Математическое моделирование исторической динамики

Таким образом, в одном случае легитимация осуществляется путём добровольного согласия, а в другом случае извне путём насилия. „Добровольная легитимация” базируется на трёх основных принципах: харизме лидера, традиции и рациональной практике управления. С системной точки зрения она представляет собой процесс взаимной синхронизации элементов системы, часть из которых начинают выполнять функции блоков управления. „Насильственная” легитимация представляет собой внешнюю синхронизацию и проводится уже существующей подсистемой управления на основе существующих правовых норм.

История кризисных ситуаций, среди которых главную часть несут внутренние конфликты и войны, нарушающие потребность в безопасности, выделяет важную, хотя и неоднозначную роль  исторических личностей, возглавлявших различные социальные движения, властные и чисто военные структуры. Хорошая документированность фактического материала создало у первых классических историков представление  о „свободе выбора”. Известная вариабельность форм поведения и практического мышления исторических личностей особенно заметна в античном мире, феодальной Европе, где сохранились многочисленные записи о разнообразии их решений и поступков.

Повышение роли личности в историческом процессе отражает развитие социальных структур, их количественный и качественный рост. В условиях неустойчивого состояния этносоциальной системы творческая активность одного или сообщества индивидов может повлиять и даже изменить направление его развития. Так появляется дилемма: если некая личность нашла решение острой проблемы для сообщества, и оно пошло за ним, то является ли это заслугой конкретного человека или результатом работы всего коллектива? Тут же возникает другой вопрос, который можно сформулировать следующим образом: возможно ли, что при отсутствии лидера, сообщество возглавит другой кандидат?

Почти все „великие” личности характеризуются высоким уровнем метапотребностей, в первую очередь, уважения, близкого к нарциссизму и известного как „мания величия”. Когда представитель правящей династии или другая харизматическая личность достигают определённого уровня власти, они имеют больше свободы по отношению к обществу, чем общество в целом и по отдельности. Даже ошибки, которые они совершают, рассматриваются, как „свобода ошибки”. Это понятие существует до сих пор и рассматривается, как неотъемлимая часть свободы выбора, что позволяет политическим деятелям избегать наказания за явные провалы своей политики. Исторический процесс, как мультипликатор деятельности множества людей, „отрабатывает”, корректирует в соответствии с общественными потребностями эти ошибки. В этом смысле он представляет собой ООС, в форме системы социального регулирования.

Механизм легитимации[529 - процесс признания социальными субъектами значимости общественно-политической реальности, как в целом, так и в её отдельных проявлениях и составляющи (М. Вебер)], соединяющий верховного правителя с вождями подвластных ему иерархий труда[530 - Племён, корпораций, общин, храмов, войсковых соединений], состоит из двух элементов. Первый из них является пережитком родового строя и заключается в установления кровнородственных связи семьи правителя с подвластными ему вождями. Установление кровнородственных связей с правителем империи выполняет похожую функцию и представляет собой своеобразную систему заложничества. С одной стороны, отдавая свою дочь в гарем сюзерена, вассал мог рассчитывать, что его внук станет правителем империи. Сын субвождя, поступая на службу к владыке, мог сделаться его приближённым помощником или даже зятем[531 - (монг.) табунанг, гураган]. В свою очередь, глава империи мог надеятся, что субвождь искренне привязан к своим детям и не станет рисковать их жизнями ради призрачной независимости.

На практике отношения сюзерена с вассалами были более сложными, но общая тенденция династических браков, в принципе, привела к интеграции верхушки родовой знати в состав правящих династий, которые, в свою очередь, установили контроль над территориями. Для семей, в которых наследственность определяет порядок передачи власти этот принцип не соблюдается: на передний план выходят политические или другие неромантические причины, и во внимание принимается соотношение власти и богатства потенциальных супругов. Брак по политическим, экономическим или дипломатическим причинам был привычным явлением для элит на протяжении многих веков[532 - Fleming, Patricia H. The Politics of Marriage Among Non-Catholic European Royalty, Current Antropology Journal, Vol. 14, no. 3, 1973].

