Деревенские сказки

С печки торопливо спрыгнули дети, подбежал отец, зацепив ногой лавку. А Оксана стояла неподвижная и безучастная к восторгам родни…

Оксю доктор признал помешанной, а бабы говорили, что в девку вселилась нечисть. Она не разговаривала, сидела, где посадят, ела после указания, воду не пила – боялась. После её чудесного спасения обнаружилось, что пропал крестик на простой верёвочке, видимо смыло водой. Мать хотела надеть на Оксю новый, но едва поднесла крестик к голове, как Оксана зарычала и шарахнулась от матери, забилась в угол и так сидела до ночи, как зверь.

Было решено повести Оксю в церковь. Не успели дойти до церковной ограды, как помешанная повернула обратно.

– Ну что же ты, Окся, пойдём, не бойся, – потянула за руку мать.

Оксана мычала и выдёргивала руку, злобно смотрела из-под спутанных рыжих волос. Васёна тогда пошла и бросилась в ноги соседу Михаилу, выпросила лошадь с тарантасом, чтобы Оксю в монастырь везти. Михаил лошадь дал, да ещё и конюха своего.

У Ольки появилась новая забота – пасти коров, пока отца нет. Ванятка прибегал к ней на выгон, делился краюшкой хлеба или редкостного пирога с капустой и яйцами.

– Не вернулись ещё, – говорила она, – должно быть завтра…

Уплетая горячие лепёшки со сметаной и поглядывая в окно, Ванятка увидел, что сам пастух повёл стадо на выгон.

– Никак, приехали, – сказала мать. – Слава тебе, Матерь Божья, заступница…

Ванятка наскоро допил чай, сунул потихоньку кусок сахару в карман и выскочил из дома. Ноги сами принесли его к знакомому ветхому дому. Приладив пальцы, он посвистел. На покосившееся крыльцо выбежала Олька.

– Приехали? А Окся где?

– Спит она. Худая-прехудая… Там бабы к мамке пришли… Заходи, можно.

В избе у пастуха кипел самовар, Олькина мамка угощала соседок чаем.

– Ой, бабоньки… Я такого в жизни не видела. Привязали к кровати мою голубку, а она воет и кричит по-звериному, кусает ремни. Меня отец Фёдор оставил, Власу велел выйти. Стал читать над ней, и будто ветер налетел, вода стала по стенам бежать. А он читает и читает…

–Ах, Господи, прости нас, грешных! – крестились соседки.

– Потом говорит: как имя твоё? А Окся молчала столько, а тут стала сквернословить и богохульствовать, биться так, что кровать ходуном. А отец Фёдор не отстаёт. Пошёл вон, грит, оставь эту отроковицу. А потом Окся задыхаться стала, вода чёрная изо рта пошла… И облако чёрное вылетело, будто из комаров и мошек.

– Ужасти-то какие! Как она сейчас?

– В себя пришла, слава тебе! Слабая только. И не помнит ничего…

Дурная слава об этом омуте быстро разошлась. Купаться там перестали, а если кто мимо проходил, то шаг ускорял, будто пятки горели.

Санька Нытик

Жила в деревне за Волгой семья: отец с матерью и двое сыновей-погодков. Старший сын Мишка, крепкий, как грибок – отцов любимец, а младший всё при матери, заласканный, да зацелованный. Санька Нытик по прозвищу.

Станут ребята в "куру" играть или чехарду, так Санька Нытик всю игру испортит, да матери нажалуется, будто обижают его. Отцу досадно, а матери жаль своё дитя, утешит, слёзы подолом вытрет и пряник сунет.

Время шло, а Санька Нытик таким же нытиком и остался, не парень, а недоразумение одно. Злым и завистливым сделался, всё подмечал: кто ест сытнее, кто пьёт слаще.

Женился Санька, взял в жёны девку сварливую да склочную. Кошка с собакой и то дружнее жили, чем Санька Нытик со своей Анной.

Придёт Санька к матери, начнёт жаловаться на Анку. И кричит она, и дерётся она, и за хозяйством плохо следит. А у Мишки жена Иришка и добрая, и миловидная, и деньги-то водятся. А у Анки, как в бочку бездонную утекают.

Мать поохает, пожалеет кровиночку, да денежку сунет. На, мол, Санечка, купи себе пряничка.

Старший Михаил скопил со временем деньжат, купил коня и кобылу на племя, стал лошадей разводить. Дом добротный построил. Уважение заслужил, все по имени-отчеству его кличут: Михайло Иваныч. А Саньку всё Нытиком называют.

Темнее тучи Санька ходит, косится на брата, копит злобу. А в глаза улыбается, по плечу похлопывает.

И решил не хуже зажить любой ценой. Всю голову сломал, пока думал. Как стемнело, пошёл Нытик к ведьмаку. Дурная слава о том ведьмаке шла, обходили его деревенские десятой дорогой.

–Чего припёрся? – поприветствовал Нытика ведьмак.

–Я это… хочу быть на месте брата! Чтоб и дом, и деньги, и конюшня моими были, – выпалил Санька.

– Ишь ты! А брата куда?

– Ну… конюхом при конюшне будет, хорошие работники завсегда нужны. А жена его у меня в прислугах ходить будет. Кофий мне подавать.

Расхохотался ведьмак, как филин заухал:

– Ладно. Хы-хы… Два червонца, деньги вперёд… Слушай сюда. Пойдёшь к Михаилу в дом незаметно и сделаешь как скажу…

На другой день едва дождался Нытик, когда брат с женой из дома уехали, пробрался тихо мимо конюха и юркнул в дверь. Огляделся: нет никого. Схватил щепоть соли из солонки, отломил кусочек хлеба от каравая. Стал рыться в одежде, выбирая рубаху. И вдруг замер, услышав голосок:

– Дядя Саша, ты чего ищешь?

Глянул на печь, а там дочь Михаила сидит, играет со своей городской куклой.

Чуть в штаны на надел Нытик от страха. Стал лепетать, что в голову пришло:

– Варенька… я рубаху порвал, у тятьки возьму, а потом верну. Не говори никому, эге?

– Ладно, не скажу, – пообещала Варя. – Дядя Саша, да ты бы у тяти спросил, он тебе сам рубаху даст.

– Я знаю, тятька твой добрый.

Перевёл дух Санька и поспешно ушёл со своей добычей.

И начались с той поры неприятности у Михаила. Цыгане свели со двора племенного жеребца Лютика. Средь бела дня волки загрызли любимую кобылу Лиску… И самое страшное: захворала дочь Варенька. Стала грустной, сонливой, ручки-ножки прозрачные; перестала играть со своей любимой куклой. Худеет и тает на глазах.

Доктор приезжал, руками развёл. Неизвестная болезнь, говорит, в Питер везти надо к профессору.

Надо так надо, чего не сделаешь ради дочки единственной. Стали собираться в дорогу, Иришка свои и Варины вещи укладывает, чтобы в Питерскую больницу ехать.

Варенька наблюдала, как мать рубашонки и платья перебирает, и вдруг вспомнила:

– А дядя Саша рубашку тятину вернул? Синюю такую с вышивкой.

– Он брал рубашку? Вот эту? – удивилась Ирина.

– Да, эту. Значит, вернул, как обещал. И хлебца кусочек отщипнул, он наверно кушать хотел…