Десять/Двадцать. Рассказы

«Это уже мои заботы», – чинно отреагировал Самойл Ильич.

4.

В то нехорошее позднее июньское утро, переходящее в изнуряющую, какую-то испанскую жару, Самойл торопился на похороны Гиндзбурга, на Холодную гору. Оставил Кере запасные ключи и просил забрать из верхнего ящика бюро деньги для её нужд. Впопыхах, оставил у неё на столе даже свои карманные часы, отчего полдня страдал на кладбище и спрашивал у друзей «Который час?», стараясь успеть на встречу с банкиром Капоном.

Вернувшись на фабрику и толкнув незакрытую дверь своего кабинета, он всё понял. Развороченные ящики, исчезнувшие статуэтки, утварь и даже отсутствующие гардины на приоткрытых окнах сообщали о своей злополучной судьбе. Самойл решил любым способом, но самостоятельно найти Керу и вышел в коридор.

По лестнице поднимался, давя отдышку, Шилов.

«Ну и денёк, не правда ли?» – блеснул он очками на шефа.

И, сровнявшись на верхней площадке, как-то по-детски завернул его рукой обратно.

«Чтоб Вам делать без нас, Самойл Ильич?», – «не попишешь, пришлось звать околоточного». – Он вынул платок и вытер складки на своей шее.

«Вон, что удумала», – продолжал он. – «Я бы и внимания не уделил, зная, что ваша персона. Но вижу – с тюками спускается. Что такое, говорю, вижу: лицо прячет. Поплыла. Глядь, а там все ваши вещи вплоть до ассигнаций. Кричу, всполошил народ, тут и солдатишку крепкого привели для конвою, вот здесь служит, смуглый такой, типа Вас…» – Шилов мог бы и продолжить, но ждал реакции Самойла Ильича.

«Ну?» – только и спросил Самойл Ильич.

«Здесь, за углом, в околотке посадили. Я к ней попросился, служивые позволили-то переговорить. Ей: мол, помогу, только покайся! Молчит… Да вы не серчайте, Самойл Ильич, я всё имущество принял по описи: ничего не пропало. Даже ваш редкий эльзевировский Мольер».

«Молодец, Алексей. Молодец».

«Да», – вспомнил Самойл Ильич, – «С Капоном что?»

«Всё уладил, Самойл Ильич, дело плёвое. Деньги уже в Евпатории…»

5.

Поприветствовав Ютковича, Самойл двинулся к табачной фабрике, размышляя, что ему обязательно нужно освободить служивого, который упустил Керу.

«Вот что, Алёша», – попросил он сразу нашедшегося в цехах Шилова, к которому впервые обратился уменьшительным именем, – «где тот солдат, у кого сбежала Кера? Разузнай-ка, пожалуйста».

«Уже», – улыбнулся своей находчивости Шилов, – «он на гауптвахте N-ского полка, я могу проводить. Вам доступ дежурный разрешил, я узнавал…»

Когда в части N-ского полка Шилов решил все административные вопросы, Самойл Ильич попросил того остаться на пропускном пункте, а сам пошёл с надзирателем до гауптвахты.

«Я Вас пущу, только Вы там без телесных, пожалуйста, Самойл Ильич», – попросил надзиратель, – «статут Вам не позволяет, да и нас самих потом начальствы через шпицрутены погонять…»

В камере лежал на тюфяке, глядя на мух, крепкий молодой человек лет двадцати трёх благородной внешности. Было видно, что разговаривать с кем бы то ни было, ему нет никакой нужды.

«Знаю-знаю Вас», – вяло произнёс он, жуя соломинку, вынутую из тюфяка. – «Да вас весь город знает, Самойл Ильич», – добавил он.

«А я тебя нет. Как звать?»

Солдат подумал и нехотя произнёс:

«Иосиф».

Самойл достал свой портсигар, полный всеми видами табачных изделий своей фабрики.

«Нет, не курю, караим», – отодвинул он от себя предложенный табак, – «да и пришёл ты зря: дело тут сложное».

«Чего уж проще? Дам залог, служи дальше».

