Миллион для гения

И тут он вспомнил летящего под куполом парашютиста-грузчика, который даже на невероятной высоте был привязан к своим книгам, и, как балласт, летел в обнимку с ними камнем вниз. Он даже не мог почувствовать ощущения высоты и полета, только деньги в карманах и воз товара под ним. А разве сам он пятнадцать лет делал не то же самое? И таким же уставшим камнем по вечерам возвращался домой, падая в кровать с полным карманом денег и страшной усталостью от чувства выполненного долга. Какого долга? Перед кем? Зачем?

Леонидов продолжал тупо смотреть в окно. А за окном все пролетало мимо. Полустанки и люди, городки, другие поезда, и только он стоял в тамбуре, как пригвожденный к месту. Словно якорь, сброшенный с палубы корабля, который никогда уже не выйдет из гавани в открытое море.

Сошел с ума? Чего еще нужно? Это же твои книги! Твое дело! Все получилось!

И тут странная мысль закралась в голову, не давая покоя:

– Он не мог брать денег у тех людей, а теперь не мог на них смотреть. На жалкие сотни, которые с трудом помещались в карманах. А карманы уже тошнило от них.

– Но, как же та старушка с пучком укропа у вокзала – она сама вырастила его, сама продавала, почему же он не может так? Чем он хуже ее? Чем ее трава лучше его книг?

Уставшие извилины с трудом ворошили эти мысли, замерзшие мозги едва переваривали случившееся.

– Старушка относилась к укропу как к товару и спокойно брала свои гроши. В этом все дело. Для него еще вчера книги значили большее, чем эти 100 рублей. Они стоили намного дороже, дело здесь совсем не в гордости. И тут он сделал неожиданное открытие:

– Продавать свои книги то же, что делать операцию любимой женщине или торговать талантами своего ребенка, хотя…

И вспомнил отца Моцарта, который с малолетства эксплуатировал уникальный дар сына.

– Черт с ним, с этим папашей Моцарта. А как же те первые деньги, которые он получил от «хозяина» поездов? Как он радовался тогда! В этом все дело! Когда их продает кто-то другой, не так болезненно, даже радует, но самому собирать ничтожные гроши, отдавая за них книги – это ужасно. Каждый должен делать свое дело. Книга – не пучок укропа, выращенный в парнике, пусть даже своими руками. Кусочек души – равный ста рублям. Если хочешь говорить, не торгуй словом, не бери алтынный за мысль рожденную, вымученную, которая стоила несравненно дороже. Она не разменная монета и до тех пор не имеет цены, пока за нее не заплатили, и тогда все стирается корыстным ластиком, утрачивая смысл.

Он не знал, что ему думать! Он стоял, тупо глядя в окно. Он потерял что-то главное, дорогое! Не было удивительного ощущения экстаза от написанного. Еще вчера эти книги были чем-то нереальным, священным. Этот дар был дан ему свыше, он не имел цены! И теперь уставший, голодный, пустой, с полными карманами денег, он стоял у разбитого окна и бормотал себе что-то под нос. А пар валил изо рта.

– И роль твоя бессмысленна! Когда говоришь, творишь, лицедействуешь, а в голове ничтожный калькулятор тем временем подсчитывает гонорар за каждый выход на сцену. И сцена эта уже не место для священнодействия, а лишь для торговли. Каждая фраза – копейка, каждый акт – алтын, каждый спектакль – тринадцать серебряников, за которые ты предал самого себя! Каждая книга – бессмысленные месяцы, которые провел наедине с собой и пустым кошельком. Пустой душой, которая ждет гонорара. Гонорар за откровение, премия за полет души, чек за несостоявшийся гений! Фабрика чувств мелочного таланта, обглоданный суррогат твоей души. Нетленной души, которая была разменяна за алтын! Так вот почему Клейзмер не взял проклятый миллион!

В этот миг перед ним разверзлась бесконечная пропасть. Она притягивала пустотой и мраком, и голова начинала кружиться. А он заглядывал в нее, стоял на самом краю, чувствуя, понимая, ощущая каждой замерзшей клеткой нечто ужасное, абсурдное, непостижимое, неведомое ранее.

