Бурное

Продавец тут как тут, вежливо поинтересовалась, берёт ли что-то фройлен?

Ирина мотнула головой, нет.

Марго переоделась и тоже пошла к выходу. Когда они были около двери вдруг услышали крик и обернулись:

– Фройлен, фройлен, – продавец показывала на юбку Марго.

– Побежали, – дёрнулась Марго.

Ирина побежала вслед за Марго. Потом много раз ругала себя за это. Но девушка, до этого сидевшая за кассой, ждала их у двери. Она оказалось высокой и плечистой. Легко схватила Марго за руку выше локтя.

Ирина остановилась, она не могла понять, в чём дело, на что показывала продавец. Марго была в своей одежде, в той, в которой пришла.

Откуда-то появился третий продавец, они окружили их и быстро что-то обсуждали. Ирина не всё понимала, но слово полиция слышала отчётливо.

Одна из продавцов приподняла юбку Марго, и под ней оказалась та, которую мерила и Ирина.

Щёки Ирины мгновенно запылали. Ей стало жарко и дурно.

– Моя подруга просто забыла снять. Мы заплатим, заплатим, – выкрикнула она, чуть не плача.

Продавцы замолчали и все одновременно посмотрели на неё.

– А деньги у вас есть? – поинтересовалась одна из продавщиц.

Ирина кивнула головой, и как во сне, не чувствуя ног, прошла к кассе. Марго сняла юбку. Вторая продавщица приняла её с осторожностью, как будто ткань могла взорваться, аккуратно расправила и передала той, что с самого начала сидела на кассе. Всё это было медленно до невозможности.

Ирина в любой момент ожидала приезда полиции.

«Мы покупаем юбку, мы просто покупаем юбку», – твердила она про себя.

Этого случая Ирине хватило. Им просто повезло, что продавцы не успели вызвать полицию.

Марго же угомонилась только на время.

Торчала с мороженым на скамейке в парке недалеко от школы. Иногда у неё появлялись деньги и тогда она усаживалась в кафе. Заказывала коктейль и глазела на улицу как героиня фильма.

7

Ирина дошла до конца улицы. За объездной дорогой начинались холмы, уходящие вверх к заснеженным пикам. Бурное стоит на плато, с четырех сторон отроги Каратау, Алатау и Боралдай. На высоте скрываются озёра, с них вниз, пробивая дорогу среди камней, сбегают быстрые речки. Весной они, полноводные и шумные, играючи перекатывали камни, к осени пересыхали, превращаясь в едва заметные ручейки.

Пока она шла, её обогнал пастух на лошади, подгонявший небольшое стадо в предгорье. Коровы равнодушно прошли мимо. Пастух же даже развернулся в седле, чтобы разглядеть Ирину. Смуглый узкоглазый парень ей не знаком. Слишком молод, наверняка родился уже после того как она уехала.

Ирина хотела бы подняться наверх к озеру. Ходила до него с отцом, когда ей было двенадцать. Запомнила, как облака отражались на водной глади, будто оказалась на небесах, там, где живёт бабушкин бог. Необыкновенное место, но чтобы добраться нужна машина, горные кроссовки и попутчик. Самой дорогу не найти.

Ирина дружила в интернете с многими из Бурного, кто уехал в Германию, Россию, Канаду, штаты. Почти все её одноклассники эмигрировали, а те, кто остались, в сети не регистрировались.

Ирина набирала имя и фамилию Нуралы на русском и английском. Поисковая система отвечала, что совпадений не обнаружено. Как такое возможно в двадцать первом веке, что о человеке ни одного упоминания, Ирина не понимала.

Она взошла на ближайший холм, за ним – множество холмов до самого горизонта, на котором горы смыкались с небом. Вот где ничего не изменилось. Под ногами крошилась иссушённая к концу лета земля, далеко впереди высились горные вершины. Над ними – ватные облака и бесконечное голубое небо.

После ночи, проведённой в поезде, запах сухого разнотравья пьянил Ирину как будто она не дышала, а пила ликёр. Когда-то давно, когда ей было десять, она ехала с классом в Джамбул, и у неё похоже кружилась голова.

Пока автобусик натужно поднимался между холмов, Ирина следила за густо накрашенными губами женщины-экскурсовода в ярком малиновом платье.

Мама, бабушка, да и учителя Ирины красились не броско, почти незаметно. Думать о внешнем стыдно, говорила бабушка.

