Танец на раскаленных углях

Володя свирепо взглянул на Лину и Башмачкова, рывком поднял легкую и податливую, почти гуттаперчивую от избытка алкоголя, жену и быстро поволок ее к выходу. Рука Ханны безвольно болталась в воздухе. Женщина вновь демонически расхохоталась, подмигнула Лине и изобразила в сторону Володи неприличный жест средним пальцем. Красавчик, к счастью, ничего не заметил и выскочил из бара со своей ношей на руках, громко хлопнув дверью.

Развлечений в баре больше не предвиделось, водевиль стремительно перешел в драму, и раздосадованный Веселин объявил, что бар закрывается. Хватит, мол, концертов на сегодня. Лина с Башмачковым быстро допили вино и вместе с другими туристами дисциплинированно разошлись по своим номерам.

«Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»

– Утро красит нежным светом…, – над лежаком Лины зазвучал знакомый приятный баритон. Она невольно вздрогнула и открыла глаза. Широко улыбаясь, над ней склонился выспавшийся, свежий и веселый Башмачков. Словно и не было ни вчерашнего скандала с Володей, ни избытка «винечка».

– Успели с утра поработать над романом? По-моему, лишь сочинительство способно еще вот так, с самого утра вас взбодрить, – догадалась Лина. Она потерла слегка припухшие после «вечера интернациональной дружбы» глаза и вопросительно уставилась на литератора

– Успел поработать – не то слово! – похвалился Башмачков. – Трудился с рассвета до полудня, не покладая ноутбука. Идеи одолевали меня, как назойливые мухи, а пальцы, будто они существуют сами по себе, торопясь и путаясь, набивали текст. Здесь я пишу шустро, как Бальзак! Каких-то несчастных десять страниц до финала осталось!

– Везет же некоторым, – позавидовала Лина. – А вот сочиняю с трудом. К тому же против моей воли даже самые жуткие стервы оказываются в моих сочинениях довольно милыми созданиями. Ничего не могу с собой поделать, все время пытаюсь оправдать на бумаге даже самую злобную фурию. Каждый раз у меня получается, либо тяжелое детство их испортило, либо обстоятельства заставили поступать самым мерзким образом… В общем, если бы я писала сказки на сюжеты Перро, то мачеха Золушки у меня получилась бы довольно милой, хоть и ворчливой старушкой, а падчерицы – некрасивыми и несчастными толстушками. В общем, я не смогла бы создавать мрачные миры, где все ненавидят друг друга – вроде тех, которые выходят из-под пера нашей великой писательницы Петрушевской. Мне подавай уютный мирок, в котором все друг друга любят и лишь слегка друг над другом подтрунивают, попадая в разные забавные обстоятельства…. Ну, куда это годится? Где конфликт, без которого невозможна настоящая литература, где правда жизни? Кстати, Башмачков, откройте секрет: что вы хотите сказать вашим мрачным романом людям?

– Ну, что-то типа: «Да здравствуют выдуманные страхи – они помогают нам отвлечься от реальности, которая еще ужаснее!», – хохотнул Башмачков.

– Судя по вашему виду, этот девиз очень даже помогает вам в реальной жизни, – улыбнулась Лина. – Помню, еще до моего знакомства с Петром одна моя берлинская подруга с немецкой дотошностью допытывалась: а какое, собственно, «послание» несут читателям мои рассказики и романчики? «А вот такое: любовь, мол, вечна, а жизнь прекрасна», – бодро отрапортовала я, взглянув на нее с превосходством творца. – «И ты пишешь об этом по ночам, одна, в пустой квартире? – задумчиво протянула Бербела и вздохнула: – Да, невеселая история…».

Я подумала в тот раз, что немка права и надо что-то срочно менять. Ну, а вскоре в моей жизни появился Петр, и писать длинные романы сразу расхотелось. Да и некогда стало, домашних хлопот хватает. Нахожу время для сочинительства лишь в отпуске, да и то лишь на писание маленьких веселых «женских» рассказиков.

– Вот-вот, я всегда считал, что женщина и литература плохо сочетаются, – проворчал Башмачков, – кстати сказать, я заметил, вы в этот раз вообще ничего не пишете. А ведь времени достаточно. Да и впечатлений тоже…

– Насчет впечатлений – в самую точку, – вздохнула Лина, – их тут, увы, хватает с избытком. Например, вчера я съездила в Варну… Если коротко, то «отлично» съездила. На три «о»: Обокрали, обругали, оболгали… В общем, подобные впечатления не годятся для веселых женских новелл…

Лина, вспомнила с необычайной ясностью события вчерашнего дня и с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться.

– Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, – потребовал Башмачков.

Они уселись на лежаке, и Лина, на всякий случай отодвинувшись подальше и стараясь не отвлекаться на незначительные впечатления, рассказала про вчерашнюю поездку в Варну.

