Штрих, пунктир, точка

Иногда, если наши дети засиживались в комнатках, дверь тихо открывалась и тогда, подталкивая внука, на пороге со словами «Иди поиграйся» появлялась их бабушка, бабушка Бабиджан или, как мы называли её, баба Катя. Стоило кому-нибудь заболеть, она приносила нам кружку со смородиновым компотом. Ставила её на стол и добавляла: «Сладкяя вода». Пекла вкусные беляши, предварительно поджарив в плите расползающихся тараканов. (Тараканы донимали не только в кухне: они прогуливались даже у подъезда, такой бич!) Несколько раз в году к бабе Кате приходили все её дети, она была матерью-героиней и вырастила не только своих, но и детей мужа, овдовевшего в первом браке. На эти праздники всегда приглашали и нас.

Её сын Мясум, Митя, в прошлом спортсмен и студент какого-то вуза, с возрастом запил, и его друзья как-то напугали меня, ворвавшись в квартиру. Митя работал клепальщиком на авиационном заводе и слыл незаменимым работником. Помнится, как-то, когда он не смог пойти на работу по причине тяжёлого похмелья, сам директор прислал за ним личную машину, поскольку без него ну, просто никак!

Мемуар 16. Ночлежка

Съехавшись с мамой, мы перебрались на окраину в Северо-Восточный округ.

Ездить оттуда на работу первое время было очень трудно: метро далеко, в автобусе давка. Но ничего, пережили. Правда, лишилась переднего зуба. Какой-то крепыш, прорываясь к выходу, так работал локтями, что удивительно, как не свернул челюсть. На работу приезжала уставшая, как и многие мои сослуживцы. Но нам повезло: в то время только-только вышли из печати воспоминания Леонида Ильича Брежнева «Малая земля», «Возрождение» и «Целина», и утро начиналось с отдыха: политчаса, на котором громко читали и обсуждали эти произведения. Теперь всем известно, что Леонид Ильич действительно автор этих текстов, хоть и не писал их…

Как не странно это звучит, но местом моей работы на некоторое время стала ночлежка. В советские времена Хитровский переулок носил имя Максима Горького. И, из подслушанных рассказов экскурсоводов, я, и работавшие со мной дамочки, полагали, что дом три дробь один – та самая ночлежка, где происходит действие в пьесе «На дне”. Конечно, подвал перестроили под учреждение, но остались тяжёлые своды, сырость, каплями собиравшаяся на потолке, неровные с пузырями стены покрашенные серой, местами обвалившейся краской. Узкий коридор, тонкие перегородки, три небольшие комнаты, в конце коридора – подобие кухни. Здесь на широком подоконнике стоит электроплитка с завитушками спиралей, электрический чайник. В комнатах – канцелярские столы, шкафы, папки. Вот вам сценка – кусочек той жизни.

В одной из комнат, справа от входа – зарешеченное окно, в которое иногда заглядывает солнце, иногда проходят чьи-то ноги. На подоконнике – два чайника, для заварки и для воды. Оба не первой свежести. От окна справа – симпатичная молодая женщина. Это Любаша. У неё тёмные волосы – каре, как у французской певицы Мирей Матье, и розовые щёки. Её мама родом из деревни, и поэтому Любаша ещё сохранила природную свежесть. Она любит розовое: зимой носит розовую вязаную шапочку, летом – розовую с белым маечку, и даже зонт на распродаже выбрала розовый. Кажется, что она вся розовая, и это розовое у неё изнутри.

Рядом с окном, вернее перед ним, мой стол, я сижу спиной к окну, поэтому меня всегда продувает, и часто болит шея.

Напротив стол начальницы – Нины Ивановны. Она перелистывает толстые журналы и самое главное отмечает в них карандашом. Её родители, так же, как и Любашины, – из деревни. Нина Ивановна – русская красавица, вот кому стати не занимать!

В тёмном углу комнаты стол Элеоноры Николаевны. Она москвичка, а потому бледна и грустна.

Справа от двери сидит ещё одна Нина. Нина Тимофеевна. Она недавно переехала в Москву из Белгорода и ещё не привыкла говорить по-московски. Любаша её часто поправляет.

Нина Тимофеевна. Любаша, не ложи свою ложку на подоконник, а то вечно срач разводите.

Любаша (Тихо, без интонаций).

Научитесь говорить правильно, тогда и поучайте.

(Начинается ссора. Нина Ивановна просит не ругаться, она любит, когда всё хорошо и дружно, я и Элеонора Николаевна поддерживаем её).

