Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало

. Николай II в начале Русско-японской войны вынужден был отказаться от поездки на фронт с целью возглавить армию и тяжело переживал это. Провожая части в Маньчжурию, он сказал: «Пожалуй, было бы лучше, чем провожать войска, самому проводить их на фронт»

. В межвоенный период он лишь укрепился в этой мысли.

«При составлении мобилизационного плана на случай нападения на нашу западную границу в Генеральном штабе исходили из предположения, что во главе действующих армий станет сам Государь Император, – вспоминал дворцовый комендант генерал В. Н. Воейков. – Эта мысль, не покидавшая царя и в переживаемые перед войной тревожные дни, встречала неоднократно высказывавшееся Его Величеству несочувствие со стороны всех министров, кроме военного»

. По мобилизационному расписанию 1910 г. окончательно оговаривались полномочия и место расположения будущей Ставки: «Высшее начальствование над всеми вооруженными силами, как сухопутными, так и морскими, предназначенными действовать против держав Тройственного союза, объединяется в лице Верховного главнокомандующего; лицу этому непосредственно подчиняются главнокомандующие армиями фронтов, командующие армиями, не входящими в состав фронтов, и командующие морскими силами соответствующих морей. Штаб Верховного главнокомандующего формируется в Петербурге, затем – Лунинец или Минск»

. Этот документ, высочайше утвержденный 1 (14) мая 1912 г., тем не менее оставлял открытым вопрос о том, кто, собственно, возглавит Ставку.

Российский монарх со времен Петра Великого был прежде всего военным человеком, таковым являлся и последний император. Его доверие к своим вооруженным силам было практически абсолютным

. Русские цари неоднократно становились во главе армий, в качестве примера можно назвать Ивана Грозного, Алексея Михайловича (который вызывал у Николая II особую симпатию), Петра Великого, Александра I, при действующих армиях находились Николай I, Александр II, левым флангом Дунайской армии во время Освободительной войны 1877–1878 гг. командовал в бытность наследником цесаревичем Александр III. С другой стороны, назначение на должность главнокомандующего великих князей вовсе не было традицией, как это принято считать. Может быть, это произошло потому, что от Петра I до Павла I мужская линия династии была отнюдь не многочисленна.

При армии во время Швейцарского похода и Наполеоновских войн находился великий князь Константин Павлович, и только во время Освободительной войны главнокомандующим Дунайской армией был великий князь Николай Николаевич (старший), а главнокомандующим Кавказской армией – великий князь Михаил Николаевич, братья императора Александра II. Их командование никак нельзя признать удачным. Не отличились в качестве полководцев, за исключением Петра Великого, и русские императоры. В истории, таким образом, находилось оправдание и для желания императора лично возглавить армию, и для назначения великого князя, тем не менее воспоминания о более или менее удачной войне 1877–1878 гг. и неуверенность Николая II привели к тому, что в 1914 г. Верховным главнокомандующим был назначен Николай Николаевич (младший)

.

Это назначение стало результатом колебаний императора и сложных интриг в его окружении. Генерал П. К. Кондзеровский, к началу войны служивший уже шесть лет генерал-квартирмейстером Главного штаба и занимавший в Ставке пост дежурного генерала, дает такую картину обстановки: «К Н. Н. Янушкевичу я заходил все же каждый день. Он рассказал мне, что вопрос о том, кто будет Верховным главнокомандующим, решен был не сразу, ибо Государь Император сам хотел стать во главе армий, но министры упросили Его Величество не оставлять управления государством»

. В начале войны Николай II находился под сильнейшим влиянием воспоминаний о войне 1812 г. (это отразилось и в манифесте об объявлении войны). Он сам, по примеру Александра I, хотел возглавить армию, но встретился с сопротивлением своего правительства, к которому, к удивлению императора, присоединился и военный министр

.

Все решилось на заседании правительства под председательством императора в Петергофе. Оно состоялось на так называемой «Ферме» – в павильоне в дворцовом парке, состоявшем из зала и небольших пристроек. Посредине этого зала был установлен стол, окруженный старинной мебелью. Здесь и собрались министры. Во главе стола сидел Николай II, справа от него – И. Л. Горемыкин, слева – В. А. Сухомлинов. Император заявил о том, что желал бы дать Совету министров некоторые полномочия на период его отсутствия – решение им было уже принято

. «Он нам сказал, – вспоминал П. Л. Барк, – что после печальной японской войны его постоянно мучила мысль, будто он не выполнил своего долга Верховного вождя армии и флота. Когда военное положение наше на Дальнем Востоке сделалось критическим, на его обязанности лежало стать во главе армии. Верховный вождь должен переносить вместе со своими воинами все испытания судьбы, и он до сих пор не может простить того, что он не отправился в действующую армию, когда ее стали преследовать неудачи. Поэтому он решил, в случае если Промыслу Божьему угодно ниспослать нам новые тяжкие испытания, не медлить ни одного дня и сейчас же стать во главе войск»

.