Вторым элементом легитимизации является институт раздела военной добычи и/или дани, а также периодическое распределение престижных товаров[533 - Это могут быть дань, трофеи или результаты торговых сделок]. Как правило, трофеи делили «на пропорциональные части между высшими и низшими» разрядами воинов, причем известная часть трофеев доставалась верхушке знати, хотя бы они и не участвовали в походе. Раздавая подарки и почётные титулы своим соратникам и вассальным вождям, глава державы увеличивал свое политическое влияние и престиж, обретая образ „щедрого правителя”. Вместе с тем, он привязывал своих реципиентов „обязаностью” отдаривания, которое может осуществляться в виде дополнительных дани и/или обязательств, в частности посылке воинских контингентов. Получатели подарков, в зависимости от своих склонностей, могли поступать двояко: удовлетворять личные потребности или повышать свой статус. Как правило, авторитет укрепляется тремя путями: непосредственной раздачей и/или временной передачей подарков, посредством организации церемониальных праздников и трансгрессии харизмы правителя во время их демонстрации.

Процесс насильственного установления власти описывает модель Ханнемана[534 - Hanneman et al. 1995], которая связывает престиж власти, её легитимность и внешний конфликт. Она предполагает, что стремление правителей развязать войну прямо пропорционально разности между желаемым уровнем легитимности и ее текущим значением. Для любого заданного уровня конфликта степень успеха пропорциональна мощи субъекта в сравнении с суммарной мощью его соперников. Его престиж пропорционален доле захваченного ресурса : , а легитимность с некоторой задержкой определяется приобретённым престижем и колеблется в пределах от 0 до 1.

Военная мощь может быть определена, как соотношение стратегий соперников, т.е. , а уровень конфликта пропорционален количеству соперников и опыту , накопленному за предыдущие этапы соперничества. Таким образом, в рамках модели коллективного поведения получаем систему уравнений для модели Ханнемана на шаге m+1:

, , и ,

Повторив предыдущие рассуждения, для состояния имеем:= и . Откуда следует, что .

Для упрощения анализа введём суммарную характеристику опыта = . Её область определения множество положительных чисел (). Вследствие этого итерационная процедура Ханнемана для базовой модели имеет вид . Из , имеем или

(21).

Используя модель Ханнемана, можно определить пределы, в которых происходит легитимизация верховной власти при наличии хотя бы одного соперника[535 - При отсутствии соперника власть не нуждается в легитимности, поскольку безальтернативна]. Уравнение (21) устанавливает зависимость между допустимой легитимностью и социальным имиджем каждого из соперников, а также их количеством. Из анализа, проведённого в §§24-25, получаем, что с истечением некоторого времени, согласно условию (19) останутся только два претендента в борьбе на власть. Победа одного из них будет предрешена, если его характеристики не будут удовлетворять условиям (17) или хотя бы (18). Обозначим отношение В этом случае равенство (21) принимает следующую форму:

Для оно справедливо всегда, когда выполняется условие (22.1).

Определим для состояния равновесия условие, которому должен удовлетворять имидж второго претендента: .

Из (17) следует, что для полной устойчивости должно выполняться неравенство

(22.2).

Для асимптотической устойчивости оно имеет следующий вид

[536 - Точное значение 1.707] (22.3).

Таким образом, обязательным условием для продолжения противостояния агента с более низким институциональным престижем является более высокая отдача ресурса. В противном случае при имется перспектива установления диархии или автократии. Кроме того, при определённых обстоятельствах может возникнуть эффект качелей, отбражённый на рис. 6. Оба случая можно избежать в случае искусственного ограничения срока соперничества. Эмпирическое осознание этого факта цивилизацией привело к появлению коллективной формы власти, которая гарантироваровала выборность лидера. Положение „первого среди равных” в зависимости от личных качеств его реальная власть могла быть как номинальной, так и подлинной.

