Там кедры врезаются в небо

Приготовив нехитрую снасть и проверив её в кадушке наполненной водой, Санька уложил в сумы большие полиэтиленовые мешки под рыбу, соль, котелок и пакетик с продуктами.

Утром он разбудил Лёшку с первыми петухами, затопил печь, поставил на неё чайник. Наскоро позавтракав, выехали с восходом солнца. Ночью был заморозок и под копытами коня с хрустом ломался тонкий ледок, покрывший частые лужи на дороге. Над забайкальской тайгой медленно вставало большое ярко-оранжевое солнце, кусты покрывались влагой от тающей изморози. После получаса езды они пересекли вброд реку и ещё минут через пятнадцать остановились. Санька распряг коня и привязал его за кончик узды верёвкой, другим концом к толстой березе на луговине. Затем зашел в кусты и вытащил припрятанное им длинное удилище из прямой прогонистой сосенки и, расправив голяшки болотных сапог, забрел в реку. На границе воды с берегом стояла корочка тоненького, хрустально-прозрачного гладкого припоя льда. Река парила.

– Ты каво стоишь? Бери топор и руби себе удочку! – сказал Саня.

– Сначала посмотрим, будет ли чего ловиться!

– Куды она денется! – уверенно заверил Сашка.

Закинув свою снасть, он тут же резко подсек удочкой скрывшийся под воду наплыв. Кончик её изогнулся, затрепетал и задергался. Саня стал боком выходить из воды, плавно ведя крупную рыбину под водой к берегу, затем рывком, вскользь по камням, выбросил её на берег. Это был крупный ленок на полтора-два килограмма. Положив удочку, он подошёл к извивающейся полумесяцем на гальке яркой рыбине, с золотисто-розовыми боками, с тёмными пятнами поверх них, и, подцепив её двумя пальцами под жабры, ловко перехватил за хвост другой рукой, с оттяжкой шлёпнул головой о крупный камень. Ленок, мелко задрожав, затих. Радостный Саня бросил его на дно толстого полиэтиленового мешка.

– Первый есть! – довольным голосом промолвил он и, присев, смыл с рук рыбью слизь, – Лиха беда начало!

Воодушевившись, Лёшка сразу побежал искать себе удочку. Однако рядом с речкой ничего подходящего не нашлось, – талины были короткие, березки и осинки кривые, поэтому пришлось подняться в лесок повыше, где он нашел и срубил себе на удочку тоненькую, но длинную лиственницу и сразу обтесал её верхнюю половину ножом, нижнюю не стал, чтоб не засмолить руки. Вернувшись обратно, он обнаружил, что Санька вытащил ещё одного крупного ленка и пару хариусов по полкило.

– Я смотрю, у тебя дело пошло?

– А куда оно денется! – ответил улыбающийся Саня и снова подсек рыбину.

Привязав настрой к удочке, Лёшка распустил подогнутые голяшки резиновых сапог и зашёл в воду на бороздку чуть выше ямы, где стоял Санька. Первый раз снасть спустилась по течению без поклевки. Лёшка прибавил глубину на десяток сантиметров и забросил снова, настрой, словно зацепившись за дно, начал плавно притапливать наплыв. Лёшка дернул удочку и почувствовал, как леска задрожала вместе с удочкой, рыбина была крупная. Он вывел её по воде к берегу и так же, как делал Саня, рывком вскользь вытащил из воды на каменистую косу. Это был килограммовый хариус. Довольный Лёха подошёл к нему и, отцепив мушку, шлепнул его камнем, чтобы тот не трепыхался. Хариус был тёмно-стального цвета, с прямыми линиями из мелких чёрных точек по бокам, будто рассекающих его пополам, и огромным полукруглым спинным плавником, покрытым ярко-радужными кругами. Руки сразу впитали в себя запах свежей рыбы.

– Смотри, какой красавец!

– Ага, крупный, такого здесь редко встретишь, – ответил удивленный Саня.

