Штрих, пунктир, точка

Вышел за калитку, вот он простор, вот где дышится, вот где и курнуть не грешно. Но ещё и на скамейку у забора не успел сесть, как увидел: под берёзой скворчиха наскакивала на женишка, тот хохлился, лепетал что-то в ответ, будто оправдывался.

– Так, значит, уже тут как тут, а дом-то покосился. Вот она и выговаривает.

И сразу вспомнил своё – как привёз в дедов дом молодую жену, а она ему:

– Это что же, я в такой сырости ночевать буду? Да у тебя грибы на стенках растут.

– А я ремонт сделаю, яичко будет.

– И когда же это? Из чего?

– Да ты не шуми, не шуми, посмотри лучше кругом.

– Так, значит, уже прилетели. Не успел до их прилёта подправить. Ну, ничего, ничего. Сейчас.

Николай притащил из сарая лестницу, приставил к берёзе и не спеша, как он всё теперь делал, стал подниматься. Пока лез, ругал себя последними словами:

– Ну, и зачем я так редко перекладины набивал, нельзя что ли их поближе друг к другу приколотить. Корячься теперь.

С трудом дотянулся до покосившегося скворечника, поправил и подумал: «На будущий год надо новый сделать, этот уж совсем сопрел».

Не торопясь стал спускаться. Его подгнившая лестница скрипела, шаталась. «И ей пришло время».

Он закашлялся, дышать стало трудно, и вдруг перекладина подломилась, и ему пришлось ухватиться за сук берёзы. Издав сухой хриплый звук, дерево откинуло от себя засохшую ветку, пальцы рук у Николая разжались как-то сами собой, и он упал на груду металла, на ржавые останки былой гордости колхозного строя.

Острый обломок того самого трактора, который приносил ему когда-то доход и славу, царапнул сильно и больно.

Он хотел сказать злые слова, которые и словами-то назвать нельзя, которые сами выскакивали из него, но вместо них почему-то шепнулось «Господи!», и вдруг увидел над собой какое-то неведомое ему раньше небо. Всё затихло, стих ветер, птичьи голоса будто растворились в воздухе, и даже берёза, его берёза, будто замерла.

И вместо боли в нем родилось удивление и восторг. Сквозь ветки голубело, слегка подсвеченное золотым лучом солнца, небо. Оно распахнулось перед ним, и вдруг земля оказалась где-то внизу: и берёза, и изба, и поля. За зарослями садов краснели уцелевшие от пожаров стены старых домов, весело блестели на кладбище металлические венчики свежих венков, тёмными пятнами лежали надгробья, кривились старые кресты.

Обычное, примелькавшееся, стало великим и таинственным.

Его не удивляло это странное разглядывание земли сверху, оно завораживало. Не удивило даже то, что он увидел: из бани, которая стояла чуть поодаль от их избы, вышла жена, её тело розовое и молодое, круглилось большим животом, за руку она вела светлотелого малыша, смешно загребавшего ногами. «Что это она раздемшись? Сдурела баба и Лёшку застудит».

Хотел крикнуть, но звука не получилось, только внутри что-то больно съёжилось и будто разорвалось. И уже не криком, а мукой проплыл перед ним тот мост, на котором тряпьём повис Лёшка, приговорённый кем-то.

– Ю-ль-ка!

– Гляди, отец, дети-то у нас какие справные!

И уже не у бани, в ветвях старого сокоря, мелькают качели из какой-никакой доски, привязанной старыми дедовскими канатами, и детишки вспархивают Ленкиным платьицем и Лёшкиными вихрами.

– Юлька, возьми к себе, не могу больше, – хочет крикнуть Колька, но немота рвёт нутрь, бросает на ржавое, отслужившее…

«Наташка-то одна в избе, а у меня печь затоплена», – вдруг думает он.

Сползает с кучи металла, босой, в разодранной рубашке, испачканной кровью, подползает к избе.

Там, за дверью, у соскочившего с печки огня сидит Наташка, маленькая такая девчоночка, только-только ходить научилась, и дует, дует на пламя как на блюдце с горячим чаем…

Добрые слова об этом рассказе сказал в своих статьях о сборниках «Точки» «Глубинный смысл многоточий» и Вадим Алексеевич Салеев (доктор философских наук, профессор, главный редактор журнала «Артэфакт» (Минск, Беларусь). «Здесь, на малюсеньком литературном пространстве концентрируется в едином синтезе то, что поэт, – слегка перефразируем – назвал дыханием (у Нины Кроминой – вздохом!) почвы и судьбы.

Статья Алексея Константиновича Антонова (1955-2018) «Точки Будды» (Опубликована в «Литературной газете», 2013, 15. 05) и статьи Вадима Алексеевича Салеева «Глубинный смысл многоточий» и «Отражение или созидание» (опубликована в сборнике «Точки» Избранное. – М.:» Новое слово», 2019) дают развёрнутый отзыв на сборники «Точки» и определяют их место среди подобных изданий.