Входит Галина.

Галина. Нина Ивановна, почему вы в обзоре опять указываете зарубежные недоступные источники, ведь говорили же, чтоб брать только своё, отечественное.

(Должность у Галины важная, она – директор библиотеки, впрочем, это одно название, на самом деле она просто Галя. Она коротенькая, толстенькая, а талия у неё – осиная, говорят, таких мужики любят. Нина Ивановна должного отпора ей дать не может, поэтому краснеет.

Время приближается к обеду, обитатели ночлежки начинают препираться, кому идти за хлебом, чай они пьют сообща. Всем лень).

Нина Ивановна (она здесь самая главная и за всё ответственная. Со слезами на глазах). Всегда я, всегда я.

(Одевается, берёт сумку и исчезает в дверях.

В комнате появляется Марина, она очень маленького роста, худенькая, занозистая).

Марина. Куда это вы Нину Ивановну отправили?

Любаша. Сама пошла. Хлеб кончился.

Галина (Хлопает мелкими подкрашенными ресницами).

Давно пора эти совместные чаепития прекратить. Я всегда СВОЙ завтрак приношу.

(Обычно Галина сидит в комнате слева от входа и не отвлекается от пишущей машинки даже когда ест свой завтрак. Одновременно она успевает громко посмеяться, рассказать, как в Ленинке, где она раньше работала, всё замечательно, какие там работают тонкие культурные люди. Она также рассказывает про сына, какой он умный и какие у неё гадкие соседи.

С бумагами и папками входит ещё одна молодая женщина, тоже Любовь, но уже с отчеством. У неё своего стола нет, поэтому она сидит за одним столом с Ниной Ивановной, на краешке. Она убирает свои бумаги, журналы раскладывает на столе бумажную скатерть, вырезанные из бумаги ажурные салфеточки.

Любовь с отчеством в ночлежке недавно, но уже повесила на замызганное окно свою кисейную шторку с замысловатыми оборками, вырезала вот эти салфеточки, сказала, что на следующей неделе поклеит новые обои. Она здесь человек случайный. Обеспечена, домовита и грустит о своей кухоньке. Руки у неё крепкие и твёрдые, на кистях жёлто-коричневых пятна. «Это от химии, я ведь после школы на химзаводе работала».

Она берёт чайник и выходит в коридор, чтобы поставить на плитку.

В дверях сталкивается с Ломовым, который заехал на машине проведать своих подопечных; его кабинет в другом помещении, и предлагает ему чайку).

Ломов. Какой чай, я же из министерства прямо, спешу к себе, меня там народ дожидается. Так мимо ехал, думаю, заехать надо. А эта где? (Показывает глазами на стол Нины Ивановны).

Любовь с отчеством. Придет сейчас. Вышла.

Ломов. А … ну, глядите, не балуйте тут. Обзор-то сдали?

Любаша (тихо). Да, ещё на прошлой неделе.

(Нина Тимофеевна ужом вьётся).

Нина Тимофеевна. Дмитрий Иванович, Дмитрий Иванович, мне бы тут шкафчик, вон туда – для обзоров.

Ломов. Какой вам ещё шкаф, вы же стол просили.

Любовь с отчеством (голосом тоньше обычно, криво улыбаясь нижней губой). Да, у меня ведь места нет.

(Возвращается Нина Ивановна. Красивая. Крупная. Улыбается белозубо и молодо).

Ломов. Ну, здравствуй! Как тут у тебя?

Нина Ивановна. Да всё хорошо, Дмитрий Иванович, спасибо.

Ломов Спасибо не красиво. Когда в гости пригласишь?

Нина Ивановна. Дмитрий Иванович, да хоть сейчас садитесь, чайку попьём.

Ломов. Чайку, это уж я в министерстве напился.

Нина Ивановна. Тогда на праздники заходите, ждать будем.

Ломов. Ну, ладно. Ты тут смотри, чтоб дисциплина была.

(«Не извольте беспокоиться», – шепчет мелкий бес, а Нина Ивановна улыбается и одёргивает кофточку, это у неё привычка такая, чтоб при начальстве стоять прямо и кофточку одёргивать.

Ломов уходит, за ним спешит Галина, в дверях что-то «напевая» ему.

Он идёт в соседнюю комнату, где сидят зарубежники. На этих он зол). Ломов (про себя). Им, понимаешь, места не хватает, ходят через день, всю комнату шкафами испоганили…