В процессе легитимации конечным объектом узурпации верховной власти становится область традиций и права, а прямым следствием – присвоение фискально-полицейских функций. В качестве типичного примера такого процесса можно привести историю правителей Ашшура, возвысивших её до уровня «первой мировой державы», создав Pax Assyriaca. Первоначально ассирийское государство[537 - Возник во второй половине III тысячелетия до Р.Х.] именовалось „а?лум А?шшур”[538 - Т.е. община Ашшур] и представляло собой укреплённый торговый город с прилегавшей сельской округой. Правитель носил титулы „ишшиа?ккум”[539 - аккадский вариант шумерског титула энси] и „шангу”[540 - Верховный жрец]. В мирное время он руководил культовыми и строительными мероприятиями, а в военное – командовал войском. Его власть ограничивало народное собрание и совет старейшин, роль которого со временем стала ведущей[541 - назначал из своего состава главных должностных лиц – „ли?мму” (казначея) и „уку?ллу” (землеустроителя)]. В среднеассирийский период[542 - XVI—X вв. до Р.Х.] значительно возросла роль ишшиаккума, который стал выполнять и функции укуллума. На должность лимму он всё чаще назначал членов своей семьи, а затем узурпировал сам. Получив доступ к финансам, ассирийские владетели создали постоянную армию, с помощью которой приступили к расширению своей территории. Усиление правителей Ашшура проявилось в периодическом использования аккадского царского титула «шару». Становление царской власти происходило в борьбе с аристократией и закончилось компромиссом[543 - В начале XIII в. до Р.Х. ишшиаккум Адад-нерари принял титул „царь множеств, царь могучий, царь Ассирии”, а аристократия Ашшура добились налогового иммунитета].

В начале первого тысячелетия до Р.Х, арамейско-ахламейские племена прорвались из-за Евфрата в Верхнюю Месопотамию, поставив Ассирию на грань гибели[544 - Ассирия сохранила контроль над бассейном Среднего Тигра и Харран]. В отличие от своих соседей царство пережило бронзовый коллапс[545 - термин, обозначающий переход от бронзового к железному веку] и приспособилось к новым реалиям железного века. В X веке до Р.Х. цари перенесли свою резиденцию в другой город, сохранив за Ашшуром роль культового центра и места погребения умерших царей. В течение двух последующих веков Ассирия восстановила свою мощь и утвердила свою гегемонию в Передней Азии.

Новоассирийское царство – результат высокого уровня развития ассирийского этноса, который знаменует формирование новой технологической платформы, основанной на железной металлургии. Вслед за изменением материальной базы происходит самоорганизация ассирийского общества, которая проявляется в окончании зависимости царя от городского совета Ашшура. Процесс укрепления центральной власти сопровождается формированием собственной культуры, источником которой стал Вавилон, носитель древних традиций. С IX века до Р.Х. обогащённая военной добычей верхушка ассирийского общества поменяла свою ментальность и стала уделять больше внимания искусству, литературе, науке, формируя новый вид духовной культуры и отражая его в идеологии.

§28. ИСТОРИЧЕСКИЕ ТИПЫ СОЛИДАРНОСТИ

„Если не я за себя, то кто за меня? А если я только за себя, то зачем я? И если не сейчас, то когда?”(Гиллель Вавилонянин)

Концепт солидарности представляет собой самостоятельный предмет изучения различных областей гуманитарного знания и является одной из характеристик социальной организации. Вместе с тем этот термин является общеупотребимым и подразумевается в интерпретации Дюркгейма как моральное явление. Оно не поддается измерению, а его изучение возможно лишь посредством наблюдения социальных последствий, им порождаемых. Например, если солидарность образованных слоев этноса может быть отражена в письменных источниках, то осознание своей общности в качестве носителей культуры. У других членов сообщества она выражается в совместных действиях, направленных, например, против внешней угрозы[546 - McNeill 1963, Smith 1986. Потребность в безопасности высших уровней]. Философское понимание солидарности коррелирует с теорией “размягчения духа”[547 - Quigley 1961], которые пытались сформулировать первые макроисторики[548 - Данилевский, Шпенглер, Тойнби и др.]. Попытки построить другие модели, выделив похожие характеристики[549 - «групность» у Hechter 1987, теория религии Дюркгейма], также не увенчались успехом, поскольку не были способны определить причину данного явления. С точки зрения теории управления оно представляет нарастание внутрисистемной энтропии, которая становится причиной гибели системы. Эта перманентная угроза формулирует третью социальную потребность системы – необходимость в её регенерации, аналогичную феномену биологического воспроизводства. Таким образом, солидарность характеризует целостность этносоциальной системы и становится её важнейшим динамическим параметром.