– Если он будет делать только то, что ХОЧЕТ, что ДОЛЖЕН делать, стоя перед Богом, они погибнут от голода. Если не будет делать ЭТОГО – сойдет с ума! Так устроена жизнь, устроен мир! Просто он прикоснулся к чему-то запретному, незнакомому, неведомому ранее. Раньше он мог об этом только догадываться, но даже представить не мог, насколько это ужасно.

– Но, был ли ты счастлив, когда писал?

– Да!

– Тогда, что же делать?

32

Последний концерт этот удивительный человек со скрипкой играл на сцене. На настоящей сцене, где за его спиной в ярком свете прожекторов мерцал орган, а в зрительном зале сидели люди, тысячи людей, зал был забит битком. А он все играл, отдавая им волшебные звуки инструмента. Он нашел свою сцену и зрителя. Только… Никого в этом зале не было, горело лишь несколько лампочек дежурного освещения. Было поздно, была ночь. Этот большой зал еще вечером проводив последнего зрителя, теперь сонно дожидался следующего дня. И тут явился этот странный бородатый человек и теперь, как сумасшедший, терзал свою скрипку. Музыка разрывала на части пустоту зала, металась, отражаясь от стен, кресел, высокого потолка. Она звучала и настаивала, кого-то искала, зал становился больше, мог уже вместить в себя тысячи… миллиарды людей, которые, внимая удивительным звукам, в ее отражении узнавали себя, свои жизни и судьбы, заглядывая в самые потаенные уголки души. И там рождалась, выворачиваясь наизнанку, совсем другая, неведомая раньше мелодия, та самая, которую ты мечтал услышать всю свою жизнь. Ждал ее долгими бессонными ночами, в предчувствии трепеща всем своим существом. И теперь она, ослепляя, помогала широко распахнуть глаза, давала то удивительное зрение, которым теперь ты мог увидеть намного больше. Увидеть все! Все и наяву! И это не был сон, ни болезненный, воспаленный образ твоей фантазии, а реальный символ, знание, желание изголодавшейся души. Музыка души…

– Ну что, студентик? Что уж так заходишься? Поздно уже. Пора спать… Спать…

В зал вошел подслеповатый сторож. Он давно заснул, но, заслышав наверху непонятный шум, поднялся, теперь стоял и жалел студента, который, наверное, мечтал вырасти и играть на этой сцене.

– Ну-ну, угомонись, все получится.

Говорил он медленно, слова его были словно колыбельная или сказка на ночь. Оставалось только закрыть глаза.

– Вырастешь, станешь большим и придешь сюда. Все будет хорошо, – успокаивал он человека со скрипкой.

– Будут у тебя зрители, будешь подниматься на сцену, играть, а тебе будут аплодировать, дарить цветы, – сонно бубнил старик.

– Станешь знаменитым, богатым, будешь ездить на гастроли, путешествовать, люди будут брать у тебя автографы, интервью, показывать по телевизору. Будет… все будет… А сейчас пора спать. Давай, студентик, завтра на учебу, на занятия. Будешь учиться – все получится. Завтра. Все завтра. Спать, пора спать…

Его голос мягко звучал в полутемном зале, успокаивая, обещая, что все получится, все будет… но, только не сегодня. Завтра… завтра… И теперь этот большой зрительный зал превратился в удивительное место далеко на другой планете, а может быть, где-то еще. Там не было усталого старика, не было прожекторов и кресел, зрительного зала, только склон высокой горы и темные, почти черные деревья в округе. Ветер трепал его всклокоченные волосы, а далекий горизонт не собирался озаряться ярким предутренним светом. Человек со скрипкой все играл и играл, и помешать в этом одиноком мире он уже никому не мог. А деревья и высокие кусты в такт его звукам преклоняли кроны и ветви к земле, покачиваясь в мертвенном свете, слушая волшебную музыку. Просто была ночь, черная ночь, и только звезды сияли на недосягаемой высоте.

33

Леонидов снова мчался в свой «театр». Он торопился, словно боялся опоздать к началу спектакля, где должен был играть главную роль. Играть премьеру! Не глядя, перебегал через улицы и переходы, преодолевая нескончаемые ветки метро, наконец, выскочил наружу и пулей пересек привокзальную площадь. Сегодня был его день! Он снова будет играть на сцене. Сегодня он садился в первый попавшийся поезд – где его не знали, не читали, не покупали его книг. А значит, все будет с чистого листа!

