Не смотря на то, что дороги больше не было, между гладкими, словно полированными, ножками грибов-деревьев, оставался довольно широкий промежуток. Постепенно, привыкая к душной мгле, Лазарь стал различать, что среди тишины и мрака затаились бледные тени, что они следуют неотступно за путниками, не то паря, не то передвигаясь прыжками, достойными заезжих акробатов.
Так они шли, сопровождаемые незримым эскортом. Юлиус улыбался, его движения замедлялись. Вот он остановился.
– Что?
– Поют… Чудн? так поют…
Лазарь напряг слух и ничего не услышал.
– И что поют?..
Ульш не ответил. В его голове кружились и пели тени. Он никак не мог определить, один певец или их много. Стоило кому-то замолчать, мелодию подхватывал новый голос. Они шипели и визжали, рыдали и смеялись, они не умолкали ни на миг.
Старые,
наполовину замороженные в одиночестве,
быстрее и быстрее мы вели хоровод…
Заключенные в боль,
кричащие беззвучно…
мертвые в тумане…
наши печальные глаза говорят:
мы потеряли наш взгляд!
Мертвые души не знают покоя…
могилы одиноки и холодны…
но обещанный покой,
боюсь я,
мы никогда не обретем,
потому что то место
лежит далеко,
за мучительным светом…
Спрятанные меж благостных теней,
огражденные от дневного света,
вынужденные охотиться и убивать,
мы зовемся 'детьми ночи'.
Через тысячи столетий
мы шепчем из праха
о нашем бессмертии.
Ты можешь убить нас
тысячи раз,
но мы – те,
кто воскреснет вновь,
в муках.
Смерть и прах.
Трупные яды.
Для нас нет рая,
только ад.
После поцелуя мертвого любовника
ты падешь в оцепенении,
но с твоим вторым дыханием
ты станешь принцем в нашем мире.
День ото дня,
когда миллионы солнц
убивают своими лучами,
тьма гробниц сохраняет меня и мое…
Живой!
Посмотрите на живого!
Слепо танцуйте,