Штрих, пунктир, точка

Часто рассказывал Виктор Петрович о своих учениках (занимался с ними частным образом). И ведь с пользой! Андрей Лисьев, «точкинец», который уже после ухода Виктора Петровича «признался» в соцсетях, что был его последним учеником, сейчас делает большие успехи на писательском поприще. Думаю, что это – не без влияния творческой мастерской, пройденной с Петровичем.

Помнится, Петрович неоднократно критиковал принятую в Литинституте систему обучения – общие обсуждения в семинарах. Это очень мало даёт. Недостаточно. Надо больше практики: каждый достойный текст вместе подробно разбирать, – ведь важны детали, знание предмета и многое другое, что нужно понять ученику о писательском мастерстве.

Всё сетовал: «Пишут-пишут, вроде, учатся, а никак не поймут, что такое литература»…

Сам постоянно много работал. В последние годы он писал каждый день, с 10 до 17 часов. Норма – три готовых листа в книгу в день. Первая часть романа “Время незамеченных людей”, опубликованная в журнале «Невский проспект», вошла в длинный список премии «Ясная поляна-2021».

Красивый был человек. Неудобный многим. Прямой и честный.

Резко всё выскажет. Но только, что касается творчества, никогда не переходя на личности. А потом сам к раскритикованному подойдёт, нальет, тост поднимет и пилюлю свою смягчит. Начнет советы давать – как писать лучше. Да разве ж кто слушал внимательно!? Так всё, в шутку переводилось, в застольный трёп.

Надеюсь, что многое всё-таки отложилось, посеялось в нас. И даст свои всходы.

Этим летом я осиротела. Если ушедшая 14 июля поэт, критик и педагог Людмила Вязмитинова была моей литературной мамой, то Петрович, так выходит, был моим литературным отцом. Верил в меня, я это помню. Не забуду, как однажды получила от него творческое благословение.

«Дюма-внук», отпрыск плодовитого и талантливого семейства французских романистов – это всего лишь остроумная шутка, конечно. У него ведь и псевдоним был – Славянин. Любил. С болью. С тяготой. С протестом.

Трудным патриотом был Виктор Петрович Слинько. Виктор Славянин.

Настоящий писатель, с чьим творчеством ещё предстоит познакомиться широкому читателю.

Много было тёплых дружеских застолий, много мудрых тостов. Запомнился такой – всем нам на память о Петровиче: «За то, чтобы вы в себе искали талант человеческий!»

Я буду искать! И – помнить.

14 августа, 6:55, побережье Средиземного моря,

Аланья-Манавгат, Турция

Из моего дневника:

11 декабря 2021. Вчера наши «Точки», как обычно в последнее время, собрались в Нотной библиотеке им. П.И. Юргенсона. Встреча была грустной и душевной. Посвящена памяти Виктора Петровича и Игоря Чичилина.

Андрей Венедиктович, в тёмном костюме, при галстуке, в своём выступлении упомянул, что в последнее время от коронавируса и его последствий ушло много людей из его окружения. В адрес Виктора Петровича сказал много умных, добрых слов, поделился своим воспоминанием о том, что, когда Виктор Петрович пришёл на его семинар Высших литературных курсов, то он оказался в сложном положении. Перед ним, среди молодых и относительно молодых ещё неопытных авторов – состоявшийся писатель, член Союза писателей России. Пришёл учиться в возрасте шестьдесят семь лет! «Это заслуживает уважения! В начале в художественных произведениях Виктора Петровича было много публицистики, но позже углубился в художественность, что придало текстам бо?льшую достоверность. Без него «Точки» мало представимы, он понимал и поддерживал атмосферу дружбы, любви. Человек прямой, честный, не терпящий хамства (случись что, мог и ударить). Внешнее (высокий, кряжистый) соответствовало его внутреннему. То, что принёс в наше содружество, память о нём, надо сохранить.»

