Штрих, пунктир, точка

Галина (забегая вперёд, преданно глядя в лицо Ломову).

Так ведь труд в удовольствие, Дмитрий Иванович, вот я от машинки не отрываюсь.

– Это хорошо, – хвалит Ломов.

– Ну вот, Дмитрий Иваныч за порог, а мы за чаёк, – говорю я.

Выхожу в коридор, подогреть чайник.

Там, рядом с подоконником, в стене, маленькое отверстие. Оттуда антеннками торчат усики. С ними я знакома уже несколько лет. Когда увидела первый раз, испугалась, потом подумала, наверно, паучок какой-нибудь или сверчок. Теперь он меня узнаёт, увидит, усиками пошевелит. Иногда кажется, будто о чём-то спрашивает, а иногда, когда усиками направо поведёт, будто рассказывает что-то. Недавно в Интернете я вычитала, что живут, де, в старых домах лет по 200-300 такие инопланетные существа, которые всю информацию с людей списывают и в какой-то банк знаний помещают. Может, и правда? …

Приношу чайник в комнату и думаю:

«Хорошо. Сейчас чай попьют и побегут по магазинчикам в поисках мясного или галантерейного, а я тут пока на библиографической карточке что-нибудь да черкану… про день сегодняшний и день вчерашний. Моему сердцу ближе монистовый перезвон дрожащих листьев, соловьиные трели, но о них всё сказано, и сказано хорошо, лучше и не скажешь. А о ночлежке нашей – Алексей Максимович… Разве что добавить про красные носки, сосланные к нам из министерства или красавчика с ключами на пальце и тонкими сигаретами, которому и стол сразу нашёлся, и стул. Да только сидеть он на нём не собирался. И как только что-то ему не понравилось, встал и вышел. Навсегда.

Однажды зашёл Толя, под нашими окнами он с небывалым усердием орудовал летом метлой, зимой скребком или лопатой. Долго извинялся, вытирал ноги о мятую тряпку у входной двери.

– Я только на минуточку, очень хочется посмотреть, как тут теперь, я, ведь, здесь жил. А вот это мой подоконник. На нём и лежал, когда немцев ждали. Дали мне ружьё, показали, как стрелять и сказали: «Жди», а сами ушли. Мне тогда только четырнадцать исполнилось. Два дня с него не сходил, не ел даже. Слава богу, не дождался. Во время войны один во всей квартире и оставался, кто умер, кто уехал, а потом опять понаехали. Где вы сидите, пять человек жило, а в той, напротив, трое, а где у вас всё шкафами перегорожено, не помню точно, человек шесть…»

А как-то прислали нам начальника. Главного! Над всеми! Но ненадолго, потому что, когда он от министра выходил, то спиной к нему никогда не поворачивался. Вот ему повышение и вышло.

Да, много у нас в ночлежке народу перебывало…

И вроде бы всё за давностью лет должно было бы позабыться, но как-то под утро, в полусне явилась мне та жизнь. Будто выглядываю в то окно, на подоконнике которого лежал когда-то Толя, поджидая фрицев, и вижу, как идёт по переулку Нина Ивановна.

«Ой, сегодня же у неё день рождения, – вспоминаю я. – А у нас ни подарка, ни цветов, ни угощения».

Мы бросились помогать, накрывать на стол, а она говорит: «Нет, нет, вы работайте, я всё сама сделаю».

Достаёт из-за шкафа ватман, он у нас там всегда хранился, стол свой бывший как скатертью накрывает, тарелки, вилки – всё как всегда. Только на столе, конечно, пустовато. (Ещё бы годы-то девяностые).

Сидим мы, а она на стол смотрит и говорит: «Вот, даже колбасы нет».

Взяла нож, да умело так, руку себе и отрезала, по локоть.

«Хорошо, – говорит,– теперь и колбаска, своя-то она лучше».

Колбаса и правда была отменная. Все ели, нахваливали…

Только с тех пор мы уже ни Нину Ивановну, ни друг друга не видели: контору ликвидировали, а люди как те буковки – букашечками, козявочками – расползлись, кто куда: кто на ПМЖ в другие страны, кто пропал без вести, кто головой в омут, кто на свой диван, кто умер, кто состарился, а кто и в люди вышел…

Такая вот история…

Мемуар 17. Другие времена

А потом настали другие времена. Отстрадал русский Афганистан, улетел олимпийский Мишка, прорыдал Чернобыль. Ельцина скинули под мост, а потом сделали президентом. Брат защищал Белый дом, и пришло время «Эхо Москвы». И я уже не в ночлежке, её прикрыли, поскольку она была союзного значения. Пришлось ездить в далёкое далёко. Автобус, метро, опять автобус.

Служила исправно, отпрашивалась крайне редко и только по великой необходимости. Сначала корпела за машинкой, печатала какие-то обзоры, потом перебралась за компьютер. Казалось, что в это время всё рухнуло и горело синим пламенем. Иногда пламя становилось реальным и те многочисленные переводы, каталоги и библиографические карточки, над которыми десятилетиями бились мои предшественники сжигали во дворе. Как я теперь понимаю, освобождали помещения для будущих арендаторов. Мне и моим сослуживцам достались холодные батареи, тусклые лампочки. Героически выносили трудности, кутаясь кто во что, грея руки о чашки с горячим кипятком. Вспоминали рассказы о войне, голодных годах. Многие пытались заняться торговлей. Деньги приобретали новый смысл! Открывать старый пустой кошелёк, который не только давно рвался по швам, но и резал мне пальцы острыми выпирающими стальками, стало невыносимо.

А так как в то время я и многие увлекались садом и огородом, приходилось, кроме обычных затрат, ещё выкраивать деньги на пакетики с семенами.