Обловив эту яму, они перешли на другую. Ближе к обеду выпотрошили и пересыпали крупной солью всю рыбу, которой было уже килограммов под сорок, затем, сварив котелок кипятка, заварили чай и перекусили малосольным хариусом, которого Санька предусмотрительно присолил ещё утром. После решили переехать на другую сторону реки, где, по словам Сашки, можно было поймать тайменя. У него там был спрятан так называемый «спиннинг» – палка с прикрученной к ней проволокой инерционной катушкой с одной стороны и большим кольцом – с другой. Блесна была самодельной, из нержавеющей столовой ложки, с ярко-красной подмоткой на кованом тройнике, на которую, по его утверждению, брал любой таймень. Обкидав большой залив, Сашка выудил таймешонка килограмма на четыре. У Лёшки спиннинга не было, поэтому приходилось только наблюдать за рыбалкой товарища, сидя на берегу. Санька перешел к яме у выхода залива и встал на упавший в воду ствол сломанной толстой лиственницы. Когда яркая блесна уже подходила к его ногам, из глубины вдруг метнулось что-то огромное, с головой, похожей на пятилитровый котел. Пасть раскрылась, и ярко-красный тройник оказался внутри. Стальная ложка сначала встала как вкопанная, повиснув на верхней челюсти рыбины, затем отправилась в бездну ямы вместе с полутораметровой чёрной тенью, развернувшейся на месте. Сашка явно не ожидал такого поворота, глаза его чуть не вылезли из орбит, а лицо стало бледным и сосредоточенным. На воде расходился круг от вильнувшей хвостом рыбины. Он, не выпуская спиннинга из рук, упорно пытался удержать катушку. Было слышно, как по костяшкам его пальцев застучали её рукоятки, а леска с напряженным свистом, переходящим в звон, разрезая воду, уходила вглубь улова. Он уже почти полностью остановил катушку, переместив центр тяжести назад, как вдруг перетянутая леска со звуком «птьу-ю-у…птык» лопнула, впившись одной из половин в воду, другой взлетев вверх. Потеряв равновесие, Саня полетел назад спиной, не выпуская спиннинга из рук, и плюхнулся в воду, в сторону берега. Всё произошло настолько стремительно и неожиданно, что Лёшка даже не успел что-нибудь посоветовать или как-нибудь поддержать друга. Тот, мокрый и разочарованный, выбрел из воды и принялся снимать болотники, чтобы слить из них воду.

– Это что за крокодил-то был?! – наконец выдавил из себя опешивший Лёшка.

– Таймень! Килограмм на тридцать пять, не меньше! Да черт с ним, что сошёл, блесну вот жалко! – с явно искусственным безразличием в голосе произнес Сашка.

– Нашёл чего пожалеть, ложку железную?! Тут такая рыбина сорвалась!

– Это не просто ложка, эта блесна – фартовая…

– В институтской столовой можно сколько угодно таких фартовых натырить! Ладно, я пошёл костер разжигать, а то тебе сушиться надо, да чаю поставлю вскипятить, горячим сразу согреешься.

Лёша, надрав бересты и наломав мелких сухих веточек, стал разжигать костер у большой кучи белёсых палок, веток и стволов, что в Сибири называют наносником. Жар из них отменный, так что Санька быстро подсушил свою суконную куртку и армейские штаны. Перекусив хлебом с солёным салом и глотнув горячего чайку, запаренного с листьями дикой смородины, они отправились обратно, – запасных блёсен у Сашки больше не оказалось.

Вечером они составили список продуктов и необходимых вещей для своей первой промысловый охоты, которую здесь называли белковьём. Завезти их обещал дядька Толя. По плану на завтра им предстояло закупить продукты, спички, сигареты, набрать керосина в канистру и арендовать пару лошадей. Хорошо, что Лёшка предусмотрительно приобрёл в городе несколько стекол для ламп и батарейки для транзистора, здесь всё это было страшным дефицитом. Ещё им нужно было получить малокалиберные винтовки – тозовки, и патрончики к ним.

