Бежит к рассвету река

– Свежо предание…

– Бери неделю за свой счёт, махнём завтра в загородный санаторий. Такую осень преступно в бетонной коробке просидеть.

– Вряд ли получится. На работе аврал, новый замначальника рвёт и мечет.

– Плюнь на него! Ты для работы, что ли живешь? Они все соки из тебя выжмут, а потом ещё и морду воротить будут. Найди что-нибудь поспокойнее, попроще. С голода пока не умираем.

– Легко тебе говорить.

– Нелегко, поверь, но провести незабываемые семь дней сентября вдвоём много дороже расположения начальства. Да и всей твоей работы! – слегка завёлся я.

– Ты рассуждаешь как получивший многомиллионное наследство хипстер. Мне приходится пахать, чтобы выжить. Причём под словом «выжить» я понимаю, прежде всего, определённый социальный статус, дающий чувство собственного достоинства и возможность общения с умными и интересными людьми, а не только еду и кров. Не представляю себя продавцом разливного пива или кондуктором в трамвае.

– Интересные люди, про которых ты говоришь, беспринципные карьеристы, которые спокойно перешагнут через тебя при малейшей необходимости. А вся их напускная интеллигентность и возвышенность спадёт вмиг, обнажив примитивную самовлюблённую натуру. Правда, это их беда, а не вина. Ты сама всё прекрасно понимаешь, но с завидной настойчивостью идеализируешь свой круг общения, пытаясь понравиться тем, кто оценивает человека по занимаемому положению, банковскому счёту и умению выгодно себя подать.

– Назови мне более продвинутых и всесторонне развитых людей, чем эти карьеристы и лицемеры! Кто они? Работяги, смотрящие в свободное время сериалы и верящие каждому слову пропагандистов? Они тебе вряд ли назовут имена трёх зарубежных писателей! Я с ними, что ли должна ходить в театр и толковать о современном искусстве? Если же ты имеешь в виду гениев, то извини, это штучный товар, на всех, видимо, не хватает. Да и с ними, как пишут, общаться тяжеловато. Хотя с тобой у меня иногда получается.

– Не льсти себе, слабенько получается. Даже неделю вдохновения на лоне природы отказываешься с рядовым гением разделить.

– Слишком большая жертва для меня.

– Слишком большой жертвы ради великой цели не бывает! От тебя всесторонне развитые это утаили?

– Твои постоянные придирки подтверждают известное мнение, что жизнь с гением невыносима, – съехидничала Ольга, еле заметно улыбаясь.

– Или фразу «пророков нет в отечестве своём». Сколько ни указывай на очевидные истины, в ответ получаешь недовольство и осуждение.

– Лучше объясни, с каких пор гениальный пророк мешает виски с водкой?

– День рождения Вадима в кафе отмечали, потом он виски возжелал. Осталось немного.

– А почему у нас в холодильнике?

– Он с Алиской своей разругался. Ничего серьёзного, но бросать его в тот момент было неправильно. Мы и посидели здесь, на кухне.

– Что ты их всегда пытаешься утешить? Они ругаются себе в удовольствие, потом сходятся, потом всё заново. Игра такая, понимаешь? Сам же сколько раз кого-то цитировал, объясняя суть любовной игры и всю нелепость наставлений адресованных вовлечённым в неё.

– Мы просто поговорили, без утешений и наставлений.

– Называй, как хочешь, но тебя хлебом не корми, дай только понянчиться с пьяницами, в которых ты видишь гонимых, преданных, игнорируемых и разочарованных.

– Мне всегда были интересны люди, почуявшие в силу ряда причин коренной трагизм происходящего…

– Понимаю. Что может быть интереснее опустившего руки человека, который философски оправдывает своё падение! – колко вставила она.

– Их смутное чувство лишь первый, но необходимый шаг, к пониманию того, что они лишь актёры в божественной комедии, принимаемой большинством за трагедию. Следующий – разотождествление со своей привычной и обожаемой ролью несчастного маленького человечка погрязшего в проблемах. Вскоре они найдут возможность время от времени уходить за кулисы, спускаться в зрительный зал. На этом этапе процесс озарения становится лавинообразным, вряд ли его можно приостановить. Да и зачем? Осознание своей истинной природы уже не затмевается ролью никудышного бедолаги в подходящей к финалу постановке. Само предчувствие скорого занавеса делает потешными все потуги пугающих обстоятельств вывести из себя заканчивающего блестящую роль лицедея. Вместе с овациями исчезнут сценические образы нищего и короля, юного и дряхлого, успешного и неудачника. От них останется лишь реквизит и разобранные декорации. А критик обязательно блеснёт фразой типа «актеры проживали чужие жизни как собственные».

Вот только дальше первого шага ступить удаётся немногим избранным, на кого снизошла благодать.

– На тебя, я так понимаю, она свалилась как снежный ком. Хорошо хоть не придавила совсем, но голову подлечить, похоже, всё-таки придётся.