Однажды, покупая очередную порцию надежды на будущий урожай, я так сильно поранила мизинчик, что великодушный продавец не мог не приложить к нему бактерицидный пластырь, предварительно слизав с пальца капельку крови.

О, это был очень опытный промоутер, как сказали бы сейчас, он метил в супервайзеры, а потому, пока проделывал все необходимые медицинские процедуры, успел объяснить, как будет прекрасно, если я займусь реализацией этих пакетиков, например, у себя в НИИ, как я смогу не только почти бесплатно выбирать новые высокоурожайные сорта семян, но и получать процент от выручки.

Отказать такому обаятельному мужчине оказалось невозможным, да и мечта о грядках с пышной растительностью уже казалась мне реальной.

Теперь мой рабочий день проходил бодро и разнообразно. Быстро выполнив необходимую по должностной инструкции работу, я предавалась своему новому увлечению: обзванивала отделы, знакомых и незнакомых людей, обсуждала с ними сорта огородных культур. У меня появилась клиентура в других НИИ и даже в министерстве.

Оказалось, что бизнес приносит немалые доходы. Задумала пробурить скважину на участке, потому что без полива все мои овощи были похожи на выходцев с того света.

Получив от своего благодетеля добрый процент

продаж столь ценного товара, я первым делом купила новый кожаный кошелёк. В соседнем отделе переводчица Ангелина, специализирующаяся именно на этом виде изделий, подобрала специально для меня бумажник-купюрник женский из кожи питона какого-то супермодного иностранного производителя. Вот это да!

Я аккуратно сложила деньги, как когда-то делала одна сотрудница с моей прежней работы, у которой муж работал зубным техником, и радостно выпорхнула из дверей института.

В троллейбусе тесно.

Какая-то толстая неряшливая старуха с мясистым лицом прижимала меня к пожилому в духовитом пиджаке мужчине с бутылкой пива.

Я поворачивала лицо то вправо, то влево, но ни фас, ни профиль не могли найти удобного положения. Пришлось вспомнить любимую фразу рентгенологов: «Вдохнуть и не дышать». Вышла на конечной остановке московского метрополитена, пересела на автобус, где тоже изрядно помяли.

Придя домой, прежде чем проверить кошелёк и его содержимое, выполнила весь ритуал домашних дел и только глубокой ночью полезла в сумочку, которую наметила поменять со следующей семенной прибыли.

Плакать я не умела, а потому, не обнаружив купюрника, занялась стиркой, которая меня всегда хорошо успокаивала. Правда, домашние принялись ворчать, что мешаю им спать, но, узнав причину моей активности, решили не отвлекать.

Спалось неспокойно. Снилась то старуха с толстыми пальцами, то худой несвежий мужчина. Каждый из них держал в руке мой новый кошелёк с аккуратно сложенными бумажками.

Сначала я видела только их руки. Потом проплыли их лица – больные, у неё одутловатое, серое, у него изнурённое, с желтизной, с ввалившимися щеками. В глазах у обоих показалась такая тоска, что от жалости то ли к ним, то ли к себе расплакалась и проснулась.

Утром позвонила начальнице, отпросилась, сказала, что приду чуть позже и … пошла в церковь. Нет, безбожницей я не была, про таких говорят «Захожанка», они идут в Храм, когда уже нельзя не идти, и ноги сами туда несут. А тут вроде и случай-то несерьёзный, подумаешь – кошелёк.

Поставила свечки, записочки подавать не стала, потому что не знала имён тех, двоих, и стала просить за них, молиться. И вдруг увидела их лица, уже другие, ни как во сне, а будто выздоровевшие.

Выйдя из Храма, я запорхала к троллейбусной остановке, заметила любимых синичек на рябине, протянула к ним руку. Одна – самая маленькая – подлетела и села на ладонь, ткнув клювиком в золотой ободок колечка, переплавленного из дедова, с внутренней стороны которого когда-то жило бабушкино имя.

Мемуар 18. Вечный огонь

Увлечение семенами, конечно же, не с неба упало, и означало приобретение собственного земельного участка со старым столетним домом. К сожалению, находился этот дом очень далеко от Москвы. Добирались ночными электричками. Доезжали до вокзала московской железной дороги Рязань-2. Вместе с «демонстрантами», вооружёнными рюкзаками, лопатами, досками шли по тёмным улицам со спящими домами на Рязань-1.

Куковали, сидя на холодном полу, хорошо, если место у колонны было свободным и тогда, привалившись к ней, дремали или попивали чаёк из термоса. Едва начинало светлеть, вместе с толпой устремлялись к платформе. Там, напирая друг на друга, гадали, где будут двери электрички. И вот, слепя округу, выползал глаз. Тут уж начиналось невообразимое. Казалось, ещё чуть-чуть и передние ряды окажутся под колёсами. Но, как правило, обходилось без жертв… Утром, под соловьиные трели, если тому сопутствовал сезон, дыша озоном, перебираясь через овраги, добирались до деревни, где ждал дом.

Сложенный из местного кирпича в самом начале двадцатого века, а может быть и раньше, он проигрывал в сравнении с соседними. Даже те, на фронтоне которых выделялись цифры «1904», казались на его фоне молодыми и бодрыми.

Слева от нашего, через поляну, стоял деревянный дом, построенный в конце пятидесятых. Жили здесь Анна и Леонгинас. Он же Леон, Алексей Иванович, дядя Лёня. Самые расчудесные наши соседи. Светлая им память.

Анна, Анна Андреевна, вставала рано, ухватами ворочала на печи неподъёмные чугуны, кормила скотину, а после того, как выгоняла в стадо корову, долго стояла на дороге и с тоской вглядывалась в зарастающие травами брошенные усадьбы.