Асабия ибн Халдуна прекрасно вписывается в гипотезу Дюркгейма[550 - Durkheim 1915, 1933] о наличии двух видов солидарности – механической и органической. Механическое сплочение является низшей формой, поскольку она основана на подобии между личностями. Связывая его с асабией в понимании ибн Халдуна можно утверждать, что по мере развития отношений она проходит три этапа: прайд, стаю и касту/сословие. Последняя стадия представляет собой переходный этап от солидарности механической к организованной и представляет собой осознание элитой своего отличия от подвластного населения. Следствием этого является образование корпораций – сообществ, целью которых является удержание монополии на власть или ресурс, который её обеспечивает. Защита общих интересов сопровождается поиском потенциальных союзников. В результате этого процесса происходит возникновение и укрепление горизонтальных связей, которые позволяют приостановить падение уровня асабии стаи. В редистрибутивной иерархии труда этот процесс протекает в форме унификации уровней надстройки. Типичным его примером является создание иерархии европейских феодальных титулов.

Органическая солидарность является прямым следствием дальнейшего разделения труда и представляет взаимозависимость, возникающую вследствие этого процесса. Основным её критерием становится культурная однородность, которая в процессе эволюции формирует целостность индустриального общества на основе промышленной организации труда. Она достигается социальной, лингвистической, религиозной и территоральной унификацией. Вследствие своей природы органическая солидарность является антагонистом асабии, которая распадается при тесном контакте с ней[551 - Gellner 1981]. При этом сословная солидарность в силу своей большей устойчивости долгое время сохраняется или меняет свои формы.

При товарообмене главным посредником являются деньги, которые представляют собой всеобщий эквивалент стоимости. Обезличено-вещный характер отношений рынка, из которого вырастают экономические классы, является полной противоположностью непосредственно-личностным отношениям присущим реципрокации и редистрибуции. Первоначально они являются сословиями – большими аморфными совокупностями людей, включённых в различные иерархии труда, с объективно существующей, но субъективно не осознанной общностью в системе производственных отношений[552 - К. Маркс]. Они возникают в процессе установления горизонтальных корпоративных связей в редистрибутивной иерархии.

С институализацией товарообмена, как основной формы отношений, начинает формироваться гражданское общество – совокупности добровольных, самодеятельных сообществ (иерархий труда) с явно выраженными группами, объединённых горизонтальными связями, возникшими на основе общности частных интересов. Его исходной матрицей являются горизонтальные связи свободных товаровладельцев на рынке, которые в период начального накопления капитала продуцируют органическую солидарность «рынка».

Промышленная революция является следствием дальнейшего углубления общественного разделения труда и порождает второй солидарности – классовый. По мере осознания членами “класса в себе” своих интересов увеличивается их органическая солидарность, превращая сообщества в „класс для себя”. В правовом аспекте индивидуальные связи принимают безличную форму, в которой каждый член общества является субъектом собственности и равен перед законом[553 - исономия]. Таким образом, идея гражданского общества представляет парадигму свободы выбора для равных субъектов, обладающих собственной волей.

Позитивное понимание преимуществ гражданского общества и добровольных организаций ассоциируется с демократией. Оно основывано на мнении Токвиля о том, что американцы очень сильно предрасположены к созданию частных обществ и организаций, которые являются школой демократии, так как прививают людям навыки объединения ради общественных целей. Люди сами по себе слабы; и лишь объединившись ради общей цели, они, среди прочего, могут противостоять власти тирании. Предрасположенность к самоорганизации, которая трактуется, как „социальный капитал” полезна для демократии, но в конце ХХ века она подверглась опасности[554 - Robert Putnam].

Теории социального капитала и социального доверия оперируют такими понятиями, как взаимная поддержка, сотрудничество, социальное доверие и институциональная эффективность. „Социальный капитал обращается к таким чертам социального устройства, как доверие, нормы и сообщества, которые могут улучшать эффективность общества, облегчая скоординированные действия”[555 - Putnam 1993]. Следовательно, он может рассматриваться, как один из параметров, определяющих способность социальной системы к коллективному действию, определяя порог синхронизации её отдельных элементов с целью их унификации и упрощения. Подобная „адаптация” системы воспринимается как существенный признак современного общества.