– Нууу, после подобной истории вы выглядите очень даже неплохо, – Башмачков взглянул на собеседницу слегка насмешливо, но за этой насмешкой Лине почудилась искренняя забота. – Как говорил английский писатель Вудхаус: «Половина людей понятия не имеет, как живут остальные три четверти». Даааа, – продолжал он, – похоже, по сравнению с криминальной Варной, Сицилия – тихий респектабельный островок. А я-то наивно думал, что Болгария – всего лишь скучные и бедные курортные задворки Европы…

– Ни фига ж себе, задворки! – усмехнулась Лина, – среди белого дня обманывают и грабят женщину среднего возраста! Но это так, мелочь. Ханна рассказала, что «черные вдовы», между прочим, здесь целые курорты в наследство получают.

– Это кто тут среднего возраста? – решил вдруг отмочить комплимент Башмачков. – Разве только я сам. Ну-ну, не расстраивайтесь, мой ангел Ангелина, деньги – тлен! Все равно вы спустили бы их на какую-нибудь ненужную чепуху в ларьках на набережной. Оглядитесь вокруг! Какое дивное утро! Как сверкает море! Иногда по утрам мне кажется, что так должен выглядеть рай.

От избытка чувств Башмачков обнял Лину за плечи. Она рассмеялась и благодарно склонила голову на плечо к сочинителю. Это смуглое плечо уже изрядно нагрелось на солнце и теперь приятно отдавало тепло ее щеке, прежде пребывавшей в тени. Лине вдруг стало легко и спокойно рядом с этим забавным мужчиной, нелепые страхи последних дней растаяли в душе, как утренняя дымка над морем.

И тут… И в этот самый миг!…

Лина отскочила от литератора метра на два. Так, наверное, прыгает чемпионка по прыжкам в длину в финале Олимпийских игр, когда собирает в кулак всю свою волю, потому что сил уже не осталось. Как говорят тренеры, «работает на морально-волевых».

– Я был батальонный ррразведчик, а он – писаррришка штабной, – запел над ухом Лины голос, который мог принадлежать только одному человеку на свете – ее любимому, ее единственному, ее долгожданному мужу Петру!

– Петя! Ура! Наконец-то! – завопила Лина и бросилась мужу на шею. – Вот это сюрприз! Ну просто бонус от турфирмы!

– Я был за Ррроссию ответчик, а он спал с моею женой, – продолжил Петр старинную «вагонную» балладу нарочито равнодушно, словно бы ни к кому не обращаясь. С такими душераздирающими песнями в середине прошлого века ходили по электричкам инвалиды и клянчили у пассажиров «денежку» на выпивку.

– Успокойся, Петр, я верна тебе, как Пенелопа Одиссею! – закричала Лина, теряя терпение. В самом деле, как не стыдно! Она скучала по нему, мучительно ждала, брызгала подушку его одеколоном, а он… Да пусть ее крик хоть весь пляж услышит, она не позволит мужу развивать эту скользкую тему.

– Петр! Послушай меня! Оставь свои подростковые фобии! – завопила Лина визгливо-пронзительно, словно казачка на своего подгулявшего «чоловика». – Ревность в нашем возрасте… Это смешно, наконец! Особенно после всего, что случилось в нашем миленьком маленьком отельчике… Ой, дорогой, ты же ничего не знаешь, – спохватилась Лина и продолжала на полтона ниже и значительно тише, – ну, Петь, ну миленький, ну не дури уже! Лучше расскажи, откуда ты здесь взялся? Ты ведь должен был прилететь только завтра? – затормошила Лина мужа. Она тарахтела, засыпая его вопросами, раз уж не получилось осыпать поцелуями.

Петр холодно отстранил жену и свирепо зыркнул на Башмачкова. Этот «курортный котяра» с подозрительно знакомой физиономией ему явно не нравился, и у Петра, похоже, зачесались кулаки. Литератор же спокойно уселся на лежак и с невозмутимым видом что-то строчил в свой неизменный писательский блокнотик. Лина еще раз пристально взглянула на мужа и расхохоталась: уж больно комично он выглядел в темно-синих джинсах, черной куртке и в кроссовках рядом с полуголой курортной публикой. Да еще и с таким свирепым, а не курортно-расслабленным, как у всех вокруг лицом.

В общем, в эту минуту муж показался ей даже забавным, хотя самой Лине было не до смеха. Она прыгала вокруг одетого и сурового, как Каменный гость, Петра и безуспешно пыталась чмокнуть его в щеку. Краем глаза Лина заметила: на них с любопытством уставились почти все обитатели маленького пляжа. За неделю ее привыкли видеть главным образом в одиночестве или с Ханной, а нынче «к этой русской» подкатили сразу двое мужчин. К тому же эти мачо вот-вот из-за нее подерутся… Класс! Зрители с нетерпением ждали потасовки, надеясь получить хоть какое-то развлечение среди тягучей курортной скуки.... После вчерашних разборок Володи в баре прошло уже довольно много времени, новых аттракционов пока что не намечалось. А тут, как по заказу – очередное шоу.

