Не погибнет со мной

– К-косить я умею, – возразил он. – Полторы десятины за день, если угодно. П-поповичи – не помещики, а скорее, крестьяне. Что касается будущего… Стану врачом. Может быть, хирургом. Буду спасать людей.

– Людей? – ЭнТэ опять насмешливо приоткрыл глаза. – Это единицы, Кибальчич. Совсем в другом задача. Надо… надо спасать Россию, а не «людей».

Кибальчич улыбнулся: уж больно знакомая прозвучала фраза. Вот только никто не знал – как? Одни считали – нужно срочно начинать революцию, другие – революции не дождаться, нужен переворот. Сам он считал, что ни революция, ни переворот не возможны. Но и эра реформ, по-видимому, закончилась, реформаторская энергия государя уже реализовалась, иссякла. Что же дальше? Путь один: просвещение. Всех – от крестьянина до сенатора. Новые реформы должны быть вызваны новым уровнем просвещения общества. Далеко не все зависит от воли правительства и государя.

ЭнТэ снова сцепил белесые густые ресницы.

– Напрасно я к вам приехал, – пробормотал он. А через минуту вскочил: – Вы как хотите, а я домой. Не по себе мне валяться здесь.

Кибальчич поплелся следом.

В комнате ЭнТэ схватил первую попавшуюся книжку и рухнул на кровать.

– Что это? – спросил через минуту с недоумением.

Книжка ему попалась интересная: Чаруковский, «Народная медицина». Резко повернулся, швырнул на стол.

– Зря тратите время, Кибальчич. Совсем другим вы обязаны заниматься сейчас.

Тут Кибальчич вовсе развел руками: одна максима за другой.

– Есть университетский курс физики Петрушевского, Столетов…

– Терпеть не могу учебники.

– …Гервинус – «История 19 века», Шатриан, Ланге…

Когда Кибальчич открыл чемодан, ЭнТэ алчно набросился на книги, откладывая стоящие, швыряя обратно те, что, на его взгляд, не стоили внимания. И вдруг, увидев стопку брошюр в бледнофиолетовых обложках, замер.

– Это ведь «Сказка о четырех братьях», которые я вам дал!

– Да, – кивнул Кибальчич.

– Ну и что же? – спросил ЭнТэ снова насмешливо и иронически. – Так они и пролежали месяц в вашем фамильном сундуке?

Крупно зашагал по комнате, обдумывая возникшее положение.

Кибальчич, собственно, и не намеревался давать их крестьянам. Приехав в Жорницу, он скоро понял, что крестьяне здесь такие же, как в Коропе, и брошюрка эта им не нужна. Да и вообще, вся литература, ходившая среди студентов, такая, как эта «Сказка», или «Хитрая механика», или «Как должно жить по законам природы и правды» интересна и важна для самих пропагандистов, а для крестьян – никакое не откровение, лишь отголосок проблем, пустые слова.

– Ладно, – сказал ЭнТэ. – Завтра же беремся за дело. Вы знаете кого-либо из грамотных крестьян?

– Мало… Разве солдат бессрочно-отпускной Василий Притула. И денщик брата Григорий.

– Вполне достаточно. Завтра же пойдем к ним. Вы сами прочитали «Сказку»?

– Прочитал.

– Понятно. Она не произвела на вас впечатления. Это потому, Кибальчич, что вы обуты и сыты. А крестьянин… Увидите, как аукнется.

Между прочим, ЭнТэ явился в Жорницу с котомкой – мешком, по-крестьянски завязанным помочами-веревкой за углы и горловину. В мешке оказалась одежда: крестьянский зипун, драные штаны, красная рубаха, выношенные сапоги. Все это ЭнТэ и продемонстрировал Кибальчичу.

– Купил за бесценок на Сенном рынке.

Кибальчич не удивился: половина студентов академии, собираясь на вакации, запасалась зипунами и рубахами.

– И вообще, Кибальчич, предлагаю оставить ваше поместье и

пойти к людям. Например, пройти бурлаками весь путь – от Рыбинска до Астрахани.

Иванов, у которого Кибальчич познакомился с ЭнТэ, ходил прошлым летом в «народ». Тоже запасся вонючим зипуном, лаптями, но первый же мужик, увидев его, крикнул: «Мусью, дай на водку!..» Впрочем, к концу лета так опростился, что в Екатеринославле, на станции, жандарм надавал ему тумаков без повода и причины, за немытую рожу.

– Не верю я, ЭнТэ, в т-такие хождения.–И этим ответом, по-видимому, расписался в полном своем ничтожестве.

– Отсталый вы человек, – с чувством произнес ЭнТэ.

После ужина улеглись с книжками. ЭнТэ шумно и досадливо вздыхал, ворочался и, наконец, швырнул «Рабочий вопрос» Ланге под стол.

– Чепуха, – сказал. – Гасите лампу, Кибальчич, будем спать.

Залез под одеяло с головой.

– Надо вообще прекращать читать книжки, – прогудел из-под одеяла. – Вредная привычка.

– А что же надо? – улыбнулся Кибальчич.

– Действовать.

Наутро, узнав, что Василий Притула, однодворец Герасим Дониковский, братья Стефанюки мечут стога в лесу за Собью, они и отправились к ним, захватив экземпляр «Сказки». Шли молча, и Кибальчич думал о том, что напрасно торопятся, стогование трудное дело, и надо бы выбрать более подходящий момент и случай, а ЭнТэ – что Кибальчич порядочная растяпа, если не удосужился до сих пор передать книжку крестьянам.

Пришли, однако, в удачный момент, к полднику. Мужики только что уселись, привалившись к стогу, достали из котомок припасы. И разговор сразу пошел удачный, веселый: не угостить ли барина хлебом с салом, не хлебнуть ли из одного кувшина кваску, и правда ли, что у человека кишок двенадцать аршин, очень это сомнительно, поскольку, например, у Герасима Дониковского, однодворца, кишки и в голове. Сам Герасим, глуповатый, старый, стоял в это время на стогу, лишенный возможности слезть до конца работы и сердито прислушивался, наставляя к уху ладонь – знал, что если внизу хохочут, то над ним.

С любопытством поглядывали на ЭнТэ, что нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая главного разговора. Ну, а Кибальчич, давно усвоив крестьянскую манеру общения, не торопился и лишь выставлял книжечку в рассчете, что сама привлечет внимание, как необычный предмет. И, наконец, Притула поинтересовался: «Что за книжка у вас, барин?» Тут Кибальчич и предложил взять, почитать. А понравится – оставить у себя или передать другому.

Когда возвращались, помрачневший ЭнТэ сказал:

– Вы должны были сделать это месяц назад. Совсем иной получился бы разговор.

– Какой?

– Деловой, – сердито ответил ЭнТэ.

Развеселился он только, когда, возвращаясь лесом, вдруг увидели двух старух, улепетывающих от них в чащу. ЭнТэ засвистал, заулюлюкал, а потом сказал:

– Не думаю, что они приняли нас за разбойников. Признайтесь,

Кибальчич, лес – ваш? Не пускаете крестьян по ягоды?

Кибальчич смущенно молчал. Действительно, Мария запретила крестьянам собирать ягоды и вообще ходить в лес, опасаясь пожара, поскольку был случай: уселись мужики покурить табаку на лесной поляне, раздули костерок – быть бы большому пожару, если б не гроза с ливнем.