Штрих, пунктир, точка

А когда прибежал Андрей, что-то из рук его взяли и опять слова чудны?е нашёптывать стали:

«Подуй ветер, потяни жупел и полымя ни на чьи хоромы, ни на лес, ни на пашню, ни на скотную дворину, а на полевую былину».

С этими словами Настя, высокая, дородная, руку подняла и все увидели в её руке красное, будто лаком покрытое яйцо. Оно, в чистый четверг крашеное, в церкви в святую субботу освещённое, у неё ещё с прошлой Пасхи за божницей хранилось.

Бросила Настя яйцо в пожарище, в сторону от домов, к оврагу.

И все, кто вокруг стоял, ни глазам своим не поверили, ни ушам. Будто всё стихло. Не стало слышно треска падающих от огня брёвен, огонь утихомирился и не рвался как сумасшедший в разные стороны, ветер совсем унялся.

Но уже в следующий миг всё опять ожило: и огонь заплясал с новой силой, и ветер, только дул он уже в другую сторону.

– Ну, Слава Богу, – сказала Настя, – теперь уцелеем.

И все опять на неё посмотрели. А она устало взяла свою клюку, которая стояла у дерева, и побрела домой, сгорбившись и приволакивая больную ногу.

Уцелел наш дом и в другой раз. Когда уж не просто пожар, а великий огонь метался по улице. Приехали мы на первомайские праздники, а вместо дома Анны и Леонгинаса – одна печь обгорелая и труба. Внучок, что с нами, за щёчки ручонками схватился и, округлив глаза, покачивая головой из стороны в сторону, запричитал:

– Ой, как я бояся…

Жители другой улицы, что через овраг, рассказывали, что сошлось вместе три огня: полевой, от кладбища и cо стороны домов. «Взметнулось аж до небес». Абдула, он тогда у нас помогал в сельсовете, будто бы сверкнул золотыми зубами и сказал: «Это у вас вечный огонь зажегся!» Старушки, наблюдавшие издали, запричитали и заголосили: «Знамение! Знамение!» А Ольга, председатель сельсовета, вздохнула и говорит: «Это кому Вечный огонь, а кому Знамение», – и попросила мужа наш дом и соседний опахать. Вот и уцелели. На этот раз яйцо, думаю, не спасло бы…

Так начинались девяностые годы. Электрички ездили без стёкол, со вспухшими животами валялись коровы у скотного двора, колхозные трактора растащили или приватизировали. Кто-то торговал ваучерами, паями колхозников, кто-то сгребал всё под себя, кто-то погибал под пулями.

Мемуар 19. Танцуют все!

Помню, вышла как-то из метро и услышала стрельбу, эхом разносившуюся по тихой Ордынке. А через несколько дней в подвал, где работала с некоторых пор, переименовавшись из библиографа в менеджеры торговой фирмы «Танцуют все!», спустились к нам, поддерживая друг друга, две старушки. Одна, помоложе, лет шестидесяти, всё причитала:

– Вот страху-то натерпелись. Мы же от Белого дома недалеко, у нас там при ЖЭКе кружок рукоделия. К нам и девочки приходят, и женщины. И шьём, и вышиваем. А как стрельба началась, ворвались к нам с ружьями. «Уходите, бабки, скорее» и, разметав наше, к подоконникам.

Ну, мы потихоньку, потихоньку выбрались и по домам. А на следующий день приходим – всё вверх дном, грязное. Хорошо, что дома галстуки шьём».

Она достала из ветхозаветной сумки с привязанными тряпицами ручками пакет и высыпала на стол бабочки для фрака.

– Теперь только этим и живём. Пенсию-то Ольге Евсеевне не платят. Вычитают. Она, говорят, зарплату за кружок получала и пенсию, это не положено. Мы им объясняем, что за кружок тысячу, это какая же зарплата… Хорошо, что я не оформлена. Теперь вдвоём на одну пенсию. – И тихо, полушёпотом, ко мне наклоняясь, – только она не берёт. Вы уж на неё бабочки запишите и деньги ей…

Эти старушки заходили к нам ещё раза два, а потом хозяева фирмы нашли крутого английского производителя и стали покупать эти бабочки в Англии. И в их галстуках больше не нуждались.

А я задержалась в этой фирме лет на двадцать и видела её и взлёты, и падения.

Как-то, в тот же год, когда к нам приходили эти старушки, я, разыскивая нужные товары, попала на Пушкинскую улицу, ту, которая теперь Большая Дмитровка, и там, поднявшись на третий этаж, оказалась в представительстве частной японской фирмы. Узнав, что меня интересуют товары для танцев, с изумлением покачав головами, японцы, мужчины лет сорока, округлили глаза и почти одновременно выпалили :

– Как, вы ещё и танцуете?

– Да, – ответила я не без гордости, – у нас танцуют все!

Часть 4

Прогулка по подмосковному лесу оказалась утомительной. Приходилось перелезать через буреломы, обходить поваленные ураганом, объеденные короедом сосны, пробираться сквозь заросшие кустарником поляны, на которых несколько лет назад росла земляника. Деревья казались тусклыми, обесцвеченными. Даже берёзы, потеряв белизну, выглядели скучно-серыми. Досада и раздражение.

