Сумерки Богов

– Посмейся– ка вот над этим! – просипел распластанный на земле жрец и поднесся разжатый кулак ко рту, дунул на порошок.

Зеленоватое облачко пыли окутало голову женщины. Черные, как вечный мрак, безжизненные глаза одержимой стали невероятно широкими. Она чихнула, выгнулась дугой и дико закричала от невыносимой боли. Незримая сила подняла ее в воздух. В эту – же секунду, из оскаленного рта женщины, вырвался целый рой исчадий Сумеречного мира.

Уродливые, серые твари с горящими углями – глазами, хлопая тонкими, перепончатыми крыльями, суматошно покружили вокруг Священного костра и устремились к жрецу, собираясь его растерзать. Сверху на них ринулся бесстрашный Тук. Его когти вцепились в хребет одного из гарфов, а острый клюв с силой вонзился в голову демона. Тварь отчаянно заверещала и попыталась скинуть с себя ворона. Кувыркаясь, они рухнули прямо в серое облако гарфов, накрывшее Саумора.

– Именем Всемогущего Яроса! Я изгоняю вас, гарфы обратно во тьму мира! – в голосе жреца звенел металл, когда он произнес Слово Защиты.

Священный костер мерно загудел и, набирая силу, взметнул кверху лиловые языки пламени. Огонь коснулся своим жарким дыханием серых тел отвратительных созданий. Твари отпрянули от жреца и в ужасе заметались под крышей хижины. Наконец гарфы нашли выход и через небольшое отверстие – дымоход, вместе с клубами сизого дыма, они вылетели наружу. Вскоре их пронзительный писк и хлопанье крыльев смолкло где-то вдали.

В хижине воцарилась тишина. Раздавалось лишь тихое рыдание пришедшей в себя женщины, да кряхтенье стариков, потиравших ушибленные бока. Ворон Тук взлетел обратно на балку и с победоносным видом принялся чистить перья от кучи зловонной мошкары – всего, что осталось от его врага.

Саумор взял испуганную женщину за руку и вывел ее из хижины. В быстро сгущавшихся сумерках, он различил бледное лицо мужчины, поджидавшего их. Это был муж поселянки – охотник из племени битурогов. Глаза его были выпучены от страха, и, он невольно отшатнулся, избегая объятий супруги. Саумор понимающе усмехнулся.

– Забудь Фирл, что видел здесь. Главное – помни одно. Запрети жене ходить к Темной воде.

Видя, что мужчина находится в ступоре, жрец прикрикнул на него:

– Ну – же! Торопись! Разве не видишь, что гроза несет на своих крыльях тьму? Ночь – плохое время для прогулок. Уходите!

Фирл захлопал глазами и, сунув в руки жреца тяжелый сверток, торопливо потянул плачущую женщину к узкой тропинке, ведущей в горную долину.

– Ох, уж эти поселяне – со вздохом покачал белой головой жрец, – Какие слабые души. Не то – что раньше – и что– то по-стариковски бормоча себе под нос, он шагнул обратно в хижину.

Развязав куль, Саумор извлек оттуда небольшой круг заплесневелого сыра, дюжину овсяных, зачерствелых лепешек и скромный в размерах мех с вином.

– Этот коротышка – тот еще скряга. Хотя – бы принес запеченный бок козленка или на худой конец подкинул – бы вязанку сушенных лямбов – хмуро заметил Эльд, средний брат. Он с грустным видом рассматривал новые прорехи в своей заплатанной в нескольких местах длинной рубахе.

– Верно! За свою жадность боги наградили его глупой женой – проворчал Тиу – младший, потирая выросшую на лбу огромную шишку.

Саумор посмотрел на своих младших братьев, имевших с ним некую внешнюю схожесть, и миролюбиво предложил:

– Примем дар Фирла с благодарностью. Эта пища немного залечит наши раны.

Старикам не нужно было предлагать дважды. В считаные минуты скудный запас сыра и лепешек исчез в пустых животах младших братьев.

Сам – же Старший Хранитель лишь отпил немного кислого вина, отдававшего легким духом полыни и, подсел к костру. Неотрывно глядя на тревожно – пляшущие языки пламени, он вспомнил слова одержимой и озабоченно прошептал:

– Что за повелители должны явиться в Тварный мир? О, всемогущий Ярос! Огради нас от несчастий. Гарфы набирают силу. Чувствую – скоро ждать большой беды!

