Долгая дорога в дюнах

– Около семисот латов. И тебе триста. Вот и получается…

– Ну, между собой мы пока считаться не будем… А ссуда… Неважно у меня, правда, с наличными, да ничего… Ссуду вашу я погашу. С банком лучше не тянуть. Проценты…

До Зенты трудно доходил смысл его слов.

– Как, ты сам… наши долги?

– А ты что думала? Пришел рубашку последнюю с вас снимать? Мы же люди… Всю жизнь прожили рядом. Янка, почитай, братом был мне…

– За доброту вашу спасибо. Но мы так не можем, – самолюбиво перебил его Артур.

Озолс опять предостерегающе поднял руку:

– Я не милостыню вам предлагаю. Заработаешь – отдашь. Промысловый участок отцовский правление тебе оставит. Может, еще и прибавим немного.

– А ловить на чем?

– Лодку пока возьмешь у меня. Моторная, пятнадцатисильная. К тебе любой напарником пойдет. А зимой на озера, за карпом. Он теперь в хорошей цене. Я думаю, если каждый третий улов мой – не так уж много получится. Глядишь, постепенно и отдашь отцовский долг. Ну что, по рукам?

Артур в нерешительности помялся, но упираться не стал:

– Согласен.

– Выбирай, что лучше – расписка или вексель?

– Вексель.

Утром вдоль всего берега шла работа – рыбаки волокли к морю карбасы, загружали снасти, готовились к путине. Озолс, с погасшей трубкой в зубах, приглядывал за своей артелью. Мимо него то и дело пробегали люди – кто с веслами, кто со связкой балберов – поплавков.

– Невод куда грузить? – согнувшись под тяжестью сложенной сети, остановился рядом с ним Артур.

– Во-он в тот карбас, к Фрицису, – Озолс неодобрительно посмотрел на парня: – Чего один надрываешься? Помочь некому?

– Да мне – раз плюнуть! – молодецки крякнул Банга и, стараясь держаться прямо, пошел к лодкам.

– Заботу показываешь? – желчно бросил подошедший Калниньш. – Теперь можно – вексель-то выхватил!

Озолс обернулся, раздраженно бросил:

– Все ты мечешься, как ужаленный. Суешься в каждую дырку… Нехорошо.

– Нехорошо? – сузил глаза Калниньш. – А людей одурачивать, с голого последнюю рубаху снимать – хорошо?

– Послал бы я тебя… Надоело, понимаешь? Давай хоть раз потолкуем по-человечески.

– С тобой толковать!..

– Нет уж – давай! – Озолс ухватил Калниньша за рукав. – Сядь-ка. – Первым опустился на борт дырявого карбаса, достал портсигар – там было пусто. Калниньш, не глядя, протянул свои папиросы. Задымили.

– Ты вот векселем меня попрекнул, – пыхнул дымком Озолс. – А я, между прочим, его не тянул, они сами…

– Ясно – сами, – перебил Калниньш. – Ты знал, на какую наживку ловить. Как же – гордые, честные…

– Правильно, честные. А ты хотел, чтобы сын отцов долг замотал? С обмана жизнь свою начал?

– Да какой долг? Какой? Янка на тебя девять лет горбатился. Да он втрое свой долг отработал. – Калниньш уперся в Озолса требовательным взглядом.

– Ну, знаешь, так рассуждать… Может, по-твоему, еще я ему должен? Они не то что вексель – дом хотели продать, чтобы рассчитаться. Другой – тот же Аболтиньш, к примеру, – стал бы церемониться? Ну-ка, скажи?

Калниньш промолчал.

– То-то! А я и парня к делу пристроил, и кусок хлеба в руки дал. Да еще с банком за них рассчитался. Мало?

– Благодетель… Из отца душу мотал, теперь на сыне покатаешься.

– Да что ты все к той бумажке цепляешься? Бумажка, бумажка… Может, я про нее и вовсе забуду.

– Ты-то? – Калниньш скривился в злой усмешке. – Пожалуй, забудешь.

– А тебе хотелось, чтобы у меня память и вовсе отшибло? – тихо, с придыханием спросил Озолс. – Ну а мои долги кто вернет?! Вот эту самую… – Он зло хлопнул себя по протезу. – Много мне потом помогли? На чурбак этот скинулись? Так-то, сосед, – чужое легко считать. А как оно досталось – слезами ли, кровью… А! – Озолс махнул рукой и заковылял по песку.

Лодки, одна за другой, отходили от берега. Море, по-утреннему тихое, стелилось зеркальной гладью. Далеко над заливом разносились веселые, зычные голоса рыбаков – те перекликались, перекидывались нехитрыми шуточками:

– Эй, Друкис, невод забыл!

– Где?

– У бабы под кроватью. Греби обратно, а то, глядишь, кто другой утащит, – дружно орали с соседней посудины.

Артур заметно нервничал: то схватится за плицу [2 - Плица – черпак для откачки воды из лодки.], то слани [3 - Слани – настил на дне лодки.] поправит…

– Что ты мечешься, как Аболтиньш по трактиру? – не выдержал сидевший на руле Фрицис Спуре.

– Я? – вспыхнул Артур. – Так я же… это…

– Он же… это… – передразнил Лаймон. – Службу показывает. Думает, Озолс зятька будущего с берега увидит.

– Помолчи, Лаймон, – оборвал Фрицис. – А ты, сынок, спину-то побереги. Хоть она у тебя, видать, крепкая, да не таких здесь обламывали. Работаешь – и работай!

Артур поймал насмешливый взгляд Лаймона, недовольно насупился.

Летним солнечным днем по дороге, обсаженной высокими вязами, катила добротная озолсова коляска. Она только что отъехала от станции – паровозный свисток и шум отходящего поезда ненадолго заглушил цокот копыт. В повозке, среди груды коробок и лакированных чемоданов сидела девушка. В свои девятнадцать Марта Озола была удивительно хороша и, что случается нечасто, почти лишена кокетства. Но именно эта серьезность и придавала облику девушки особую, благородную прелесть. Серый, элегантно простой английский дорожный костюм очень шел ей.

– А пруд? За мельницей, где ивы? – расспрашивала она Петериса. – Не построили еще там новую купальню?

– За мельницей? – задумчиво переспросил возница. – Туда как раз на прошлую пасху мельник свалился. От Круминьшей шел.

– Утонул?