– Ладно, я дурак.
Девчонка застегнула верхнюю пуговицу на рубашке и продолжала глядеть прямо на Малыша.
Пришло ощущение… Наверно, такое бывает рано утром, когда открываешь окно и где-то далеко-далеко слышишь гудок уходящего поезда.
Тебе придется уходить по путям. Тебя закопают, правда.
Нарастала дрожь. Малыш прокашлялся.
Я кофе хочу. И никуда не собираюсь уходить.
Ты псих?, – спросила она строго и серьезно.
Нет, – откликнулся Малыш, и неожиданно для себя выдал,
– Просто я служил в десанте и не люблю, когда кричат за заборами.
Я не кричала – легонько склонила голову к плечу, волосы ссыпались с каким-то ощутимым шелестом – Я его ножницами поцарапала.
Какими ножницами? – Малышу вдруг стало весело.
– Маникюрными. Вот – и она, застенчиво улыбаясь, протянула к нему крохотную кукольную ладошку, где лежали серебристые маникюрные ножницы.
Глаза в глаза.
Неприкасаемо и безотрывно, горячо и сухо, как будто светящийся туннель соединил вдруг тебя с ней и с каким-то новым миром, в который тебе предстояло войти, открыв лишь ©дну маленькую дверь.
И ты всегда знал, как это будет. Как захочется бежать д^ тех пор, пока силы не покинут тебя. А потом упасть, закрыть глаза и остаться.
– Холодно, – сказал Малыш. – А тебя я не держу. Совсем.
Ты хотел хлопнуть ее по плечу, но на полпути остановился, неловко как-то усмехнулся и сунул руку в карман. Осторожно. Как обожженную.
Развернулся и пошел. Медленно, уверенно и так… независимо. Она подбежала и схватила Малыша за рукав:
Ты будешь их всех бить?
Нет, целовать, – бросил Малыш, не останавливаясь. – Сколько
тебе лет, без брехни?
Восемнадцать, – вздохнула она. И пошла рядом.
Но властвовал над миром ветер. И приносил он людям боль. Странную и зовущую. И поднимали люди лица, заспанные и ленивые, и ловили сухими губами ветер, и слышали они голос, называющий их по именам. И узнавали люди этот голос, и горький ком застревал в горле, и видели люди ржавые холмы и цепочку скалистых гор на горизонте, и холодную долину, где были они когда-то.
Но опускали люди головы и шептали они ветру: «Подожди, брат, не время. Может, завтра, а может, через год.»
И улетал ветер и ронял прохладные слезы, и закрывали люди глаза.
Но иногда видел ветер двоих, которые были уже близко. Которым остался только шаг. И пел тогда ветер радостную песню, и ласкал ветер их лица, и звал их, звал их, звал…
В кафе «Ожидание» сонно ели холодную курицу, пили мутный вокзальный кофе, жевали тягучие пирожки.
За стойкой вырисовывался тоже очень сонный, припухший… ну таких называют «лоб», прибавляя при этом «здоровенный» и ковырялся спичкой в зубах. Наверно, для аппетита окружающих. В углу возле батареи располагались несколько молодых парней, которые при виде Малыша замерли, буквально вытаращив глаза.
– Давай, давай, смелее, – Малыш подтолкнул слегка девчонку вперед и они сели за самый ярко освещенный столик.
– Кофе? – вопрос с улыбкой, небрежно разминал руки, стаканчик с салфетками в сторону, чтоб не бросал тень на ее лицо.
– Что-то мне ничего не хочется.
Выглядит она ужасно. Волосы спутаны, темные круги под глазами, губа разбита. Шейка тоненькая, даже смешно.
– Значит кофе, мороженое и чего-нибудь поесть. Любишь сладкое?
– Обожаю.
Красавица. Умница. Улыбнулась так с подковыркой. Глаза прищурены. «Обожаю». Ишь ты. Малыш тоже улыбнулся и отправился к стойке.
Компания провожала его ошалевшими глазами.
Мужики в углу были злые, явно недавно битые, а один пухленький, с розовыми щечками, с детским венчиком кудряшек над высоким потным лбом. В опасной близости от его глаза красовалось неумело заклеенное ватой и пластырем ранение.
Малыш принес кофе, мороженое, чего-нибудь поесть, и перекинув ногу за ногу сел так, чтоб его было очень хорошо видно. -Они?
Девчонка затравленно кивнула и пододвинула к себе кофе. Не пила. Грела пальцы, крепко обхватив двумя ладошками стаканчик.
Как тебя зовут?
Карина, – ответила она.
И ты обжегся глотком воздуха. И все стало ясно. И потом, через многие годы, отделившие тебя от этого вечера, ты будешь помнить, как вдруг все стало ясно.
Только раз в жизни бывает так ясно и так легко, как стало тебе тогда, когда она ответила «Карина».
И отныне был тебе 21 год. И ты отслужил в спецназе и сейчас тренируешь группу волчат лет по 15. А в старшей группе, даже смешно, одни менты. И у него есть брат. Младший брат. Малыш жучит его по-черному. Щенок скулит и пищит. Но все на пользу. Все -на счастье… Все – навсегда…
Я буду звать тебя Карэ – Малыш понял, что устал, но легкая ясная сила заставила его поднять подбородок. – Расскажи мне. Я хочу знать.
– Я ехала домой. Училась в большом городе целых два месяца. Больше не смогла. Домой хотелось жутко. Собрала вещи и села в поезд. Домой. Со мной в купе ехали три тетки. Они угощали меня пирожками и не выпускали на остановках, чтоб не потерялась. А ночью тетки уснули, поезд остановился, и я вышла попить воды. Потому что в вагоне было душно, потому что не хотелось спать, было тоскливо и хотелось делать то, что не следует. Рок.
Возле ларька ко мне подошли двое. Один пухленький, розовый, улыбался много, а второй мрачный дядя в кепочке.
– Куда такая хорошенькая девочка собралась?
Я отвечала, что еду домой, что сбежала с института, что мне влетит, но это неважно, потому что домой.
Ах, -улыбнулся пухленький, – выходит дома нас никто не ждет?