И словно в подтверждение его слов, снаружи раздался оглушительный раскат грома.

Ночью, когда хижина грозилась развалиться от свирепого натиска урагана, Саумор увидел странный сон. Будто подхватил его, словно пушинку, сильный ветер и сбросил с Орлиной скалы прямо в океан. Саумор погрузился в бездонную пучину, и, тут же, из синеватой мглы, к нему метнулась огромная тень. К своему ужасу, жрец различил гигантский силуэт Розгродона – людоеда.

Распахнув огромную пасть, ощетинившуюся двойным частоколом острых зубов, морское чудище рассекло темно– синюю толщу воды и понеслось на Саумора. Тот закрыл глаза, ожидая неминуемой смерти. Но ничего не произошло, и только слабый толчок волны привел жреца в чувство.

Саумор с изумлением увидел, как Розгродон яростно лязгает зубами, пытаясь вырваться из пасти более крупного монстра, вцепившегося в его хвост. Наконец это ему удалось, и между хищниками завязалась ожесточенная схватка.

Взметнулся ввысь каскад брызг, и вода окрасилась в багровый цвет. Сильная волна подхватила жреца и выбросила на берег. Едва оказавшись на суше, Саумор собрался бежать, как вдруг его окликнул по – имени высокий, трубный голос. Жрец обернулся. На успокоившейся глади океана покачивалось бело – алым пятном, разорванное брюхо рыбы – людоеда. Треугольный парус – плавник другого морского гиганта, бесшумно скользнул к берегу. На широкой, покатой спине Розгродона, темнел какой – то странный предмет. Когда морской гигант подплыл близко к берегу, Саумор разглядел на его блестящем хребте ивовую корзину.

Жрец почувствовал, как непреодолимая сила влечет его обратно. Он забрел в воду и оказался рядом с огромной хищной рыбой.

Старик заглянул внутрь плетеной корзинки. В ней, словно в колыбельке, безмятежно спал младенец. Жрец протянул к нему руку. Младенец открыл синие, как океан, большие глаза и, неожиданно схватив жреца за палец, звонко рассмеялся.

Саумор вздрогнул и проснулся…

В ушах еще звучал детский смех. Жрец огляделся. Утренние сумерки прокрались в хижину, где сладко похрапывали на своих тростниковых ложах, его младшие братья. Саумор поднялся, и, выудив из темного угла хижины травянистый мешок, приблизился к дремавшему костру. Подкинув поленьев, жрец опустился на землю перед окрепшим огнем и высыпал из мешка гадательные палки, из священного тиса. Бормоча молитвы и раскачиваясь из стороны в сторону, он подкинул их кверху. Палочки рассыпались по земле. Саумор принялся внимательно изучать огненные знаки, проступившие на них. Не удовлетворившись первым броском, он повторил его. Знаки указывали лишь одно.

Жрец бесцеремонно растолкал братьев и объявил им волю богов. Старики немного поворчали, но все же засобирались в путь. С волей небожителей не поспоришь.

Пепельные клочья облаков зацепились за вершины скалы, нависающей над жилищем жрецов. Безжалостный, пронизывающий ветер рвал жалкое одеяние стариков и толкал их тщедушные тела на острые обломки камней, усеявших склон, по которому они спускались к побережью. Отсюда открывался потрясающий вид на Океан Тысячи бурь. Бушующие, седые валы налетали на прибрежные скалы, испытывая их на прочность, а яростные волны обрушивались на каменистый пляж. Рассвирепевший океан в это утро собрал обильную жатву. На слизанных водой и ветром, серых камнях побережья, громоздились обломки нескольких кораблей, застигнутых штормом врасплох. Тела моряков, выброшенные на камни, уже стали добычей стервятников и других птиц – падальщиков, которые устроили между собой шумную перебранку.

Жрецы спустились к берегу. Безжалостный владыка океана Вагрод, никому не оставил шанса на спасение. Выживших не было, но Саумор не терял надежды и продолжал что– то выискивать среди жалких останков кораблей. За его спиной тихо ворчали замерзшие и недовольные братья.

Мазнув старика по лицу широким крылом, в свинцовое небо тяжело поднялся черный гриф. В своем мощном клюве, птица уносила человеческий глаз, болтавшийся на кровавой жилке. Старший хранитель сделал шаг и остановился. В груди появился холодок.