Сразу после этого выступил И. Л. Горемыкин, который со слезами на глазах умолял императора не покидать столицу. Глава правительства пользовался абсолютным доверием, его речь произвела видимое впечатление. Затем последовали выступления главноуправляющего землеустройством и земледелием А. В. Кривошеина и министра юстиции И. Г Щегловитова. Последний, ссылаясь на пример Петра Великого и случай с Прутским походом, доказывал важность нахождения монарха в столице

. Против идеи императора выступил даже министр Двора граф В. Б. Фредерикс. Мысль практически всех выступавших сводилась к простой формуле: «Личность монарха должна находиться вне досягаемости какой бы то ни было критики»

. Заключительное слово сказал военный министр, к которому обратился Николай II. Он также выступил против, аргументируя свою позицию нежеланием идти против большинства коллег по правительству. «Значит, и военный министр против меня», – заключил государь и на отъезде в армию больше не настаивал», – вспоминал В. А. Сухомлинов

.

При этом, как отметил морской министр И. К. Григорович, император, согласившись с мнением своих министров, все же заметил, «что впоследствии этот вопрос еще раз нужно обсудить»

. По свидетельству В. Н. Воейкова, первоначально императора уговорили назначить главнокомандующим В. А. Сухомлинова, но тот неожиданно предложил кандидатуру великого князя Николая Николаевича (младшего)

. Это произошло вскоре после совещания в Петергофе, и В. А. Сухомлинов ответил, что он против перемещения в начале войны начальствующих лиц, так как это может вызвать нежелательные импровизации в составе командования.

Затем возник вопрос о Николае Николаевиче, и это было естественно. Образ великого князя среди военных был устойчивым и в целом положительным: «Человек крупного размаха, прямой, решительный, получивший законченное высшее военное образование, имевший за собою опыт турецкой войны, связанной с популярным именем его отца – великого князя Николая Николаевича (старшего), импонировавший своею внешностью, прошедший, наконец, ряд строевых должностей от младшего офицера до главнокомандующего столичным округом включительно, – в таком виде рисовался облик великого князя России»

. Из этих качеств у военного министра не было только импозантной внешности. Николай II первоначально планировал назначить Николая Николаевича командующим 6-й армией, которая должна была охранять подступы к Петербургу

. Военный министр заявил, что опасается сопротивления со стороны такого подчиненного, и поэтому хотел бы получить заверение самого великого князя, что он откажется от главнокомандования. Однако он неожиданно для В. А. Сухомлинова согласился принять этот пост

.

19 июля (1 августа), в день объявления войны, император вызвал Николая Николаевича «и объявил ему о его назначении Верховным главнокомандующим вплоть до моего (то есть Николая II. – А. О.) приезда в армию»

. Итак, с самого начала великий князь был предупрежден о том, что это назначение носит временный характер. Знала об этом и вся страна. 20 июля (2 августа) 1914 г. Правительствующему сенату был дан именной высочайший указ: «Не признавая возможным по причинам общегосударственного характера стать теперь же во главе Наших сухопутных и морских сил, предназначенных для военных действий, признали Мы за благо Всемилостивейше повелеть Нашему Генерал-Адъютанту, Главнокомандующему войсками гвардии и Петербургского военного округа, генералу от кавалерии Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу быть Верховным Главнокомандующим»

. Таким образом, и в официальном документе также содержался намек на то, что назначение великого князя носит вынужденный и временный характер. Это сразу поставило Верховного главнокомандующего, получавшего огромную власть, в весьма двойственное, если не в ущербное положение.

