Деревенские сказки

– У тебя болит что-нибудь, Лёнька? – спрашивала Василиса.

– Нет, ничего не болит. Я просто устал…

Когда рубаха стала болтаться на Лёньке, как на огородном пугале, Василиса встревожилась, повезла сына в больницу на станцию. Старенький врач с бородкой долго слушал Лёньку через трубочку, поблёскивая очками, ощупывал его.

– Белая ромашка[1 - День Белой ромашки (День Белого цветка) – день помощи больным туберкулёзом (белой чумой, бугорчаткой, чахоткой, сухоткой, золотухой) и солидарности с больными и фтизиатрами.], – изрёк он наконец.

– Матерь Божья! Какая ромашка? – испугалась Василиса.

– Чахотка у твоего сына.

При этих словах Васёна свалилась в обморок с любезно предложенного доктором табурета. Её привела в чувство докторова медсестра, сунув под нос ватку с нашатырём.

Бледная, как полотно, Василиса комкала в трясущихся руках платок и всё спрашивала:

– Да как же так, ведь здоровенький был… что же мне делать? – Губы у неё прыгали.

– Питание ему надо хорошее: молоко парное, яйца, хлеб белый, мясо, фрукты… кумыс пить… Морской воздух для чахоточных большую пользу приносит.

Васёна про кумыс и не слышала никогда, а море только в Олькином учебнике на картинке видела. Но поняла, что всё это: фрукты, мясо, кумыс и морской воздух – это не для них. У них, в самой бедной семье пастуха, и белого хлеба никогда на столе не было, не говоря о мясе. И она заплакала тонко и жалобно, что и каменное сердце бы дрогнуло. А у доктора оно было доброе.

– Ну-ну, не плачь. Даст Бог – поправится твой малец. У него начальная стадия, выкарабкается. – И денег за осмотр не взял.

Всю обратную дорогу Василиса плакала, слёзы текли по тёмному лицу и терялись в морщинах. Откуда она взялась, чахотка эта? Такой здоровенький мальчонка был… Где брать мясо, фрукты, белый хлеб? У них на столе и чёрный-то не каждый день. Откуда денег брать, разве душу продать?

– Да не реви ты, не реви, – грубовато успокаивал её пастух Влас, – Витьку пугаешь. Мы вылечим его, я травок пользительных насушил.

Бабы посоветовали к знахарке сходить, Васёна взяла Леньку и пошла. Знахарка вытащила засаленную колоду карт, разложила на столе. Подняла глаза и странно посмотрела на Лёньку, перевела взгляд на Василису:

– Я не смогу помочь, ступай.

– Да как же так?

– Ступай, ступай. Сказано – не могу.

Василиса поднялась с окаменевшим лицом, поймала Лёнькину руку и вышла из избы.

Знахарка сгребла карты:

– По крошечке, по маленькой, а оно вон как обернулось…

Васёна из кожи лезла, чтобы хорошо кормить больного сына. Яичко варёное – Лёньке, молочко и сметанку, принесённые Яшкой в качестве платы за работу, – Лёньке. Своей-то коровы у пастушихи не было. Всю жизнь она лелеяла мечту купить тёлочку, чтобы молоко деткам давала, да никак не получалось отложить лишнюю копейку с восемью-то детьми. И как будто полегчало Лёньке: румянец на белом личике появился, стал изредка на улицу выходить.

Раз ребята затеяли в салки играть – денёк выдался тёплый, почти летний, – вышел и Лёнька к ним. Играть не играл, только в стороне стоял смотрел. Лёша только собрался "осалить" Кольку Мелкого, да наткнулся взглядом на Лёньку. А за спиной у Лёньки страшный чёрный мертвяк стоит, череп высохший зубы скалит, руки сухие костлявые, но в модном костюме с искрой. От Лёньки к этому мертвяки нитки тонкие тянутся, нитки эти шевелятся, как живые, силу из Лёньки высасывают.

Повернул мертвяк голову, пустыми глазницами на Лёшу смотрит. И палец к зубам приложил: молчи, мол.

– Лёшка, ты водишь! Чего стоишь, сдрейфил, что ли?! – азартно приплясывал на месте Колька.

– Я не играю, – махнул рукой Лёша, повернулся и побрёл куда-то вдоль улицы. Вслед ему неслись возмущённые ребячьи голоса.

***

Василиса с дочкой рубили на дощечках капусту острыми ножами. Целый ворох капусты высился в тазу – они собирались квасить

– Лёшенька, ты чего? Тебя мамка прислала? – повернулась к нему Василиса.

– Нет, я сам пришёл. Можно я посижу у вас?

– Посиди-посиди… Лёня на улице.

Лёша сел на скамейку, посмотрел, как ловко орудуют ножами Васёна с Оксей, и решился:

– Тётка Васёна, а Лёнька болеет?

– Болеет, милый, болеет, – отозвалась Василиса. – Получшело ему, вроде, даст Бог – поправится Лёнечка.

– К Лёньке мертвяк прицепился, всюду за ним ходит. И силы сосёт у него через нитки, поэтому Лёнька болеет.

Василиса изменилась в лице, рот у неё некрасиво открылся, губы дёргались. Окся испуганно ойкнула.

– Какие страсти ты говоришь, Лёшенька. Может, ты выдумал или померещилось тебе?

Лёша покачал головой:

– Нет, мне не померещилось. Он очень худой и голодный, этот мертвяк. Мама Соня сказала, что вам надо к бабке идти. Но не к этой, а к Прасковье, туда, где мой тятька живёт.

Васёна так и осталась стоять с выпученными глазами…

На другой день она всё же напросилась ехать с Антипом, чтобы тот подбросил до развилки, и Лёньку с собой взяла.

Стоя у окна и грызя сухарь, Лёша наблюдал, как усаживаются в повозку Васёна с Лёнькой, а следом забирается мертвяк, связанный с Лёней шевелящимися живыми нитками.

***

Антип подбросил до развилки, дальше они пошли сами: Васёна впереди, Лёнька позади, а следом тащился мертвяк. Так и дошли до деревни. У прохожего Василиса спросила где дом Прасковьи, ей указали. Она, робея, поднялась по крашеному крылечку, толкнула дверь:

– Хозяева есть?

– Есть-есть, заходи…

Васёна с Лёнькой вошли, было, в горницу, но Прасковья, высокая красивая женщина, вдруг встала со скамьи и крикнула:

– Живые заходят, мёртвые – за порогом!

Василиса испугалась, попятилась. Прасковья схватила со стола нож, притянула к себе Лёньку и давай у него за спиной ножом махать! Лёнька закричал от боли, упал на цветной половичок.

– Всё, милый, всё, – подняла она с пола Лёню, – садись на лавку… Мертвяка привели, присосался к мальчонке, – объяснила она Васёне.