Весь следующий день Лёшка чувствовал внутренний волнительный трепет, который обычно охватывал его перед выездом на охоту. Первым делом решили отправиться к Серёге Молокову – новому охотоведу. Тот встретил студентов искренней улыбкой, от которой на его щеках всегда образовывались ямочки. Сергей был хоть и невысокого роста, но крепко сложенным малым, носил аккуратно подстриженные чёрные усики, глаза его имели весёлый прищур, и он почти всегда улыбался. Все знали, что он служил на флоте, потому как в его речи часто всплывала фраза: «моряк на суше не дешёвка!» На выбор он предложил студентам несколько новеньких пятизарядных ТОЗ-17 01, партию которых промхоз только что закупил, или старые, тяжёлые ТОЗ-8, которые часто называли ломами. Новые, легкие тозовки лежали в больших деревянных ящиках, ещё завернутые в промасленную бумагу. Пластиковые магазинчики на пять патронов были привязаны к верхней антабке шпагатом. Студенты решили взять их. Постреляли из нескольких по тетрадным листкам с нарисованными кругами, прикреплёнными во дворе на поленнице. Лёша выбрал ту, что стреляла всех кучнее. Все её пули на двадцать пять метров, отмеренных им шагами, цеплялись друг за дружку, но ложились немного вправо, однако он знал, что это можно легко исправить, чуть сдвинув мушку в ту же сторону. Сашка же взял ту, что била по центру, решив, что все они одинаковые. Патронов взяли по двадцать пачек на брата, сложив их в мешочек из плотной ткани, что по просьбе Лёшки сшила его мама.

Затем они направились в магазин, единственный во всей деревне, с простым и коротким названием – «сельпо», сокращение от «сельское потребительское общество». В деревянном доме из кругляка был один большой зал, но из двух условных половин: продуктовой и хозяйственной. Поздоровавшись с продавщицами, Санька засунул руку во внутренний карман и достал из него свернутый вчетверо тетрадный листок, на котором всё было четко расписано по порядку, и даже по значимости от соли до сигарет «Прима». Продавщица не торопясь выкладывала из больших деревянных лотков или стоящих рядом мешков сыпучие продукты в их мешочки большим полукруглым алюминиевым совком, затем ставила их на большую площадку красных весов с длинной стрелкой, уходящей к высоко расположенной полукруглой шкале, в противовес на малую ставились разные по весу гири. Если продукта не хватало или было много, она ловко добавляла или убавляла его своим черпаком. Всё измерялось килограммами, укладывалось сначала в мешочки, потом в большие полиэтиленовые пакеты, затем в крапивные мешки и туго завязывалось верёвкой. В конце взяли большой мешок муки и два сухарей, с учетом кормежки собак. Всё мешки на своих горбушках стаскали к тетке Маруське, которая жила совсем рядом, чтобы потом перевезти на коне к дяде Толику.

В пекарне купили сорок булок хлеба, плотно уложили их в два крапивных мешка и стянули вязками и также утащили к тетке. Добродушная тетя Маруся дала Сашке трехлитровую банку сметаны и ещё наложила полный пакет квашеной капусты. Затем друзья направились в контору промхоза, где выписали у главного зоотехника в аренду двух коней с упряжью для завозки в тайгу продуктов и с квитанцией отправились прямиком на конюшню. Конюхом работал Гоха – мужичок невысокого роста и неопределенного возраста, в засаленной фуфайке и замусоленной кроличьей шапке-ушанке с торчащими по разные стороны «ушами» и тёмно-коричневыми пятнами от махорки между пальцев. Лицо его было небритым, смуглым, с глубокими паутинками морщин у глаз. Он долго смотрел на их квитанцию, почесывая затылок, затем, хитро прищурившись, спросил Саню:

– Ты же читать-то умеешь, так говори, чаво пишут-то?

– Так чтоб двух хороших коней дал с упряжью!

– Прям так и сочинили – хороших? А где ж таких взять-то не написали? На белковье, чо ли, собралися?

– Ну, собрались уже, чаво дома-то сидеть? – на его же манер ответил Сашка.

– Это, паря, верно, ежели ноги ходячие, то надо по тайёге бегать. Белка ныначе будет – орех, молвят, бравый.

– Ну так что, коней-то дашь? Кобыл не надо, у нас грузу много.

– Дам, коль поймам, вон овса гребни-ка в вядроко с бочки-то, – скомандовал Саньке Гоха, снимая со столба две узды.

– Ты моему городскому другу поспокойней дай, он толком не ездил никогда.