– Картина Репина «Не ждали», – проворчал Петр.

– Ждали, ждали, еще как ждали! – закричала Лина. Подпрыгнув, она наконец исхитрилась обнять мужа за шею и принялась покрывать поцелуями родное лицо. – Ты что, Петь, правда меня ревнуешь? Нет, ну признайся: ты ревнуешь? Меня?! К Башмачкову?! – допытывалась она и вдруг счастливо захохотала. – Ой, Петь, ну поревнуй, пожалуйста, еще немножко, мне это даже приятно.

– Совсем не ревную. С чего ты взяла, – холодно сказал Петр и изо всех сил пнул ногой пустую жестянку из-под пива, довольно кстати подвернувшуюся «под горячую ногу». Жестянка запрыгала по песку и напугала растрепанную чайку, ревниво контролировавшую урну, словно бомжиха – московскую помойку.

Башмачков, с любопытством писателя наблюдавший внезапную перемену декораций и классическую семейную сцену, пробормотал, ни к кому не обращаясь:

– Невольно опять вспоминаются слова английского сочинителя Вудхауса. Терпение, господа, цитата довольно длинная: «Кажется, это Шекспир или другой такой же толковый парень сказал: именно в тот момент, когда ты начинаешь ощущать все прелести жизни, Судьба подкрадывается к тебе сзади с куском свинцовой трубы».

Лина хихикнула, но, поймав подозрительный взгляд Петра, схватила мужа за руку и потащила в номер.

Табличка «Не беспокоить»

Петр кинул в угол чемодан и рухнул в кресло. Лина подошла к окну и резко задернула плотные шторы. Муж все еще сидел, уставившись в стену с равнодушно-отстраненным видом, и упрямо молчал. Нет, ну как хотите, а это уже перебор! Сколько можно дуться! Прилетел к жене за тридевять земель, нечего сказать! Для чего она мечтала б этой встрече каждую ночь? Не для того ведь, чтобы скучно и нудно выяснять отношения…

Лина тихонько подкралась к креслу, обняла Петра за шею, нежно поцеловала в ухо и прошептала:

– Я соскучилась…

– В номере уже убирали? – спросил Петр слегка изменившимся хрипловатым и низким голосом. Он провел рукой по ее все еще влажным волосам, вдохнул запах моря и соли, словно заново открывая для себя любимую женщину.

– Еще не убирали, но это не имеет значения. Я повесила на дверь табличку «Не беспокоить», – прошептала Лина, неуклюже пытаясь расстегнуть верхнюю пуговицу на новой рубашке мужа. Ее пальцы подрагивали от нетерпения, пуговица упорно не хотела пролезать в узкую петлю. Лина рванула с силой, и пуговица, стуча и подпрыгивая, укатилась в дальний угол.

– Погоди, мне надо принять душ, я же с дороги, – пробормотал Петр. Он нежно отстранил жену и легко расправился с остальными пуговицами.

– Мне тоже не мешает сполоснуться после моря, – прошептала Лина низким грудным голосом.

Она вынырнула из просторного сарафана, стащила с себя еще влажный купальник и потащила мужа, тоже освободившегося от одежды, под душ.

Они стояли под теплыми струями воды, и Лина с изумлением заметила, что ее бьет легкая дрожь. Кожа покрылась мучительно-сладкими мурашками, возбуждающий холодок побежал между лопаток, в животе неслышно зазвенели маленькие колокольчики. Давненько она так не волновалась, стоя обнаженной перед мужем. Ее трясло, словно все сейчас случится впервые. Она вспомнила, что в последний раз ее сердце так громко стучало в школе, когда Лина с трудом пробежала стометровку …

Петр нежно дотронулся до обнаженной груди любимой…

– Не торопись, милый! – прошептала Лина. – Ты же сам сказал, что с дороги тебя надо хорошенечко отмыть… Да, пускай вода будет чуть теплой, а то мне так больно…

Она невольно потрогала ногу и поморщилась.

– Ой, а это что такое? – Петр заметил малиновый ожог на ноге любимой и вопросительно взглянул на жену.

– Да так, пострадала из-за собственной глупости, – пробормотала Лина, – вчера в ресторане опрокинула на себя чашку с горячим чаем. Хорошо хоть ожог маленький, а то пришлось бы к врачу обращаться. Знаешь, с нашими сомнительными страховками тут можно так в поликлинике «попасть на деньги», что мало не покажется…

– Договоримся, дамочка! Врач, между прочим, давно уже здесь! Причем, как всегда, с аптечкой! – похвастался Петр. – И вас, мадам, мы тоже вылечим…