Периметр зверя

И было ли это «Карэ, Карэ!» или просто «мама» как кричат даже самые сильные люди, когда осколки рухнувшего мира сыпятся им на голову, рассекая лицо, руки.

Кто слышал твои крики, Малыш?

Слепые дома?

Корявые деревья?

Холодная земля или далекие звезды, которые так много повидали на своем веку, что давным давно оглохли от чужих криков.

Потому что за дверью тоже кто-то кричал в надрыв, тоненько и страшно. Ты вспомнил, чье розовое лицо заглянуло к вам на кухню.

Ты встал и обрушился на эту дверь, Малыш. Ты пинал ее ногами, разбил в кровь и лоб, и кулаки. Ты плакал, ты скулил,, размазывая по лицу и слезы, и кровь, и грязь.

Ты прижимался к этой двери лицом, кусал пальцы, умолял ее открыться, а кого-то невидимого простить тебя.

Ты звал Бога, но из соседней квартиры высунулась соседка и сказала, что надо бы вызвать милицию. Ты скатился вниз по лестнице и кинулся наперерез патрульной машине. Ты размахивал руками перед носом молоденького милиционера и пытался все рассказать.

Милиционер озадаченно похлопал ресницами и обратился к кому-то вглубь машины.

– Палыч, чего он тут городит? Может, сходить взглянуть?

Палыч показал свое лицо и красочно сплюнул: – Какая квартира? Псих пьяный. Это Сидора квартира, какие еще девочки!

Они понимающе посмеялись и захлопнули перед Малышом очередную дверь.

А Малыш остался лежать на обочине. Лицом вниз. Схватившись ободранными пальцами за дорожный бордюр. Как за последний якорь.

И серое утро незаметно сменило ночь. И приходил новый день, в котором не бывает грязных вокзалов, Пухов и Карэ. Приходил день, в котором не было больше ничего, кроме немых запертых дверей. В которые можно биться, ломать себе ногти и разбивать себе головы. Но не одна дверь не сжалится над тобой просто так. И есть на свете Сидор, перед которым открываются двери, который заботится о тебе.

И страшно в этом мире только одно – оказаться с ним по разные стороны двери. Остальное можно пережить.

Надо только покрепче сжать зубы. Надо только получше закрыть глаза.

И ты сплюнул скопившуюся горечь на асфальт. И ты сунул руки в карманы. И ты пнул ногой банку из-под пепси. И ты пошел в день, не видя в нем пути. Но кто-то окликнул тебя… Ниоткуда. Ты не оглянулся. Ветер. Это просто ветер. Ты вернулся домой в восемь утра.

Где ты был? – спокойно спросил Сидор.

Я подстригся, – ответил ему младший брат.

    1996 год.

СОЛО ДЛЯ ЖЕЛТОГЛАЗОГО

«Опасно слишком долго глядеть вслед уходящему Зверю.

Ты оставляешь ему время вернуться»

Цитата из Книги

«В этих горах невозможно воевать»

Одна из мыслей Солдата

– …

« – А это что?

– Ветер…»

«Алло!» – неестественный кашель в трубку – «Алло!»

– Алло. Это осень.

Это пустошь. В прицеле зрачка не сходящейся лестничной гаммы.

Это – руки отнять от лица и не плакать, так зло и упрямо, как предательской слабости тела отдать что-нибудь… на прощанье.

Крепкий кофе? Бессонницу? Строгий контроль над желаньем? Или надпись на потной стенной штукатурке: «Мы останемся вместе. Аминь»

Это – ночь! Несогласная, беглая буква.

В которой не было ничего, кроме недоумения, кроме убийства собственной нежности.

Руки – отнять от лица, эта черная каста неприкасаемо ищет предлога отправиться в путь, на случайную встречу, и к тебе побежать, задыхаясь от крика!

Сгинь! Мы останемся вместе! Усталые, смертные, злые.

В прицеле зрачка не сходящейся лестничной гаммы где бессонницы – нет!

Кофе – горечь во рту…

Ты не плачешь?

А зря!

Глава 1

И шорох, почти никому не заметного снега, и шепот шагов, и что-то еще… по следам находящее повод.

Ну вот и все.

Пол-сигареты остается до зимы.

Пустая смятая пачка – под лавку.

Хорошо, что сигарета – сыровата, и тлеет – медленно, будто знает, упадут последние хлопья пепла на мокрый асфальт и растают там первым снегом предстоящей зимы.

Черная музыка, осень удачи, восторг возвращенья…