Катя Осорина, в тёмном костюме и яркой кофточке, прямая спиной и лёгкая в словах и жестах, выступала после меня, сказала, что Виктор Петрович у каждого свой. Она всегда будет помнить его внешнюю неординарность, как он входит в аудиторию, вальяжный, внимательный к женщинам. «Но одновременно с этим – злобный критик. Когда обсуждали очередное произведение, часто говорил: «Я прочитал это с большим интересом и это отличный пример того (пауза), как не надо писать».

Всё в Викторе Петровиче было классно, к месту!»

Евгений Касаткин, тоже в чёрном. Он всегда в чёрном, думается, что это его сценический образ, ведь он артист театра «Голос». Мне кажется, Евгений сказал самое главное. О том, что с уходом этого человека ушло что-то огромное, большое, заполнявшее пространство, в котором мы существуем. «Мы ещё не до конца осознали насколько осиротели. С нами остаются его книги и наша память. Меня всегда поражала в Викторе Петровиче его потрясающая харизма, фактурная внешность. Мимо таких людей нельзя пройти. Когда впервые увидел его, решил, что это маститый писатель. Я восхищался им, его артистизмом. Говорил всегда интересно, не разбрасывался словами, каждое слово весомо, грубо, зримо. Умел себя поставить, заставить себя слушать. Личным примером учил нас относиться к слову с уважением, обращать внимание на детали, подчёркивал, что из них состоит правда жизни, отношений, характеров. Жизнь конкретна и это надо отражать в литературе. Этот урок я запомнил на всю жизнь…

Виктор Петрович был талантливый, беззаветно любил литературу, считал её делом своей жизни.

В романе «Время незамеченных людей» приблизился к вершинам русской прозы».

Евгений прочитал один из самых сильных в романе отрывков: эпизод с крещением младенца и спасением еврейских детей на украинском хуторе…

Потом говорили об Игоре Чичилине…

Совсем другой талант. Писал и прозу, и стихи, и пьесы…

***

Однако вернусь к временам более ранним, когда всё начиналось.

Нельзя не вспомнить преподавателей ЛИТа!

Перечень запомнившихся имён мало что может дать читателю. Для меня же – в каждом – своё неповторимое Назову несколько.

Станислав Бемович Джимбинов. Потёртый портфель с грудой книг. Экскурсы в зарубежную литературу нового времени.

Карпушкина Людмила Александровна. По-новому о хорошо знакомом. Русская классика.

Сергей Андреевич Чередниченко. У нас он читал современную русскую литературу. Обучил нас приёмам медленного чтения, у него я пыталась овладеть мастерством критика.

Сохранился в памяти Алексей Константинович Антонов. В 2009 году болезнь ещё не скрутила его, и он читал прекрасные, запоминающиеся лекции. Иногда свои стихи, очень тонкие, неожиданные, пронзительные.

Несколько раз бывала на занятиях его кружка «Белкин». Остался в памяти один из них, всё в том же 2009-ом. Ноябрьский праздник совпал с днём кружка, но, почему-то не подумав, что и в ЛИТе праздник, а, следовательно, выходной, приехала на Большую Бронную. Всё темно и глухо, но охранник, услышав мои объяснения, пропустил. У входа во флигель, где размещалась Приёмная комиссия, стояла группа, человек пять. Среди них – Алексей Константинович. Нашли аудиторию с незапертой дверью и приступили к обсуждению рассказа. Автор, женщина лет сорока, прочитала рассказ, в котором некто поднялся на чердак, дабы завершить там свои печальные дни с помощью верёвки. Здесь же, на этом чердаке, умирала старая кошка. Автор так умело сплела их судьбы, что, наверно, не у одной меня – мурашки по коже. Антонову рассказ понравился, однако, он счёл, что в финале кошечка должна смотреть в чердачное окно и видеть солнечную лужайку, над которой вьются пчёлки. Этот совет удивил меня, но позже, уже немного поднаторев в литературных исканиях, кажется, я поняла в чём кредо нашего наставника и иногда следовала ему.

