, и штурвал.

– Я с братом.

– Ну, пусть и он с тобой.

Конечно, таскали детей за собой, на солнце жарили. Да так, что у того, который худ (он и сейчас такой), случился удар, очевидно, солнечный. Пришлось бежать в аптеку, за градусником. (Хотя, конечно, могли и с собой взять, рюкзак бы не оттянул, но почему-то не взяли. Знаете, эта молодёжь… такая пустая, неорганизованная). Но градусника-то как раз в аптеке и не было. (Чудно?е какое-то время стояло тогда на дворе: того нет, другого нет…)

Я металась: ребенок заболел, а температуру померить нечем. (Вот так из цыплят превращаются в наседки, бывает…) Бегала от аптеки к аптеке, через какие-то проходные дворы: «Вам так ближе, на улицу не выходите, дворами, всё дворами, а там и аптека». Но только зря: «Не завозили».

«Да вы у меня возьмите, у меня дома – два, и отдавать не надо. Подождите. Я тут рядом».

И женщина такая неприметная, в халатике, в каком только с кастрюльками возиться, а такая душа. Душа она ведь во всём, даже в самом неприметном, например, градуснике, через него в память. Там и хранится…

Ленинград… Волховский фронт. Медаль «За оборону Ленинграда». Но это отца. (Хотя и моё тоже: день моего Ангела совпадает с Днём снятия блокады. 27 января.) Анненкирхе[15 - Лютеранская церковь Святой Анны в Санкт-Петербурге] и Петершуле[16 - Училище св. Петра (немецкое среднее учебное заведение в Петербурге)] – это прадеда.

А моё– то, что в юности, молодости.

И сейчас, каждый раз как в праздник. В Петербург! Радостью встречи с Московским вокзалом и дальше, дальше…

Но…распахнуты окна, разбиты стёкла в знакомых домах и то там, то здесь пугают чужие слова «SALE! SALE! SALE!»… На подоконнике – брошенная стопка книг, чьё-то платьице, похожее на тот халатик из далёкого прошлого… Сейчас такие картины встречаются всё реже. Питерцев уже продали…

А троллейбус едет, едет. Год 2011. Напротив меня пожилая женщина рассказывает внучке лет пяти о достопримечательностях.

– Смотри, – говорит она, – мы едем по исторической части, я когда-то здесь жила… А там (она показывает на площадь Островского) площадь, оттуда, от театра, сегодня повезут фигуру Самсона в Петергоф, его подновили, покрыли новым золотом, вон как блестит. Видишь?

Играет оркестр, бегут родители, дети, у детей в руках шарики. Праздник.

А у какой-то девчушки шарик оторвался и полетел в весеннее небо.

Девочка плачет: шарик улетел.