Каждому типу процесса адаптации сообществ соответствует собственная специфическая форма социального капитала, который подчиняется всеобщему закону капиталистического накопления[556 - К. Маркс, Капитал]. С развитием капитализма всё более углубляется противоречие между общественным характером труда и частной формой присвоения. По этой причине социальный капитал, как и асабия[557 - Putnam 2000], полезен исключительно для „своих”, вследствие чего он приобретает некоторые черты реципрокации. Вследствие этого эффекты от его использования не всегда позитивны[558 - властные элиты эксплуатируют социальный капитал для достижения целей, которые в итоге являются антиобщественными], как на уровне сообщества, так и общества.

Соединяющий или включительный капитал осуществляет внутреннюю адаптацию страт на основе информационных технологий и/или делает ставку на „мягкую силу”, т.е. идеологическую и культурную притягательность определённой страны или образа жизни. В частности, СССР создал свою форму мягкой силы, которую на Западе условно называли коммунизмом. Она привлекала простоватых коллективистов в Италии и других латинских стран, китайцев, вьетнамцев, сербов, французских рабочих.При этом, "ортодоксальный" коммунизм был абсолютно неприемлем для мира ислама[559 - коммунистическая идеология в начале ХХ века проповедовала атеизм], общества потребления и лишь частично близок к Конфуцию. Не вызывала красная "мягкая сила" восторга и в Индии, за пределами специфических штатов Западная Бенгалия и Керала, а во многих колониальных странах становилась оправданием этнических чисток.

Связывающий или исключительный капитал – представляет собой форму внешней синхронизации в форме глобализации и унификации сообществ. В ней основной упор делается на «цветные революции» и контроль над мировыми финансами. Распределение обоих видов социального капитала по регионам, странам и континентам различно и определяется многими факторами, а обратная связь реализуется через степень социального доверия, которое определяет параметры экономической эффективности[560 - Fukuyama 1995].

Методологическая база теории социального капитала[561 - На индивидуальном уровне такими показателями являются плотности социальных сетей, в пределах которых функционируют люди, качество их взаимодействий (сотрудничество, взаимность) и взаимное доверие. На уровне соообществ аппарат позволяет оценить институциональную, а обществ – экономическую эффективность] позволяет оценить способность индивидов к солидарному поведению, способность жертвовать индивидуальными преимуществами ради общего блага и склонность к самоорганизации в кризисных ситуациях. Выделив элиту в качестве сообщества, можно оценить её сплочённость и сравнить с аналогичными характеристиками социума. Сравнение характеристик элиты и социума позволит определить степень допустимого насилия как для конкретного случая, но в силу своего детерминизма не позволяет изучать процесс в динамике.

В той же последовательности, в какой органическая солидарность вырастает из асабии, социальный капитал порождает виртуальную реальность. По мере обособления информатики и её технологий от индустриальных процессов возник новый вид коллективной солидарности. Его условно можно назвать сетевым или виртуальным, а первоисточником следует считать накопление и институализацию связывающего капитала на глобальном уровне. Его концептуальной основой является общество потребления, а господствующей идеологией – принципы „либеральной демократии”. Вследствие этого на уровне социума утверждается курс на отмену национального государства и замену его надсистемным управлением. Идеологической базой этой трансформации являются идеологеммы „конца истории”[562 - Fukuyama, Francis (1992). The End of History and the Last Man (https://archive.org/details/endofhistorylast00fuku_0)] и „глубинного государства”[563 - Jessop Bob, The State: Past, Present, Future Bob Jessop, John Wiley & Sons, 2015], а практическая реализация осуществляется в форме культуры отмены, программ деиндустриализации и глобализации. Продуктами такой политики являются дезинтеграция реальных и потенциальных соперников и унификация элементов социума. Она приводит к всеобщей обскурации и делению «демократического» общества на две части – демагогов и охлос. Это явление, впервые проявившееся в эллинистических Афинах, периодически имеет место в мировой истории[564 - Римский плебс, «загонная» шляхта, современные маргиналы].