Бабушка с утра надевала передник поверх платья, и принималась за работу. Кормила кур и свиней, полола траву. Ещё успевала к завтраку нажарить гору блинов, а когда садилась за стол, всегда благодарила создателя. Ирина удивлялась, зачем? Ведь сама всё приготовила.

В спальне у бабушки в неприметном месте, между окном и шкафом, висело маленькое распятие.

– Чтобы не увидел кто непрошеный, – как-то обронила бабушка.

Перед сном она застывала на коленях перед распятием, чуть слышно шепча. А в это же время в темноте дома перед другим окном сидела мама и тоже беззвучно молилась. В свете луны она была очень красивоё в ночной рубашке с распущенными волосами. Настоящее таинство.

Бабушка, напротив, выглядела собранно, волосы прятала под платок, на плечи накидывала шаль.

При многих схожих чертах они были бесконечно разные.

В сорок первом году бабушку депортировали из Поволжья. Ей тогда было пятнадцать. Отца забрали, а её, маму и братьев посадили в вагон для скота, такие вагоны еще называли телячьими, и повезли. Бабушка говорила, чтобы унять резь в животе, она отгрызала волокна от кожаного ремня старшего брата. Он кашлял, однажды зашёлся так, что изо рта пошла кровавая пена. Он ей харкал, пока не остановилось дыхание. Потом и мама заболела. Её с младшим братом перевели в другой вагон, и больше бабушка их никогда не видела. Осталась одна среди сотен немецких переселенцев.

Сколько они ехали, сказать не могла, дни и ночи под стук колёс слиплись в мучительное забытье, не разберёшь на этом свете или уже на другом. Но однажды поезд остановился. Вагоны открыли, люди на ослабших ногах выбрались, щурясь и поддерживая друг друга. Первое, что увидели в тающем вечернем свете, где-то далеко наподобие миража маячили сахарные пики. «Станция Бурное», – прочитала бабушка на табличке.

Сердитый человек в форме, почёсывая затылок, велел им ждать.

Бабушка вспоминала, что всю ночь люди просидели на перроне, кутаясь в то, что успели прихватить из дома. А что они могли успеть? Постучали ночью, зачитали короткий приказ, и всё, на выход.

Не любила бабушка вспоминать то время. Крестилась и замолкала.

У мамы Ирины из косметики была пудра и ленинградская тушь для ресниц, которую надо было смачивать. Мама ее аккуратно слюнявила, Ирина и её подружки в редкие дни, когда заходили в гости, плевали что есть силы.

На все праздники мама надевала одно и то же платье мышиного цвета с белым вышитым воротником.

Ах, как Ирина бесилась от советов мамы выбирать одежду бледных тонов. И как зачарованная внимала тогда каждому слову экскурсовода, не спуская глаз с её сочных губ.

А та как кружева плела рассказ про династию караханидов, поделивших в десятом веке Семиречье на уделы. В каждом уделе сидел свой правитель – каган, настолько самостоятельный, что даже монеты чеканил со своим именем. Его родственники возглавляли военные отряды и собирали налоги с простых скотоводов.

Одну историю Ирина запомнила почти слово в слово.

В одиннадцатом веке жил предводитель Карахан из не очень знатного рода, его богатством было дальнее родство с каганом[1 - Кага?н – высший титул суверена в средневековой кочевой иерархии, хан ханов, в монгольское время слился с родственной формой каан («великий хан»).]Тараза.

Как-то во главе отряда из тридцати всадников, выехал Карахан собирать налоги. Путь его лежал по многим кочевьям, разбросанным по жайляу вдоль горных отрогов.

Ирина ехала в автобусе и представляла, как по пути Карахана с востока поднималось солнце, наполняя степь светом, от чего сухая трава отливала золотом. Кони несли всадников ровной рысью, из-под копыт разлетались цикады и кузнечики. Суслики, завидев отряд издалека, прятались по норам. Высоко в небе парил беркут, выжидая, когда всадники проедут, чтобы продолжить охоту.

Карахан держал путь к перевалу, ему нужно было добраться до дальних аулов. Он уже привык, что нигде его отряд не встречали с радостью, богачи воздавали мнимые почести, чтобы отправить в Тараз меньше добра.

За накрытым с избытком дастарханом с горестными лицами рассказывали о засухе или заморозках, падеже скота, болезнях или иных напастях, поразивших стада.