Люди, такие же, как и в тех электричках, занимали места в партере, на галерке, а в тамбуре, за кулисами, сновали коробейники, готовясь исполнять роли. И он тоже готовился. Поезд двинулся с места.

Эти актеры в тамбуре, отложив в сторону реквизит, глядели на него, словно понимая, что роль его главная, а потому пропускали вперед. С его товаром! С его книгами! С новой его новой ролью! Леонидов смело откинул в сторону занавес-дверь и вышел на сцену:

– Сегодня проходит необычная встреча с книгами нового, неизвестного вам автора, – уверенно начал он. – Неизвестного писателя, четыре романа которого были изданы за последние два года, и, если вы пожелаете, можете взять их себе…

– Взять?

– Ни копейки с вас никто не попросит, берите, читайте. Если понравится – оставьте на память, если нет, безжалостно выбросьте в мусорную корзину. Это ваше право! Сегодня эти книги для вас!

Поезд уверенно набирал скорость. Поезд едва касался колесами накатанной колеи. Он больше не сеял раскаленными огненными искрами по снегу, был невесомым, продолжая неумолимый безудержный бег.

– Книги-новинки, психологические романы, истории откровений, книги для души. Для вашей души!

А за окнами все продолжало мелькать в безумном немыслимом порыве: сменялись остановки, их не стало вовсе, сменялись города, городки, небольшие деревушки. Небо поднималось выше, солнце светило ярче, и снова лето, снова поля нескошенной пшеницы, бесконечные зеленые луга и речушки без переправ! Поезд мчался через них какими-то неведомыми путями-тропами, а дорога вела по прямой и только вперед!

– Эти истории отвлекут вас от долгой дороги и спячки, дадут немного времени, чтобы вы могли побыть наедине с самим собой и удивительными героями. Иногда стоит забыть о том, что у тебя за пазухой и вспомнить – рядом находится сердце, которое бьется, услышать волшебный звук, и тогда ты почувствуешь что-то еще. Книги откровения – книги для вашего сердца…

Только вперед! Вперед и наверх! Вот удивительное ощущение полета! Вот почему – «летаем»! Леонидов обошел все вагоны поезда, раздав почти весь свой багаж, и теперь возвращался, разглядывая пассажиров. В руках многих были его книги. Они листали их, ощущая аромат типографской краски, переворачивали страницы и… читали. Люди не обращали на него внимания, только на книги! Весь поезд, все эти люди, устремившиеся неизвестно куда, сейчас читали его. Они позабыли об остановках, которых не стало вовсе. Только летающий поезд, по сторонам облака и яркое-яркое солнце, и еще лица этих людей, их глаза…

Под вагонами больше не было рельсов, не было надоевшей металлической колеи, которая неминуемо доставит тебя в нужное место по определенному расписанию. Теперь лишь стремительный полет, головокружительная высота, зеленые холмы и леса где-то далеко внизу…

Он не сразу понял, что произошло. Но почувствовал, что поезд, продолжая лететь, начал стремительно менять траекторию. Она превращалась в небесную горку, и теперь состав то взмывал на высоту, то стремительно падал вниз.

Но так он разобьется! Ведь под ним больше нет рельсов! Нет мощной опоры, за которую можно ухватиться, держаться, не упасть!

А какой-то человек в немыслимой одежде то ли сказочного зверушки, то ли персонажа из мультфильма, появился из тамбура и заорал на весь вагон:

– Книги-новинки, книги-блокбастеры, книги-ЭКШЕН!

Леонидов в ужасе услышал это слово.

– Акция! Только сегодня! Только для вас, господа! Как заработать миллион! Как заработать миллиард! Все по триста рублей! Бабло! Настоящее Бабло всего по тысяче! Вы не хотите заработать миллион? А миллиард?

Его смешная рожица корчилась немыслимыми гримасами, а люди, оторвавшись от чтения, отложив книги в сторону, забыв обо всем, начали волноваться. Начали нервно роптать:

– Миллион… Миллиард… Бабло… Бабло… Бабло…

Поезд сделал мертвую петлю, и тут Леонидов понял, что упасть он никак не может. Это же горки – настоящие горки, те самые, из аттракциона, а под колесами вагона теперь находился мощный рельс. Он не даст свернуть с пути, он будет непреклонно тащить, волочить за собой, состав, и соскочить с него уже не удастся. Оставалось только пристегнуться…