Перед ним возвышался корабль. Он был зарыт боком в камни и песок. Жрецу была хорошо видна корма судна. К одиноко торчащему на палубе, обломку мачты, была привязана девушка. Саумор с трудом взобрался на борт корабля и по свисавшим канатам и разорванному такелажу, он подобрался к ней.

Девушка была мертва. Ее бледное лицо было необычайно красиво. Даже после смерти, оно хранило выражения величавого спокойствия и благородства. Смерть не исказила ее облика. Костлявая старуха Кельхе в этот раз не стала мстить за красоту.

Но не сама мертвая девушка привлекла внимание Саумора. Она не выпускала из окоченевших рук какой-то цветастый, шерстяной сверток, крепко прижатый к груди. Саумор развернул грязные, промокшие лохмотья и увидел … ребенка!! С минуту он всматривался в посиневшее, неподвижное личико младенца. В его слипшихся, золотистых волосиках, ползала большая, зеленая муха. Она злобно жужжала, словно прогоняя старика от своей добычи.

– Пойдем отсюда. Мы ему уже ничем не поможем. Боги видно хотели сказать тебе, что-то другое – послышался снизу голос Эльда, который немного злорадствовал над неудачей всезнающего старшего брата.

Саумор тяжело вздохнул и полез обратно с приподнятой кормы корабля на землю. Он уже поставил ногу на борт, как вдруг сзади послышалось звонкое чихание. Жрец повернул голову и натолкнулся на взгляд темно-синих глаз. Таких – же глаз, как из его сна! Ребенок был жив!!

С трудом вырвав младенца из холодных цепких объятий матери, старик осторожно спустил его на берег, передав в руки братьев. Жрецы торопливо стянули с него мокрые пеленки, чтобы растереть коченеющее тельце ребенка. Когда обнажилась грудь младенца, жрецы на мгновение застыли, увидев тускло – сверкнувший медальон, висевший на змеевидно сплетенной серебряной цепочке. По – форме он напоминал клык неведомого зверя.

Саумор спрыгнул с планширя корабля на плоский валун и, подойдя к братьям, взял в руку талисман ребенка, чтобы его лучше рассмотреть.

Талисман был гладким на ощупь; из неизвестного сероватого металла. Внезапно леденящий холод металла пронзил его кисть. Жрец вскрикнул и выпустил медальон из рук. На его ладони появилось красное пятно ожога. Талисман вспыхнул на мгновенье и померк, как только коснулся кожи младенца.

– Ох, и не простое это дитя. Что принесет этот дар океана? Боги непредсказуемы. Порой, их дары опасны для смертных – мелькнула тревожная мысль у Саумора.

Ребенок, оказавшись в руках спасителей, мгновенно успокоился и заснул. Старики, завернули его в теплый шерстяной плащ и двинулись в обратный путь.

Вот при таких загадочных обстоятельствах, в первый огненный месяц весны, на одном из больших островов, затерянных в Океане Тысячи бурь, появился младенец, которого жрецы нарекли Анталом – что означало «Дитя Бури»

Не мог, ох не мог, всеведущий Саумор заглянуть в Книгу Судеб, чтобы в испещренных огненными знаками письменах, разгадать тайну спасенного им ребенка. Безжалостный Рок, безраздельно властвующий над богами и людьми, уже коснулся своей звездной дланью тех страниц Книги Судеб, где была начертана не только судьба Антала, но и существование всего Тварного мира.

….

В то время, когда на западном побережье свирепствовал шторм, на Зеленом мысе, в убогой, сырой каморке, пропахшей чесноком и вареной капустой, на соломенном тюфяке заворочался старый Эвнох – смотритель Древнего Храма. Потревоженный звоном колокольчиков, протянутых вдоль всей аллеи, и служивших надежной сигнализацией, Эвнох забухтел, точно закипевшая бобовая каша в котелке:

– Опять проклятые мальчишки полезли в чертово место! Козьи дети! Ух, и надеру я им уши!

Король Брайн дал ему на этот счет четкие указания – никого не пускать в сгоревший храм.

И не смотря на то, что смотрителю совсем не нравилась эта обитель, кишевшая призраками, которые стонали и тревожили его по ночам, Эвнох добросовестно справлялся со своими обязанностями, гоняя бездомных нищих и назойливую детвору прочь от храма.