Для читателей важны предисловия, написанные Андреем Венедиктовичем Воронцовым к каждому сборнику рассказов, поскольку отражают их особенность.

Хотелось бы почеркнуть, что Андрею Венедиктовичу Воронцову мы обязаны многим. Строгий, ответственный, я бы сказала педантичный. Наш первый литературный учитель. Именно он поддержал нас, когда, окончив ВЛК, мы стали выклянчивать у руководства института «продолжение банкета». И что же? В радость нам, и тем, кто пришёл за нами, при Литературном институте организовали Курсы литературного мастерства, не Высшие двухгодичные, на которых учились мы, а годичные. Там мы продолжили свои посиделки. Очевидно, всё-таки рано или поздно расползлись бы. Но случилось горе, которое объединило нас. Ушёл молодой, талантливый Дмитрий Шостак. Красивый, рослый, удивительный в своём мягком, добром общении, необычный в своих текстах с философскими рассуждениями. Ему было двадцать восемь.

Название рассказа Дмитрия «Точки» перекочевало в название коллективного сборника рассказов и позже дало название Литературному объединению «Точки» при Совете по прозе Союза писателей России под руководством нашего мастера Андрея Воронцова.

Презентация первого сборника прошла в Литературном институте. Ректор института (тогда им был Борис Николаевич Тарасов), преподаватели, студенты. Это ли не праздник для пишущей братии?

Несколько лет проводили вечера в актовом зале Союза писателей России на Комсомольском проспекте, 13. Это здание, также как и Дом Герцена (Литературный институт им. А.М. Горького), славится своей историей и архитектурой. 18-ый век! Классицизм! Казаков! Портики, пандусы, колонны! Это место известно москвичам под названием Шефский дом, поскольку предназначался для офицеров и шефа (почётного командира) полка. Когда-то здесь проводили свои заседания декабристы. Теперь -писатели Союза писателей России.

После того как писателей «уплотнили», наши встречи переместились на первый этаж, в Шолоховский зал. До ремонта двухтысячных годов это помещение поражало необычным убранством: в нём нас встречали фигуры казака и казачки. Он – в синем мундире, сапогах, она – в голубом костюме, кофточка приталена, юбка в пол, кружевные оборки, косынка, изящные туфельки. Слева от входа имитация печи с разноцветными шторками, окна с кружевными занавесками, кровать с белым покрывалом и подзором. В углу скульптурное изображение М.А. Шолохова, на стенах фотографии – виды станицы Вёшенской, музея Шолохова. И, конечно, книги Михаила Александровича в стеклянных витринах. Тепло и уютно! После ремонта домашняя обстановка исчезла, зал стал обыденным и пустым, а наши встречи в скором времени переместились в Нотную библиотеку имени П.И. Юргенсона. Пространство залов здесь располагает к встречам, презентациям, чтению стихов, прозы. Картины на стенах, прекрасные рояли, возможность показа видеосюжетов –всё это привносит дополнительно ауру и создаёт прекрасное настроение. До пандемии, как я уже говорила, проводили мы вечера и в Книжной лавке писателей на Кузнецком мосту, куда нас приглашала организатор Литературной гостиной поэт Ольга Суркова. Об этом здании тоже следует сказать несколько слов. В разные времена здесь выступали известные писатели, поэты. Якобы, здесь продавцом книжного магазина начинал свой трудовой путь известный русский писатель Борис Зайцев, одно из своих последних выступлений здесь провёл Евгений Евтушенко. Помнится, что в поздние советские годы рядом с магазином располагался книжный толчок и тоскующие по хорошему печатному слову могли здесь за большие деньги свой голод насытить…

Мы же, выпускники Литературного института и Высших литературных курсов, уже в новое постсоветское время по четвергам поднимались по скрипевшей под ногами лестнице в небольшое помещение букинистического отдела, где пахло старыми книгами, и можно было найти много золотых россыпей. Там, расставив вдоль стеллажей стулья, внимали друг другу и, насытившись пищей духовной, продолжали общение в ближайшем «Му-Му».

Как бывает обычно со временем состав нашей тусовки стал меняться. Кто-то, к кому прикипела душа, сначала появлялся изредка, потом надолго исчезал.

Некоторые ушли навсегда. Дмитрий Шостак, Олег Надточей, молодая талантливая Женя Сафонова, Виктор Петрович Слинько, Игорь Чичилин.

Олег Надточей успел издать две книжки. Одну детскую с детективной историей про домашних животных и другую для взрослых «Городские рассказы». Один из них, на мой взгляд очень сильный, «Эта сука Мариванна», Андрей Венедиктович опубликовал в одном из сборников «Точки», перепечатав его в сборнике «Точки» Избранное». В этом же сборнике опубликован рассказ, ушедшего в 2021году, талантливого писателя, поэта и драматурга Игоря Чичилина. Игорь по первому образованию – инженер-физик, что он часто подчёркивал. Он, автор нескольких книг, умело соединял в своих произведениях реалистическое начало с фантастическим сюжетом.