Выбравшись на просёлочную дорогу, с тревогой взглянула на тёмные тучи, нависшие над лесом, дорогой. Успеть бы добежать до машины.

Только подумала, а он уже хлынул. С молнией, громом. Неожиданно тёплый, с запахом детства, хвои, тополиных почек, прибитой пыли. Как из ведра! Стекало с волос, струилось по лицу. Промокшая насквозь ветровка, прилипшая майка, хлюпающие кеды. Ощущение наготы, радости, восторга! Подойдя к машине, оглянулась. Сквозь тучи пробивался поток света, и лес, казавшийся уныло-печальным, ожил, зазеленел, розовым полыхнула охра сосен, встрепенулись берёзы, заблестели листья. Такая радость в мире, во мне!

Мемуар 20. Танцы продолжаются!

Девяностые годы прошлого века резали людей. Когда ножом, когда чем-то иным, но всегда по живому. Казалось, вокруг всё рушится: закрывались заводы, научные институты, дорожали продукты. Выдерживали не все. Кто –то выживал …

Иногда, глядя, как к нашему танцевальному кораблю прибивалось всё больше и больше людей, я вспоминала Ноев ковчег. Ещё совсем недавно Михаил писал диссертацию по сверхвысоким частотам, а теперь числился финансовым директором танцевальной фирмы. Моя тёзка, Нина Васильевна, артистка, стала приёмщицей в обувном цехе. Удивлял хорошо поставленный голос, чёткая правильная речь. Не часто такую услышишь. Её сопрано выделялось на фоне стрекота обувных и швейных машин, эхом разносилось по нашему сырому подземелью с запахами кожи, клея, снующих посетителей. Табачный дым окутывал всех и каждого.

Фирма набирала силу!

На Садовом кольце, за «Аквариумом» и «Нехорошей квартирой» открыли магазин! Чёрная стеклянная плитка на стенах. Блеск софитов. Экзотические наряды … Однажды из далёких стран к нам прибыли «перья»: боа страуса, марабу, индюка.

Такая вот невидаль! Теперь диковинами не удивишь: все флаги в гости, а тогда… Слушок прополз и собрал очередь. Как в недавнем прошлом за всем! Хвостом до арки Булгаковского двора… Прохожие недоумевали. Узнав, что «за пером», выпяливали глаза…

Иногда по случайности к нам, офисным, заглядывали покупатели. Как-то вошла в комнату пожилая женщина, с выбившимися из-под платка прядями волос и, обращаясь ко мне, нервно теребя губы, поведала свою историю: «Понимаете, – говорила она прерывающимся голосом, – у меня дочка инвалид. У неё горбик. Такая робкая. Только танцы и спасают, как наряжу её, выйдет на паркет и всё забудет: и о своём несчастье, и о нашей бедности – я, ведь, одна её ращу. Вот скоро опять конкурс, а у нас всё старенькое, поистрепалось…»

Отвела её на склад, там сотрудники отыскали, что подешевле, со скидками. И женщине – радость, и нам: помогли человеку.

Фирма росла!

Прошло несколько лет. Распахнулся новый магазин на Новокузнецкой. Белозальный! Расширенный ассортимент: от накладных ресничек и ноготков, до танцевальных костюмов, струящихся тканей. Танцевальная обувь, фраки, платья…

Часто приходили известные артисты. Помню Гурченко (её сестра жила напротив нашего офиса, переместившегося из подвала на первый этаж), грустная такая женщина… Приходил Пенкин, большой любитель стразов Сваровски, Валерий Леонтьев, победители танцевальных конкурсов, фигуристы.

В те годы (конец девяностых, начало нулевых) каждое подразделение нашего «клондайка» набирало обороты. В швейное ателье потянулись театры, цирк, модельеры.

