Орден Прометея

Во главе павшей армии, сам неживой,

В царство мертвых въезжал наш бесславный король.

– Хорошо, – покивал Ротмунд, улыбнулся, вслушавшись в слова и мелодию. – Все верно… 'во главе павшей армии…' А я вот здесь задержался, неловко как-то…

Сощурив глаза, спросил:

– Когда дань с меня соберешь уроками?

– Это срочно?

– Если нам с тобой не по пути – то да: я ухожу завтра из Города прочь.

– Я пойду в Лот-Лореан, мне доктор заказал купить посеребренные инструменты.

– Тогда не по пути: я через южные ворота.

– И куда?..

– Пока не знаю. Ветер подскажет.

Без предупреждения, элегантно, был совершен выпад. И раз – фрукт в ладони Иоакима распался на половинки. И два – клинки зазвенели, скрещенные. На 'три' в комнату влетел Берн, остановился на пороге, мотая головой, – отродясь такого не случалось.

– Все хорошо, о, мой доблестный комендант, – мы упражняемся во владении оружием, – успокоил его Ротмунд, выбивая меч Криега из рук Иоакима.

– Аааа… ну, тогда, ладно… – с сомнением в голосе протянул Берн и вышел.

Иоаким оставался в стенах замка до следующего вечера. Уроки перемежались застольем, беседой. Ночь он провел в помещении стражи. На утро – еще занятие, заключительное.

– Эх, жаль, что только три, – пожалел Иоаким, тяжело дыша, отдыхая после занятия. – Впервые встретил такого мастера!

– Просто на большее у нас не хватило бы времени, – справедливо рассудил граф Ротмунд, убирая меч в ножны. – Мастерство – дело времени. Его у меня было предостаточно.

Иоаким что-то вспомнил:

– У меня все еще ваши вещи: меч и перстень.

– Меч отдашь при выходе капитану Криегу – он выдаст тебе клинок попроще, из чего не следует, что похуже. А кольцо… поступай, как знаешь. Оставь себе. Вряд ли его купит кто-нибудь в Эрбенготе, разве что, попытай счастья у восточных купцов. Боюсь, камень несчастливый. Не даром, он красен как кровь…

– Спасибо, – Иоаким благодарно поклонился, – удивительно и щедро. Будут у меня дети – поведаю без утайки, каков из себя рыцарь Ульш Ротмунд, и в доказательство покажу перстень и пару приемчиков!

– Доброго пути, – завершил Юлиус затянувшуюся аудиенцию. Тренировка вымотала его, хотя проведена была на вид с блестящей легкостью. Надо набраться сил перед последним рывком – прочь, прочь из Города!

***

Лазарь собирался не спеша, зашил каждую завалящую бумажку в ткань, потом – сложил все в суму, парой десятков стежков намертво скрепил ее края, чтоб ничего не просыпалось, и надел через голову под вечную мышиную мантийку. Расплатился с хозяином постоялого двора, погулял до вечера по городу, посветился. Побывал у губернатора, который, впрочем, никого не принимал в силу нестерпимейшей головной боли. Пошнырял еще на местном рынке, завернул к мяснику. В дом он не зашел, остановился на пороге, подсматривая и подслушивая, благо семья Клоденов была очень занята выяснением семейных проблем и даже не заметила соглядатая.

– Да придешь ли ты в себя, придурок?!! – папаша Клоден взял сына за плечи и легонько тряхнул. У папани рожа красная – тяпнул шнапса, что ли, уже с утречка?..

– Ах, оставьте меня, отец! Пустите меня!

Тонкий, как щепка, экзорцист Города висел в ручищах отца и старался вырваться.

– Там никого нет!! – орал Анри Клоден.

– Нет, меня ждут! – отвечал Константин. – Я с ними беседую!! Зачем прерываете вы наш разговор?!

– Да с кем ты беседуешь?! С кем, во имя *?!

Лазарь вздрогнул: упоминиание Врага Господа было под запретом.

– С духами! С тенями умерших! С образами Природы!

Признание сына только раззадорило Анри, и тот обрушился на мучимого с новыми угрозами и рукоприкладством:

– Умалишенный!! – (затрещина) – Замолкни!!! – (подзатыльник) – Прекрати сейчас же!!!

– Это правда! Если вы меня не пустите, я позову, и они придут сюда!