Таким получился и один из моих первых рассказов «Скворцы прилетели», получивший диплом лауреата Платоновского конкурса Литинститута в номинации «Сокровенный человек». Этот рассказ Алексей Константинович нашёл очень удачным, о чём часто говорил мне.

Последние встречи с ним, уже после окончания ВЛК, были печальными, поскольку он тогда уже сильно болел. Как-то, подходя к институту, где я продолжала набивать шишки на Курсах литературного мастерства, у проходной случайно встретилась с Алексеем Константиновичем. В то время о нём ничего не было известно, то ли уехал, то ли умер. И вот он – живой, глаза с весёлыми искорками, радуемся взаимно, рука в руке. Доверительно и тепло.

А вот уже март, и ещё одна встреча. Около Заочки. Вспоминает моих «Скворцов». Хвалит… Написал о них и о других рассказах моих однокашников по сборнику рассказов «Точки» статью. Андрей Венедиктович Воронцов (руководитель нашего семинара на ВЛК, позже на Курсах литературного мастерства и ЛИТО «Точки») разместил её на своём сайте, опубликовал в «Литературной газете», включил в готовящийся к публикации в 2019 году сборник «Точки. Избранное».

И ещё раз встретились. В «Книжной лавке писателей» на Кузнецком мосту, где выпускница ВЛК Ольга Суркова, организатор «Литературной гостиной», проводила в допандемийные времена встречи с авторами и презентации книжных новинок. В тот раз представляли мою книжку «В городе и на отшибе» и Елены Яблонской «Крым как предчувствие». Пришёл. Говорил добрые слова. Попросил книжки на память. Обычно я фотографирую встречи в Книжной лавке, а в тот раз рука не поднялась: как-то неудобно было снимать Алексея Константиновича, уж очень был плох.

Алексей Константинович отличался от многих преподавателей ЛИТа : не проплывал над студентами, а был где-то рядом, на какой-то общей волне, поддерживал участием, интересом к творчеству. Уверена, что память о нём долго будет жить среди выпускников и студентов, и у каждого он будет свой, сокровенный.

Здесь я решусь привести свой рассказ поскольку в Литературном институте его отметили «Платоновской премией.

Скворцы прилетели

Уложив Наташку на старую, ещё брежневских времён кушетку, укутав её бабкиным ватным одеялом, Николай подошёл к печке, открыл дверцу, зажёг спичку, поднёс к коре. Огонь облизал поленницу, разгорелся.

– Вот так бы всегда, хорошая сегодня тяга, – как будто кому-то сказал он.

Но никого кроме мало?й, наревевшейся без матери, в избе не было. Что в избе?

На всей их улице – только он да девчонка, только два дома на всей их улице, его да дачников. Тех ещё ветер не принёс, а дочку, как ветром сдуло. «Нет, объявится, конечно, когда-никогда. Деньжат подзаработает, сколько-нисколько, объявится. Тут дитя её, куда ей без неё. А пока с дедом. Хотя какой я дед – ни седины, ни бороды. Хоть сейчас в женихи, а тут в няньках. Да, нет, я что, я ничего, это, пожалуйста.

А сам кряхтел, держался за поясницу, кашлял.

Вышел на крыльцо, в чём был, в рубашке, старых спортивных штанах да тапках на голу ногу. Как всегда, глянул на небо, на готовившееся к закату солнце; на берёзу, которая выросла так, что закрывала полнеба, расставив, ручищи над тропкой к калитке, над малиной, над столом, где летом кому чаи, кому стопари. Посмотрел он и на ржавую груду металла, сваленного под берёзой, которая когда-то была его трактором… Надо бы давно её сдать на металлолом, чтоб глаза не мозолила и не травила душу. «Да и окашивать трудно, всё косой цепляешь».

Но до косьбы ещё далеко. Правда, трава зазеленела и серёжки на берёзе объявили – скоро прилетят, скоро прилетят, милые.

Взглянув наверх, где висел слаженный им скворечник, когда-то голубой, яркий, заметил, что тот покосился, как бы ни упал…