Периметр зверя

– Ага, – сказала я, – это будет сюрприз.

Потом розовый сказал, что его зовут Пух, что он тут самый главный, его все боятся, но я могу не бояться, потому что он не обижает маленьких девочек, тем более таких хороших. Я сказала спасибо, и что мне пора. Тогда он взял меня за руку и велел не спешить. Я по думала – шутка. Я подумала, что сейчас все засмеются и я побегу к поезду.

А потом стало страшно, и поезд тронулся. Мой поезд. Малыш заметил, что впервые за многие годы грызет ногти.

Дальше.

Дальше… Дальше я заплакала, я не поверила, что может

быть так просто – рука на запястье и мой поезд уходит.

Они принялись меня утешать, сказали, что ничего плохого не случится, обо мне позаботятся, мы посидим в кафе, познакомимся поближе, а потом я поеду домой.

И ты с ними пошла в кафе?

Нет…, я сказала, что у меня брат из армии пришел и я

очень хочу домой. А он заявил, что я ему… вешалась, что со мной по человечески, а я его за кого держу? А сам заводится. От собственных слов заводится. Потом меня потащили за руку в кафе. Этот, – она кивнула в сторону «лба» – стаканчики протирал. Там за мойкой комната. Веники, швабры валяются и диван стоит. С грязной подушкой. Знаешь, с тех пор, как мой поезд тронулся, я совсем ни о чем не думала. Как не стало меня. Пух меня на диван усадил, обнял, говорил что-то, дышал, потом начал блузку расстегивать. -А ты?

– Я его ножничками ударила… Он как заорет, за морду схватился, я его шваброй по голове стукнула и бежать. Догнали…

Побили немножко. Пух сказал, что обязательно меня убьет и всякое такое, а тут появился ты. Мне всегда везло!

Малыш улыбался. Ему отчего-то стало хорошо и весело.

Ты крутая. Я, ей богу, их спас. Ножничками! В щечку!

Больно, однако!

Ага, – девчонка как-то играючи смутилась, – и шваброй.

По башке!

И они вместе расхохотались. Облегченно и по настоящему. Потом посмотрели друг другу в лицо и нахмурились оба. Карэ медленно отвела глаза.

Нас убьют, да?

Нет. – Малыш покачал головой. – Главных героев не убивают в начале фильма.

На ярко освещенном пятачке как на самой честной сцене маленькая девочка и маленький мальчик разглядывали друг друга. Они пытались понять, как случилось, что теперь им идти вместе. Хотя никто не приказывал и никто ничего не просил. И как это случилось, что впереди у них целая ночь. И хочется, чтоб она не кончалась. И никто их не убьет. В начале фильма.

Кто-то прошел за спиной. И померк свет.

Малыш успел заметить, как изменилось лицо Карэ, как взлетели ее ресницы, почернели глаза и разомкнулись губы в крике, который Малыш не успел услышать. Немеющая боль грохнула где-то вне его тела, вазочка с мороженым, сбитая его рукой, улетела и со звоном покатилась по полу, оставляя белые следы… Пришла тишина. Потом Малыш карабкался по белой стене, мучительно и тяжело.

Он чувствовал, что скоро вылезет наверх, но тут белая стена перевернулась, из нее был ослепительный свет и Малыш понял, что лежит на полу, свет – это плафон на потолке, что рядом валяется вазочка от мороженого… Еще мгновение качалась стена и протяжный звон резал уши. Малыш сел, выдохнул слишком много воздуха и сжал голову ладонями.

– Сзади и по голове. – Зачем-то сказал Малыш.

И сразу же появился Сидор. Впервые за этот вечер он появился в сознании Малыша. Сел, облокотившись о спинку стула, чуть склонив голову… Сидор, который всегда заботится о тебе.

Иди домой, Малыш, – сказал Сидор. – Тебе пора домой.

Я останусь еще немного, – прошептал в ответ Малыш.

Сидор исчез. Карэ не было. Компания в углу исчезла. За пустой стойкой была дверь. И все, что сейчас было, оказалось всерьез.

Что могло остановить тебя, Малыш? В твою главную ночь!

Дверь за стойкой поддалась, слетел крючок, у столика топтался «лоб» в грязном переднике. Увидев Малыша, он активно прибавил краски в лице, набрал в могучие легкие воздуха, но выпустить его не успел. Орать «лоб» не стал. Он вежливо объяснил, что Пух с девочкой пошел в вагончик, второй с конца на запасных путях. И какие ж были у него глаза!. Сопливые и оскаленные. Страшно ему было, страшно.

Да и тебе, Малыш, было страшно.

Но ты все равно не захочешь об этом слушать. Да и не скажет тебе никто ничего сейчас.

И Малыш улыбнулся. «Что, Сидор, что, брат? Вот и проверим? Сколько их там будет – семь, десять? Они ждут меня, Сидор. Я так им нужен! Никто не умеет ждать нас так горячо и нетерпеливо, как наши враги, никому мы не нужны так жизненно и сладко, как тем, кто хочет нам смерти…»

Малыш не спеша миновал светящиеся окна пустых киосков, оглянулся на ходу, словно хотел окликнуть кого-то. Но никто не прикрывал ему спину. А когда Малыш увидел свет в окошке вагончика, он потянулся за сигаретой и остановился.

Ты хотел поиграть, Малыш.

С огромным зверем, который прятался за высоким забором.

Ты пощекотал его за ухо, ты дернул его за усы, ты попрыгал вокруг, корча ему физиономии, радуясь, что все, оказывается, так просто. Ты даже вскочил ему на загривок и начал трепать его полосатую, пахнущую кровью шкуру.

Но вот в бездонной его груди зародилось рычание, вздрогнули веки, и ты ясно, четко, жутко, близко увидел его живые желтые беспощадные глаза.

Полосатый проснулся. И он смотрел на тебя желтыми глазами одинокого вагончика.

Ну-ка, поиграй со мной теперь, Малыш.

Пора, – подумал ты. А еще подумал, что если вдруг, ненароком, случайно, он выйдет из этого вагончика живым, как же он треснет по Сидору своим рассказом.

Как же устало он придет домой, развалится на диване и скажет!

«Знаешь, Сидор. А я сегодня САМ. Сам, Сидор, сам!» И ты дернул на себя дверь.

И казалось тебе, Малыш, что эта дверь последняя. Последняя главная. Войти, а дальше все будет так, как ты хотел. И слава богу, что тогда ты даже не подозревал, что эта дверь – далеко не главная, далеко не страшная, и далеко не последняя.

В вагончике было много людей. Малыш успел заметить багреную пуховскую щечку, морщинистую личность со следами богатого жизненного опыта на узком лице и маленького цыгана.

И ничего больше не увидел, потому что дрожащий от нетерпения пуховский кулак обрушился на Малыша со всей силой желания, на которое способно человеческое тело.

Малыш даже не сопротивлялся, он только прикрывался и пытался не упустить момент, когда нечто скользкое и отточенное мелькнет где-нибудь рядом.

– Постой, Пух, – проворковал тот, немощный, – сейчас ты его совсем убьешь и мы не узнаем секрет его наглости. Отойди, Пух, отойди от него подальше.

Пух явно хотел сказать какое-то нехорошее слово, но сдержался, ушел в дальний угол и было слышно, как он чиркает спичками и что-то бормочет.