Одновременно с этим назначением был подписан и указ о созыве Государственной думы

. Ее председатель немедленно воспользовался случаем для того, чтобы заступиться перед великим князем за орган кадетской партии – газету «Речь», закрытую за антивоенные статьи П. Н. Милюкова, выступавшего за локализацию австро-сербского конфликта и рекомендовавшего «строгое воздержание от каких бы то ни было поощрений по адресу Сербии»

. Правда, после ответа Белграда на ультиматум Вены газета кадетов признала, что дальнейшие претензии австрийцев были уже явно неуместны и что «Сербия уступила в большей мере, чем можно было ожидать»

, а 20 июля (2 августа), по словам лидера партии, «Речь» должна была содержать статьи резко антигерманской направленности, но в этот день газета была закрыта военной цензурой

. Последними ее публикациями стали рассуждения о нарушении прав свободно мыслящей личности в результате мобилизации. Закрытие «Речи» явилось полной неожиданностью для ее редакции

.

Атмосфера единения первых дней войны захватила и М. В. Родзянко, его энергия ловко использовалась кадетами, которые весьма точно и характерно отзывались о нем: «Когда надо звонить в колокола, он хорош, но служить обедню мы его не пригласим»

. Случай с «Речью» давал М. В. Родзянко возможность укрепить свое положение среди левых в Думе, и он решил заступиться: «Милюков наглупил, – сказал я, – и сам не рад. Возьмите с него слово, и он изменит направление. А газеты нам так будут нужны»

. П. Н. Милюков в действительности написал гораздо более жесткую статью, где говорилось о «сербских свиньях», которых стоило бы «проучить», но в этом виде ее не пропустили однопартийцы

. По меткому определению П. Б. Струве, «у Милюкова полголовы русского радикального интеллигента, а полголовы – болгарина (имелись в виду его проболгарские и антисербские притрастия. – А. О.)»

. П. Н. Милюков был действительно «сам не рад»: общественность не поддержала его призывы, а часть влиятельных членов ЦК выступила с резкими протестами против курса лидера партии, может быть, в первый раз за время ее существования

. Издатели «Речи» через прессу также обратились к Николаю Николаевичу с просьбой разрешить им продолжить издание газеты, публично заявив о готовности выполнить свой патриотический долг

.

В результате на следующий день после заступничества М. В. Родзянко газета кадетов была открыта. Формально в опубликованном «Разрешении издания газеты «Речь» говорилось об утвержденном прошении ее издателей: «Его Императорское Высочество в твердой уверенности, что все, без единого исключения, органы русской печати исполнят в эти исторические дни свой долг перед Государем и Россией, соизволит удовлетворить это ходатайство»

. Передовица вновь вышедшей «Речи» была посвящена небывалому подъему, который переживала страна, и той роли, которую вопреки надеждам недругов должна была сыграть в этот момент Дума: «Но, созывая теперь Государственную думу для устранения внутренних распрей, наш Государь не ошибся. Дума встанет как один человек и перед лицом внешнего врага, угрожающего «чести, достоинству, целости России и положению ее среди великих держав», в ней не будет – мы в этом уверены – никаких внутренних распрей. Будет одно желание – показать этому врагу, что там, где он рассчитывал найти элементы слабости, он встретит, к своему удивлению и разочарованию, только элементы силы»

.

Таким образом, применение «элемента силы» на внутреннем фронте оказалось весьма эффективным. «Потенциально война развязывала руки правительству в отношении внутреннего врага, – отмечает современный исследователь. – Социалистическое и радикально-либеральные движения уже самим фактом начала войны и неизбежного ужесточения административного произвола ставились на грань внутреннего кризиса. Вместе с тем положение в один день приняло отчетливые очертания, что облегчало либералам возможность сориентироваться и занять свое место в новой политической обстановке. Однако их позиция не была столь определенной, как это обычно принято изображать в историографии. Прежде всего, далеко не вся либеральная оппозиция испытывала тот «патриотический угар», в котором ее уличали отечественные историки»

.

Итак, 20 июля (2 августа) император подписал указ о созыве 26 июля (8 августа) 1914 г. специальной сессии Думы

(ее заседания были прекращены императорским указом от 11 (24) июня с 30 июня (13 июля) по 1 (14) ноября)

. Работа сессии началась 26 июля (8 августа), уже во время военных действий. В ответ на императорский манифест об объявлении войны с приветственным словом выступил М. В. Родзянко. Он заявил о полной поддержке правительства и указал на основное занятие народных представителей в этой ситуации: «Мы, остающиеся дома, приемлем долг работать не покладая рук в деле обеспечения оставшихся без кормильцев семей. И пусть там, в армии нашей, знают, что не на словах только, но и на деле мы не допустим их до острой нужды»