Необычным даром обладала и Евгения Сафонова, оставившая на память близким проникновенные строки, соединившие в себе разные жанры малой прозы: сверхкороткого рассказа, миниатюры, зарисовки, притчи.

Безусловно, вклад этих прекрасных авторов в русскую безбрежную литературу невелик. Но они дороги нам, как капли росы, блеснувшие в лучах солнца.

Будем помнить!

Часть 5.

Поздняя осень. Поблекший под тёмной пеленой город. Голые, будто напоказ, ветви. Лишь последний яркий лист дрожит на клёне под моим окном. Ещё вчера я могла встречаться с друзьями, разгуливать по улицам и переулкам, а сегодня белый потолок, бежевая стена, время, падающее каплями в настенных часах. Три недели ломоты, дрожи, сменяющейся внезапным жаром, сухих губ, сырой подушки. Как тяжело дышать! Ночь сменяет день. День сменяет ночь. Вместо сна видения, провалы в никуда. Белые силуэты в скафандрах. Вот вошёл мой дед. Добрый. Сухой телом, высокий. С белым платом в руках. Он наматывает его мне на голову. Ткань каменеет, преображается в венчающую голову корону, потом спускается на лицо, забинтовывает глаза, обвивает нос, шею. Я покорна и терпелива, даже радостна! Значит время пришло. И тут откуда-то сбоку появляется отец. Взглянув на деда строго, почти гневно, он скидывает с меня тряпки. Дышу глубоко, с наслаждением. А за окном всё тот же узорчатый лист, красивый ярко-золотой.

Мемуар 22 Время вспоминать

Теперь, когда я перешла в новый отрезок жизни, именуемый преклонным возрастом, сожалею о многом. Например, о том, что удалось побывать всего лишь в нескольких точках нашего голубого шарика. Для перечисления достаточно пальцев одной руки (лукавлю – двух). Помню, когда в 2020 году возвращалась на самолёте из Калининграда, где участвовала в литературном фестивале «Русский Гофман», в соседнем кресле сидел мужчина. Шестьдесят пять плюс, как я. Он оказался разговорчивым и всё сетовал на то, что пандемия коронавируса лишила нас возможности путешествовать. Правда, вскользь упомянул, что за свою жизнь объехал и Европу, и Азию. Но ему этого оказалось мало. Что же говорить обо мне, для которой не только заграница, но и Россия приоткрылась лишь маленьким кусочком автобусного галопа. И как же приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть не только дворцы, островерхие крыши и узкие улочки, но и что-то ещё, что ищут сердцем. Пришло время не просто вспоминать, а вглядываться в картинки прежних путешествий.

В поездках кроме экскурсионной программы я всегда пыталась уловить мгновения прошлой и сегодняшней жизни. Мне хотелось бы пожить то в одном месте, то в другом. Утром, когда флорентийцы ещё не проснулись, побродить по городу, подойти к молодому человеку, мимо которого промчались под возглас экскурсовода: «Не останавливаемся, это не по программе». Он стоял под холодным дождём на Via Santa Margherita, заметный на фоне серого дня красным колпаком и декламировал. Над ним висел листок с изображением Данте, и я догадалась, что он читает из «Божественной комедии». Ни перевёрнутой шляпы у ног, ни кружки для сбора монет. Он и на следующее утро, когда мы проезжали на авто, опять стоял на том же месте и, кутаясь от непогоды в хламиду, жестикулируя, бросал слова в воздух:

«А если стал порочен целый свет, то был тому единственной причиной Сам человек: лишь он – источник бед, Своих скорбей создатель он единый…»

Пожалуй, только в Мontenrgro я не спешила!

С Черногорией, с лёгкой руки и по совету Дмитрия второго, моего танцевального босса, повезло. Там мы с мужем провели пять сентябрьских дней в отеле, расположенном в бухте при въезде в Пржно. Бывший когда-то рыбацким, обросший уже и вовремя нашей поездки виллами, посёлок ещё хранил дух прошлого, и здесь я могла наблюдать за обычной жизнью черногорцев.

В нескольких шагах от отеля, на берегу Адриатического моря, на кромке воды угнездился двухэтажный дом. На первом – ресторанчик, на его выносной террасе, снизу обшитой досками, несколько деревянных столов. В штиль аквамариновое серебро блестит, переливается, уводит взгляд в прозрачное с разноцветной галькой море. В бриз во?лны равномерно шлёпают по доскам, лёгкие брызги приятно освежают. Если заштормит, хватай свои тарелки и бегом под крышу.