Одиннадцатое августа

– Что, кранты? Нас закрывают? Лицензию не подтвердили?

– Наоборот. Они вошли в холл, сняли головные уборы, и вдруг замерли. Стоят как вкопанные, озираются, не знают, что делать, а дальше как выдадут.

– Как у вас тут хорошо. Просто рай. Душа как в царствии небесном. Давайте ваши бумаги, мы их вам подписываем на «отлично»! Как у вас здесь здорово. Мы никуда не идём, смотреть ничего не будем. Всё, мы уезжаем!

Разворачиваются и прямиком к выходу. Я, побелев, хватаю их за руки, кричу:

– Что вы делаете? А контрольные срезы? Студенты ждут. Мы вас отсюда никуда не отпустим. У вас три дня. Вы что?

Едва их уговорила. Повела к себе, затем по техникуму, достала всю документацию, говорю:

– Хотя бы документацию посмотрите. Может что-то не так?

А они не хотят, краем глаза глянули и всё твердят:

– У вас тут рай. Нам здесь так хорошо. Мы домой едем. Документы безукоризненны.

Спрашиваю.

– Где они сейчас?

– В гостинице. Едва уговорила их остаться на сегодня, хоть пару срезов провести.

– Валентина Харлампиевна? В котором часу на них нашло-наехало?

– После большой перемены, на классном часе.

Смотрит на меня, глаза круглые от удивления, ничего не понимает, смеётся. А у меня ужас в душе. Мы о страданиях гонимого и всеми ненавидимого святителя говорим, чин прославления крутим, а внизу митрополит Готфейский и Кафайский Игнатий Гозадини сам лично принимает в раю дорогих гостей из Киева. Ни слова ей не говоря, иду к себе на лекции.

Наждачка

В сентябре 1996 года по благословению батюшки Николая (Щелочкова) я устроился на работу в школу при ИТК.

– Благословляю тебя не только учить, но и лечить детей. Иди и работай с Богом! – сказал на прощание добрый пастырь.

Слова о лечении заключённых меня удивили. С чего бы это? Учить и лечить разные понятия. Но вскоре они полностью исполнились.

Я попал в специфические условия школы для особо опасных преступников. Их собрали в ИТК посёлка Каменск со всей Украины. Мальчишки в седьмом классе не могли толком прочитать отрывок из учебника по истории Украины. У меня в кассе был всего один мальчик, который мог грамотно и членораздельно прочитать любой текст. Учебников не хватало, приходилось чередовать рассказы с чтением отрывков домашнего задания.

– Дима, прочитай нам этот абзац, – попросил ученика в рабочей спецовке.

Но тот не отрывал головы от парты.

– Дмитрий! Я к тебе обращаюсь, – подхожу к парте.

– Олег Степанович, не могу – глаза болят, ничего не вижу.

– Ну-ка, посмотри на меня.

На меня смотрят красные, воспалённые глаза. Спрашиваю:

– Чем ты их замастырил?[3 - «Мастырка», «мастырить» наносить себе искусственные увечья, уродства для собирания милостыни или отправки в тюремную больницу. Примечание автора.]

Класс тут же взрывается хохотом.

– Нулевой наждачкой.

– Зачем?

– Я потом скажу.

– Да он на больничку собрался, – смеются одноклассники.

– Ты что-нибудь видишь?

– Смутно. Читать я точно не могу. Глаза режет так, что сегодня вообще не заснул.

– А в санчасти что сказали?

– Ничего. Как увидели, так сразу выгнали. Сказали, чтобы шёл в отряд. Им мастырщики не нужны.

– Завтра у нас нет уроков, а послезавтра перед уроком приди ко мне. Ты мне будешь нужен. Понял. Если меня не будет, стой на перемене у каптёрки.

– Хорошо, Олег Степанович.

Я забыл слова батюшки, но что делать, знал совершенно точно. Дома у меня стоял набор для крещения. Его привезли из Иерусалима. Святая вода, елей, земля и свечка. Через день мальчик стоял под дверью нашей раздевалки.

– Заходи.

Вынимаю масло и вслух громко произношу.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа помазуется раб Божий Димитрий…

Не успел я помазать, как открывается дверь и входит завуч школы Александр Петрович. Увидев бутылочку с крестом, кисточку и услышав «религиозный дурман», да ещё где? В светской школе, завуч взвился и открыл рот.

– Что вы себе позволяете, Олег Степанович. У нас для воспитанников работает прекрасная санчасть. Заниматься самолечением в стенах колонии строго-настрого запрещено. Вы меня слышите? Это нарушение преподавательской этики.

Но я не думаю его слушать и смотреть в рот. В то мгновение он был для меня пустым местом. Дело начато во славу Божию, во славу Божию оно и должно закончиться. Не обращая на него никакого внимания, трижды мажу воспалённые глаза арестанта оливковым маслом.

– Аминь. Не смывай масло, оно само сотрётся за пару часов. Иди на урок, – отпускаю ученика.

А в каптёрке должен был начаться грандиозный скандал. Но от увиденного завуч лишился дара речи. Он обалдело глядел то на кисточку, то на бутылочку в моих руках. «Предметы религиозного культа» в «его школе» вызвали у Александра Петровича временный паралич речевого центра. Завуч был сыном полковника КГБ и 100% атеистом. Наконец, придя в себя, Александр Петрович произнёс.

– После уроков зайдите ко мне в кабинет.

Диму я не видел два дня. Выходные. А когда увидел, не поверил – его глаза были совершенно здоровы.

– Олег Степанович, спасибо вам огромное. У меня всё прошло. Вечером я лёг спать с больными глазами, крепко заснул. А когда проснулся, глаза стали как раньше. Вся боль и краснота исчезла. Я всё вижу.