Здесь я впервые встретилась с увлечёнными своей профессией театральными художниками. Теперь они могли воплощать свои замыслы в жизнь! Ещё бы ведь всё в новинку! (Не зря Татьяна Романова, наш главный специалист по тканям, выпускница московского текстильного института имени Косыгина, летала по самому бюджетному варианту на парижские и миланские выставки тканей!) Да, из них можно шить то, о чём раньше только мечтали! Дать волю своей фантазии, реализовать планы! Помню с каким восторгом рассматривала, мяла в пальцах ткани художник по костюмам Светлана Лагофет! Правда, иногда всё-таки морщила нос: «Все костюмы должны соответствовать замыслу, иначе потеряется идея. Я не могу заменить эту ткань (требовательным жестом пальца она указывала на картинку в каталоге) на эту. Она мне нужна сегодня! Вы понимаете?» Я понимала, но что можно поделать, если поставка ожидалась лишь на следующей неделе. А таможня? Таможня решала всё! Увы, всегда находилась какая-то неточность в документах и требовался особый дар, чтобы доказать, что всё законно. Особенно сложно это оказалось со стразами Сваровски. Сейчас кажется странным, но в конце девяностых таможня уверенно заявляла, что это бриллианты, и они всех посадят за контрабанду. А наш сотрудник, Леонид Гораз, чиркал образцы бритвой, пробовал их на зуб и всё-таки выцарапывал драгоценные коробки из клешней блюстителей. Леонид, сотрудник коммерческого отдела, в те годы худой и юркий, носился по Москве со скоростью разбушевавшегося урагана. Таскал на себе неподъёмные рулоны тканей, успевал сделать то, что не мог бы сделать никто другой, даже такой опытный специалист, как Анатолий Воронин, начавший работу на фирме сразу после окончания школы. К концу девяностых он мог дать фору любому. Анатолия устроила на работу бабушка. Она долго сетовала на нежелание внука продолжать образование, и, глядя в окно, всё думала, к чему бы его приспособить. Она наблюдала, как по двору то пробегают, то степенно проходят «фирмачи» и однажды, спустившись со своего этажа, уверенно вошла в кабинет руководства… А днём позже, перекрестив внука, отправившегося челноком в вояжный тур за товарами, раздумывала: хорошо ли поступила, определив внука в этот балаган, вернётся ли из боевого крещения… Да, так в те времена из мальчиков вырастали мужчины…

А как-то зимой в комнату, где я познавала премудрости танцевальных товаров, ворвалась молодая, лет тридцати женщина, растрёпанная, несуразная, в курточке до пупа. Представилась. Мари-Роз-Женевьева. Прежде, чем она нашла то, что принесла, вывалила из рюкзачка на стол паспорт, кошелёк, мобильник – плохенький, один из первых. И всё лопочет, лопочет. То по-русски, то по-французски, то по-английски. И всё, о том, как болен её первый муж Жак-Пьер-Жан (они ещё в Сорбонне вместе учились), и как она, уже после развода, «однажды ехала в РЭРе, ну, это такая парижская электричка, вроде вашей пригородной, только подземная, и встретилась там с Анной, ну, мы с ней тоже вместе учились, она-то и рассказала про Жака. Я к нему в больницу. Ой, как же он плох. Почти без тела, зелёный, на лечение надо очень много денег».

С этими словами она вытащила куски тканей невиданной красоты: красный кружевной орнамент на чёрной сетке, белое на белом, золотое. Вот, говорит, купите у меня. Деньги очень нужны.

Наши специалисты по тканям, продавцы, художники-модельеры налетели и в один голос:

– Да, нужно, очень нужно. Вы смотрите, какое чудо.

И вот она, эта француженка, стала чуть ли не своей. Ей по распоряжению нашего хозяина выдавали деньги под будущие отрезы, которые она привозила позже или передавала через кого-то с оказией…

Много всяких и не всяких заезжало, залетало, приходило. Помню группу разнузданных в золотых цепях, оголённую даму, пистолет…

Иностранные партнёры, посещая торговый дом «Танцуют все» в его славные дни, открывали рты от изумления и зависти. Так всё клокотало! Поминутно входили всё новые и новые покупатели, казалось, что никто не уходил с пустыми руками.

Организаторами этой, я бы сказала танцевальной империи (поскольку потекли товары из заморских стран по всей новой России, добираясь до северных и восточных её пределов) были молодые мужчины-танцоры, тёзки, хорошо разбиравшиеся в тонкостях танцевальной атрибутики. Под их руководством всё бурлило, работа радовала напором, энтузиазмом. Вскоре один из них, плотный, крупный, шумный, Дмитрий (назовём его Дмитрий первый, поскольку именно он построил фундамент) уехал в Америку. Дело продолжил невысокий, худощавый, шустрый Дмитрий, Дмитрий второй. Он умел собрать вокруг себя людей, обаять зарубежных поставщиков, вкладывался по полной в развитие фирмы. Кипение продолжалось. Под его приглядом бегали, суетились, конкурировали, писали, переводили, открывали новые возможности, обретали новых компаньонов.

Первая жена Дмитрия второго, которая время от времени появлялась на фирме, сетовала, что живут они скромно. Да, судя по его спортивной шапочке и многолетней курточке, видимо, так и было.

На наших глазах в семейной жизни Дмитрия произошли изменения. Его вторая жена, потребности которой казались более амбициозны, чем первой, не только вошла во все дела, но и решила бытовые проблемы совместной жизни. К сожалению, Дмитрий вскоре после вступления во второй брак умер. После его смерти хозяйкой небольшой части бизнеса стала вторая жена. По воле судьбы я оказалась под её руководством. Потекли скучные пустые дни. Ни былого размаха, ни перспектив. Из финансовых директоров Михаила перевели на безымянную должность – всё и ничего. Я бы сказала порученца. Меня сначала подержали на прежней должности менеджера, а позже спустили до эйчара (раньше бы сказали «кадровички»). Но кадров становилось всё меньше, работа безотрадней. Забравшись по крутой, трапом, лестнице, попадала в свой отсек, где переставляла папки с уже никому не нужными бумажки и предавалась тоске.