Одним из механизмов консолидации этноса является прозелитская[565 - активно привлекающей новых приверженцев] и эксклюзивная[566 - не допускающей исповедования других культов] религия, поставленная под контроль центральной власти[567 - Ислам, православная, англиканская и евангелическая церкви, национальные консистории католической церкви]. Первое её свойство – прозелитизм – позволяет сплачивать сообщества в борьбе с иноверцами, превращая часть из них в адептов новой веры. За счёт них распыляется внутрисистемная энтропия, что позволяет укрепить власть внутри социума. Второе свойство – эксклюзивность – сохраняет резкую границу между группой и ее окружением: „кто не с нами, тот против нас”[568 - Stark, 1996]. Эта воинствующая идеология формирует зону конфликта, которая позволяет концентрировать в ней все наиболее активные элементы[569 - Старк делает социологический анализ раннего христианства с акцентом на тех особенностях, которые объясняют его эффектное возвышение] и направлять их энергию вне общества. Именно поэтому успешные завоевательные войны древних монархов делали их великими в глазах потомков. Их менее удачливые предшественники и преемники оказывались в тени, хотя делали много больше для своих государств[570 - Императоры Веспасиан, Тит и Домициан, Нерва, Траян и Адриан, короли Генрих II, Ричард Львиное Сердце и Иоанн Безземельный, император Карл V и король Филипп II, императрица Екатерина II и Павел I].

Характеристики прозелитских религий в терминах теории группового отбора очень хорошо соответствуют его критериям. В частности, они устанавливают:

резкую границу между сообществом и его окружением;

уравнительные институты (минимизация иерархических уровней);

строгие нормы и метанормы (принудительное соблюдение правил);

альтруистическое внутригрупповое поведение(реципрокация).

На следующем этапе развития общества главным механизмом укрепления центральной становится национализм. Эта организационная формы сплочённости способствует усилению роли товарообмена и возможна только при таком уровне общественного разделения труда, когда происходит специализация на уровне мануфактуры. Его углубление приводит к возникновению основ гражданского общества, постепенно избавляясь от пережитков прошлого, включая прежние элиты.

С развитием информационных технологий появились два новых вида солидарности – сетецентрическая и коммуникативная. Первая из них формируется за счёт целенаправленного манипулирования информационным полем. В случае его разрыва она быстро теряет силу. Коммуникативная солидарность представляет собой обмен данными с дальнейшей их верификацией. Однако, «предвзятость подтверждения» в значительной степени подрывает критическое отношение к отбору информации. Коммуникативная солидарность представляет собой обмен данными с дальнейшей их верификацией. Однако, „предвзятость подтверждения” в значительной степени подрывает критическое отношение к отбору информации.

Приучение к подчинению и некритическому мышлению, культивирование комплекса беспомощности и стимуляция потребления привели к появлению категории „устойчивых людей”[571 - К. Георгиева], воспринимающих массовую культуру и виртуальную самореализацию, как единственно возможное условие существования. Искажённое восприятие реальности, стало основой для их виртуального сплочения вокруг реальной или мнимой проблемы[572 - например, ядерная угроза, защита животных и глобальное потепление] в ущерб другим видам солидарности. Корень этого заблуждения лежит в том, что никакая виртуализация и симуляция потребностей современного индивида не может полностью удовлетворить его базовые потребности.

Следующим после эмпирики уровнем познания является теоретическое звено, которое представляет собой некую гипотезу, которую следует оценивать по выявленной степени ее фальсифицируемости. Основой любого вида солидарности являются взаимоотношения, сложившиеся внутри конкретной иерархии труда. Вследствие этого цивилизационная модель глобалистов, основанная на логических построениях Белла[573 - Bell, Daniel. The Coming of Post-Industrial Society], Фукуямы и их последователей, столкнулось с вызовами, но вывод о том, что виртуальная солидарность сможет подменить органическую, оказался, как оказалось, преждевременным.

§29. НОРМЫ ЭКСПЛУАТАЦИИ