«Дело, говорю, сложное, любовное. А ты про своё», – наконец-то обернулся Иосиф. – «Не служить мне уже… Начать бы жизнь сначала, заделался тогда виноделом в Крыму или пасечником. Всё на воле. Это да…» – Замечтался он.

Самойл понял то, о чём уже догадывался:

«Поймали-то как, расскажи?»

Иосиф помедлил, улыбаясь, словно вспоминал о чём-то, о чём не жалеет. И немногословно рассказал:

«Отстали мы на прогулке с Керой немного от конвоя за разговорами, потом говорит, что прикурить хочет. Чирканул спичкой, а она шёпотом: «Бежим». Вы же её знаете? Ну, и побежал. За город надо было бежать, а она привела в свою квартиру… Дальше рассказывать? Ну вот, помиловались, пока сходил по нужде, возвращаюсь – нет её… Да, вот часы ваши оставила, в награду: как-то сберегла, не знаю, почему не отобрали. А тут решили, видать, что мои».

В повисшей тишине кто-то из стражников расчихался в дальнем конце коридора. Потом, сморкаясь, что-то добродушно говорил себе под нос в гулком арочном пространстве.

«А теперь мне без неё никуда», – добавил безразлично Иосиф. – Чуть помолчал и свирепо приподнялся на предплечье, – «негодный ты, говорит она мне, но увижу ещё тебя – это точно, к добру-не к добру, не знаю. И глаза лисьи. Да и спасёт-де тебя караим, я уж постараюсь, говорит. Только, говорит, дружбу с ним не вяжи. Это Вы от неё, значит?» – Он подождал, бегая глазами, и опрокинулся обратно на спину. Тяжело вздохнул.

Самойл молча смерил взглядом солдата и принял решение:

«Молодой ты ещё. Не от неё. Если не хочешь служить: вот тебе денег на дорогу и записка к некоему Имдату. Езжай послезавтра в Евпаторию, и он всё устроит. Сейчас тебя выпустят, два дня поживёшь в квартире Керы, вот ключи. Одна просьба: не выходи из дома, пока послезавтра утром за тобой не приедет извозчик».

Не дожидаясь ответа, Самойл кинул деньги с ключами и вышел из камеры.

«Спасибо за щедрость, караим», – донеслось по гулкому коридору. – «Только как-бы не зря вышло…»

6.

Прошла ровно неделя. В кабинете Самойла Ильича сидел в креслах напротив хозяина толстоватый мужчина с голубыми глазами и ногтем короткопалой руки безжалостно расчерчивал на карте территорию. К тяжёлым балкам потолка поднимался густой табачный дым:

«Эти солнечные земли пойдут под виноградники», – постукивал он по местности, отделённой от побережья, а здесь», – он окаймил внушительный раздел – «места пригодны для пасек и прочих сельхозугодий. Идём далее…» – И он решил передвинуть карту Крыма. В этот момент в стекло звонко прилетел камушек, вроде бы случайно.

«А здесь…», – звук повторился и Самойл Ильич встал и подошёл к окну.

В саду он увидел мальчишескую фигурку Керы, которая показала ему рукой в сторону Холодной горы, настойчиво повторила жест и скрылась.

Решив деловые вопросы, Самойл Ильич простился с посетителем, не думая, рассовал все наличные деньги по карманам, прихватил несколько накануне приготовленных бумаг и, взвесив на руке, сунул в задний карман револьвер. Хотел было уйти, но помедлив, достал лист чистой бумаги и написал там несколько строк. Когда письмо высохло, он сунул его в нижний ящик комода и закрыл на ключ. Спустившись, сказал Шилову, что до завтра его не будет.

Каким-то, только ему ведомым чувством, он знал, что Кера ждёт его на кладбище у могилы Гиндзбурга. Так оно и вышло. Кера сидела возле свежей могилы на траве, слегка раскачиваясь, словно объятая горем.

«Здравствуй, караим», – она опять не называла его по имени.

Самойл молчал, она тоже. В кронах деревьев порывался шуметь ветер.

«Вот что. Встань, Кера».

Она послушно поднялась.