– Чаво не дать-то, дама…

Забрав у Сашки ведро с овсом, Гоха пошёл к группе коней, стоящих в большом загоне, и, поставив его к своим ногам, спрятал узды за спину. Кони прекрасно понимали, зачем конюх нёс упряжь, не торопились подходить к нему, лишь фыркали, тараща выпуклые глаза на ведро, и перетаптывались с ноги на ногу. Первым не выдержал светло-серый конь и подошел к ведру, уронив его длинной мордой, рассыпав приманку. Гоха, чуть подождав, когда он наберет губами овёс в рот, накинул на него узду и, вставив удила в пасть, вывел, подав Сашке конец повода. Затем опять зашел в загон и, схватив за гриву карего, который тоже подошёл к рассыпанному овсу, надел узду и повел к студентам.

– Кому какого? – спросил Саня.

– Ентова Карьку тебе! – ответил Гоха и привязал коня к жерди загородки, – Сивку – твоёму товаришу. Пошли за сёдлыми.

Саня привязал серого рядом с карим, пошёл вслед за конюхом, Лёшка последовал за ними. Передвигался Гоха, как старик, ширкая по земле кирзовыми сапогами с подвернутыми голяшками, мелко перебирая ногами и сильно сутулясь. Сняв с полки под навесом два седла, он подал их студентам вместе с потниками.

– Ты нам сумы ещё дай! – попросил Саня, хотя те и не числились в квитанции.

– Сумы? А сумы суш-шый дефисыт! Одни тока и остались…

– Ладно, давай хоть одни… У Мухи вторые попросим! – рассудил Санька.

Накинув сначала потники, а затем сёдла на спины коней, они стали затягивать подпруги. Лёшка смотрел, как всё это делает Сашка, и повторял за ним. Подпругу тот затягивал, упираясь коленом в бок животного, с силой тащил ремень на себя, стараясь застегнуть пряжку как можно туже. Затянуть туго у Алексея не получилось, так как конь шарахался от него, почувствовав его неуверенность. Зафиксировав подпруги как смог, он вывел сивого вслед за Саней за забор конюшни. Сашка, зажав повод узды в левой руке, ей же взялся за переднюю луку седла и, вставив ногу в стремя, легко вскочил на спину Карьки. Лёха, внимательно наблюдавший за ним, решил, не дожидаясь помощи, сделать то же самое, но животное, чувствуя его нерешительность, стало отходить от него боком. Лёшка уже сунул ногу в стремя, но Сивка сместился, и наездник повис в воздухе. Подтянув себя к седлу, Лёша лёг на него животом. Конь, заржав, заходил под ним, однако Лёшке удалось перебросить ногу и сесть в седло, но повод он упустил и не успел воткнуть вторую ступню в стремя. Сивка начал высоко подпрыгивать, пытаясь скинуть седока, затем рванул галопом по полю. Лёшка держался за седло как мог, но через сотню метров бешеной скачки оно стало съезжать набок вместе с ним. Он свалился на землю, сильно ударившись спиной. Носок правой ноги предательски зацепился за стремя, и конь потащил его за собой, стараясь ещё и лягнуть задними ногами. Впереди стоял высокий забор, Сивка чуть притормозил, отворачивая от него, в этот момент стремя, ослабнув, слетело с Лешкиной ноги. Только теперь, оказавшись позади, он разглядел отвисшие семенники и понял, что это не мерин, а жеребец.

– Живой? – спросил подъехавший Саня.

– Вроде как, – протянул Лёха, тяжело поднимаясь с земли.

– Вот Гоха чёрт! Просил же дать тебе спокойного коня!

– Тут в Мензе, видно, все такие шутники…

Санька подъехал к вставшему в переулке у зеленой травы Сивке, прямо с коня схватил его за узду и вернулся Лёшке, затем произнес:

– Держи крепче, я седло поправлю.

Слез с коня и, ослабив ремни, вернул съехавшую под брюхо сидушку на место и с силой затянул подпруги.

– Может, лучше поменять этого жеребца на мерина или кобылу? – спросил Лёша.

– Ну, пойдем узнаем у Гохи, может, и поменяет.