– Да провались ты к *, кретин! – Анри вытолкал сына за дверь, еле Посланник успел отскочить в проулочек. Константин, покачиваясь, встал, отер с подбородка сукровицу. 'Тоска в глазах, на сердце тяжесть…' – подумал Лазарь, разглядывая из-за угла худого сероглазого всклокоченного парня в дешевой сермяжной рубашонке, штанах из некрашеной холстины и драных кожаных ботинках на деревянной подошве. На шее висел круглый камешек с дыркой – местный оберег от сглаза и мора. На широком поясе – мешочек для сбора пожертвований, явно не отягощенный звонкой монетой. Константин поковылял к Нолердену. Лазарь не стал больше за ним наблюдать.

В сумерки Лазарь не решился покинуть Город – стража, злая и опухшая, досконально проверяла каждого входившего и выходившего. Отложил уход на сутки, тем более, что торопиться теперь особо было некуда: документы все при нем, обстановка выяснена, логово некромантов ликвидировано – и как прикрытие, и как сборище еретиков, следов нет. Подумал: а не зайти ли к Ротмунду? Идея заманчивая. И опасная. Сейчас, как никогда четко, Лазарь понимал, что в Городе зреют (тьфу ты! Опять это сельское хозяйство, чтоб его!!) серьезные изменения. Бумаги важные, а Ротмунд их не получил. Даже не попытался. Иоаким – хват, сразу видно, гаденыш-бродяга. Спутал ли Зинавей карты графа?.. Нет, идти в замок – глупость, безрассудство. Даже если припрятать документы. Могут проследить. Но уходить не попрощавшись – дурной тон. Лазарь усмехнулся, нащупав в душе понятие 'вежливость'. Не ожидал ее там обнаружить. То ли Лазарю понравилась инсценировка операции 'Клубок Змей'. Нет, не восхитила, но заставила зауважать оппонента (а оппонент ли он вообще? Собственно, почему Лазарь так враждебен к этому зажившемуся созданию ночи?). То ли… хотелось потягаться в красноречии? Что-то выяснить еще, сверх полученной информации. Да, наверное.

Нет, Лазарь переломил нарождавшиеся личные желания, дожевал сочный фрукт, повыплевал косточки в ладонь. Посидел еще на лавке у ворот храма, обдумывая дальнейшие действия. Переночевал опять же в 'Веселящем шнапсе'. Хозяин никак не отреагировал на возвращение постояльца, молча подал ключ от той же комнатушки.

Ночью не спал. Вертелся с боку на бок, ждал недобрых гостей. Никто не наведался. Под утро озарила Лазаря мысль: сочинить записку и отослать графу. Безобидную, не требующую ответа, формальную – и все же, между строк, высказать все, что выкристаллизовалось за ночь. Сказано – сделано. Письмо передал через Франса. Упрямый ноберец, заспанный и хмурый, наотрез отказался выполнять поручение Посланника Инквизиции, заявив, что Лазарь хоть и духовное лицо, но он, Франс, не его слуга. Пришлось поговорить с Тома, чтоб тот повлиял на строптивого ученика. Пообедав и отужинав в старом добром кабаке 'Под серебряной лозой', покинул Город через южные ворота и двинулся по дороге на Цвилиг.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В ДОРОГЕ

На синем бархате неба, украшенном сизо-розовыми перьями облаков, вырисовался силуэт черного всадника. До ворот южной заставы оставалось три полета стрелы. Всадник, тяжело вооруженный, в матово поблескивающих вороненых доспехах, пустил коня шагом, хотя и до того ехал неспешно. Спина всадника была столь же пряма, как копье с полосатым флажком, упертое в стремя. Щит был зачехлен и приторочен к высокому седлу глубокой посадки. Всадник держался непринужденно, спокойно, но чувствовалась скрытая угроза в этой громаде. И рыцаря, и броню коня покрывала многодневная дорожная пыль.

Ему на встречу торопливо шел налегке одинокий человек. Завидев всадника, остановился.

– Здравствуйте, – приветствовал незнакомец рыцаря, – я смею предупредить вас, что в Городе сейчас неспокойно, лучше вам…

– Я Вердер Оберхольцер, прозванный Шварцриттером за цвет одежд и сердце, не ведающее пощады! – прогремело из-под забрала. – А ты кто, спесивый путник?!

– Да я, вообще-то, тоже рыцарь, только безлошадный…

– Может, по обочине пойдешь, сир Безлошадный, или ваша светлость считает, что дорога создана исключительно для него одного?!

– Дорога достаточно широка, чтобы разминуться, – с легким поклоном ответил пешеход.

– Я не собираюсь уступать дорогу какому-то нищему, заявившему, что он всадник без лошади! Я затопчу тебя!

– О, господин Оберхольцер, признаюсь, это не самое лучшее решение – с давних пор у меня проблемы с лошадьми. Потому и безлошадный. Они меня боятся.