Тут мне подумалось, что бессмысленно объяснять Ольге, как любому далёкому от подобных тем собеседнику, свои личные откровения. Сочтут сумасшедшим, в лучшем случае нелепым фантазёром, дистанцируются и распустят слухи. И будут по-своему правы. В самом деле, повстречай я ранее такого вот обезображенного благодатью умника, несущего похожую ахинею, вряд ли бы принял его слова близко к сердцу и поверил бы в иллюзорность жизненной драмы. Но если бы такой чудак появился в ночном кошмаре и заверил бы меня в скором пробуждении прямо посреди тяжёлых обстоятельств, то я, проснувшись поутру и припомнив все подробности его объяснений, наверное, понял бы, насколько он был прав.

– Неизвестно, милая Оля, кому действительно необходима помощь врача. Слышала анекдот: в психиатрии кто первым надел халат, тот и доктор. Общепринятая точка зрения мутирует, изменяясь до неузнаваемости с течением времени. Но только мы с тобой стабильны в своих неизбывных спорах, – игриво подался я к ней всем телом, пытась разрядить обстановку.

– Всё же заканчивай посиделки с мутными личностями, до добра такие повадки не доведут, – слегка отпрянув от меня сказала Ольга.

– Постараюсь изжить эту опасную привычку.

– Ну а вместо санатория сходим на концерт, выставку или театр. Осенний сезон только начинается, будет много нового и интересного. Я тебя обязательно должна познакомить с очень интересной женщиной, Яной. Представляешь, она ещё с детства чувствовала в себе колоссальную энергию и способность к исцелению. Многим помогла. А теперь еженедельно выходят ролики на её канале, где Яна делится своим опытом, отвечает на вопросы и проводит сеансы оздоровления.

– Кошмар, какой. Не больно хочется мне с ней знакомиться. Рядом с такой, наверное, чувствуешь себя подопытным пациентом в одних трусах.

– Ерунду не говори. Рядом с такими уникальными людьми всегда чувствуешь себя в своей тарелке.

– А я в свою очередь могу представить тебя замечательнейшему мужчине, музыканту и в своём роде поэту Геннадию, который под вдохновением поведает такие диковинные истории из своей концертной деятельности, что они непременно станут гвоздём осеннего сезона. Его вдохновение, правда, зависит от ряда условий, которые необходимо обеспечить.

– Опять за своё! Кроме алкашей тебе уже некого вспомнить. Неисправимый.

После того, как острота разговора сошла на нет, мы ещё долго ворковали о том о сём пока бледный лик печальной луны опускал тёмное покрывало ночи на город. Помаленьку промежутки между словами сделались длиннее и выразительнее произносимых фраз, мы стали слышать дыхание друг друга, улавливать тончайшие изменения во взгляде, мимике лица. Уже за полночь наше общение плавно перетекло в пылкие объятия, хотя грань между разговором и близостью, когда дело касалось Ольги, была для меня условной. В итоге обессиленный и счастливый я уснул беспробудным сном младенца.

Глава V

Она открыла глаза и увидела на голубом экране неба смутные очертания пожилой женщины с остатками былой красоты. Нечёткое изображение дёргалось, но быстро возвратившееся сознание дорисовывало штрихи к образу ухоженного лица, с бледных губ которого слетали тихие фразы:

– Что с тобой, милая? И позвать некого. Сейчас, подожди, скорую попробую вызвать.

– Не надо! – словно со стороны услышала Лида свой резкий голос.

– Как же? Плохо ведь тебе. Видимо, ударили здорово.

– Не стоит, слышала! – зло осекла женщину Лида, силясь подняться на ноги.

– Ух, ты, рычит ещё. Значит, жить будешь. Злюки живучие. Осторожно, тихонечко, давай-давай, – придерживая и помогая подняться, еле слышно приговаривала женщина. – Я же не виновата, милая, что на тебя кто-то напал.

В голове у Лиды прояснялась ужасная картина случившегося, вызывая жгучее желание разреветься, но злость и закалённый характер на этот раз подавили жалость к себе, не позволив слезам диктовать поведение. Понимание того, что нельзя попадать в полицию или больницу, заставляло, не смотря ни на что взять себя в руки и преодолевать из последних сил тошноту с головокружением. Когда женщина помогла ей встать, Лида остро почувствовала нежную благодарность к этому чужому человеку и посмотрела незнакомке в глаза. Тут же поднявшаяся из глубины волна заставила её отвернуться и выплеснуть содержимое желудка в разросшийся кустарник шиповника.

– Я вызову всё-таки «скорую», не хочу грех на душу брать. Вон как тебя выворачивает.

– Нет, прошу вас, не надо. Всё уже хорошо, всё нормально… – вытирая лицо платком, сказала Лида теперь без агрессии. – Подскажите, пожалуйста, где можно спокойно посидеть?

– Пойдём, милая. Только тихонечко, – поддерживая за локоть, женщина повела её к небольшой берёзовой роще.

Устроившись на потёртой зелёной скамейке, они несколько минут слушали лёгкий шорох ветерка, заблудившегося в жёлтых ветвях. У Лиды оставалось немного наличности и паспорт в сумочке, но как быть и что делать дальше она не понимала. Единственным по-настоящему сильным желанием было как можно скорее избавиться от пульсирующей головной боли, не дающей даже мысленно набросать план действий. Пожилая женщина молча сидела рядом, приподняв улыбающееся лицо к солнцу и будто не замечая соседки по скамейке. Лида не придала этому внимания.

– Спасибо, что помогли, дай Бог вам здоровья.

– Здоровье нужнее сейчас тебе, милая.