На грани света и тени. Книга 1

– То есть, если бы тебе не понравилось, как я спела, ты бы так мне и сказал?

Матвей запнулся, и Вероника испытала удовлетворение от того, что ей наконец-то удалось хоть немного смутить его.

– Ну-у, – неуверенно ответил Матвей, – я бы, наверное, сказал… что слушать тебя было небезынтересно.

– Что ж, впредь я буду знать, что ты имеешь в виду, когда употребляешь это слово, – улыбнулась Вероника.

– Нет, я серьезно, Ника. Конечно, у нас многие красиво поют. Но… не так, как ты.

Он произнес это так просто, так обыденно, словно сказать ей, что она поет лучше всех, было самой естественной вещью на свете. Он смотрел на нее без малейшего смущения, и его чистый взгляд заставлял ее чувствовать себя… особенной. Не такой, как все остальные. Ей хотелось поверить его словам. И, не в силах оторвать глаз от его лица, она выдохнула лишь одно слово:

– Спасибо.

Матвей открыл дверь, пропуская ее вперед, и они вместе пошли к дому в сгущающихся осенних сумерках, в которых плавали островки тусклого оранжевого света фонарей.

– Кстати говоря, что ты делал в актовом зале? – вдруг спохватилась Вероника. – У тебя ведь нет сегодня занятий.

К ее удивлению, Матвей немного замялся.

– Ну-у-у… я ведь обещал посмотреть, как ты поешь, правда?

– Ну и лжец же ты. Очень сомнительно, что ты притащился сюда только чтобы послушать, как я пою.

Это догадка прозвучала так смело, что Вероника сама вспыхнула от своих слов.

– Ты оскорбляешь меня в лучших чувствах! – воскликнул Матвей, изображая негодование. – Между прочим, мне действительно хотелось послушать певицу, которая будет защищать честь всего нашего заведения.

– Ради бога, не говори этого! На сегодняшней репетиции я буквально упала в грязь лицом.

– Ерунда. Ты пела просто прекрасно, – отмахнулся он, и насмешливость исчезла из его голоса.

Они помолчали несколько секунд.

– Но ты права, – сказал Матвей и неожиданно посерьезнел. – Я действительно пришел не только поэтому. Ты… так неожиданно пропала в тот вечер. Написала мне, что тебе срочно нужно было уйти, и я… Знаешь, мы все волновались за тебя. Ты не должна была так уходить. А я вроде как привел тебя туда и нес за тебя ответственность. В клубе что-то случилось? Тебя кто-то обидел?

– О, прости, я… Мне нужно было сказать, но я… – Вероника совершенно смешалась, выбитая из колеи его волнением за нее. – Все в порядке, правда. Я отлично провела время. Просто… М-м-м… я встретила одну подругу. Она попала в беду и очень нуждалась в моей помощи. Я не могла оставить ее там, и пришлось отвести ее домой.

Вероника молилась, чтобы он не начал выспрашивать подробности. Она не могла ему врать, а ей в последнюю очередь хотелось рассказывать кому-либо о Стелле Воронцовой.

– И ты, конечно же, всегда готова протянуть руку помощи, – улыбнулся Матвей, и Вероника не поняла, прозвучало ли в его голосе одобрение или насмешка. – И все же нужно было сказать мне.

– Я хотела, – сказала Вероника и поняла, что дальше избегать этой темы было выше ее сил. – Но ты танцевал с Кирой, так что мне не хотелось вас отвлекать.

Вероника осталась довольна своим тоном – в меру равнодушным, в меру заговорщическим, словно то, с кем проводил время Матвей, ее не касалось, и все же она как будто подтрунивала над ним. Ненавязчиво и невинно. Совершенно по-дружески.

Матвей внимательно посмотрел на нее, и Вероника сделала настолько непроницаемое лицо, насколько позволяла ее неискушенность.

– Ну и что? Мы всего-то танцевали, и только, – Матвей так равнодушно пожал плечами, что у Вероники немного отлегло от сердца. – А вообще-то, глупости все это – танцы в клубах и все такое. Со стороны мы наверняка выглядели как группа раскачивающихся идиотов. Повезло тебе, что удалось улизнуть. У меня тоже было такое желание, но Кира обожает танцевать, так что нужно было составить ей компанию.

– И почему же ты не мог отказать, раз тебе так уж не нравилось? – не удержавшись, спросила Вероника. Ей казалось, что ее мозг и язык сейчас действуют отдельно друг от друга.

Матвей косо посмотрел на нее.

– Кира – неплохая девчонка. Простая, искренняя и всегда готовая мне помочь, хоть и клянется, что это в последний раз. Она хотела танцевать, а вы все были заняты. Я не мог оставить ее на танцполе одну. Какой девушке захочется танцевать в одиночестве?

Вероника не знала, что ответить. Ее разозлило то, что он строил из себя джентльмена. Ну надо же, он просто любезно составил компанию Кире, хотя ему так не хотелось! Вероника как могла пыталась подавить эти ядовитые чувства, но ничего не могла поделать. Ей было бы приятнее, чтобы Матвей сказал, как Кира ему надоела, как она навязчива и что она ему совсем не нравится. Тогда ком в груди Вероники наконец-то бы рассосался. Но вместе с тем она знала, что, если бы Матвей это сказал, она бы перестала его уважать, не уверенная в том, что он не мог отозваться так же и о ней самой. Все это выбивало ее из колеи. И, совершенно потеряв голову от этих противоречивых мыслей, она выпалила:

– Думаю, она получила больше удовольствия, чем ты. Мне кажется, у нее на тебя виды. – И тут же закусила губу и прокляла себя за эти слова.

Да что она такое вытворяет?! Вероника всегда гордилась своим здравым смыслом и не допускала таких глупостей. Таких низостей, если быть совсем уж честной.

Но Матвея, казалось, это нисколько не озаботило.

– Очень в этом сомневаюсь, – небрежно сказал он. – Она прекрасно знает, что я не встречаюсь, так что…

– Правда? Ты что, вступил в какую-то секту безбрачия? – шутливо спросила Вероника, хотя ее и очень занимал этот вопрос.

– Да нет. Знаю, со стороны это выглядит так, будто я что-то из себя строю. – Матвей усмехнулся, очевидно, будучи прекрасно осведомленным о том, что о нем говорят. – Но все просто и банально. Я не умею этого делать. Вот и все.

– Не умеешь? Но почему… Ты имеешь в виду, что просто не хочешь?

– Я имею в виду, что я не представляю себе отношений. Знаешь, я… ничего не могу делать наполовину. Если уж я отдаюсь чему-то, то до конца. А я знаю, что я не смогу отдавать себя до конца другому человеку. Я всегда буду оставлять кое-что для себя. Даже много чего. А это мало кого устроит. И что потом начнется? Ссоры, крики, страдания… Ну нет уж, увольте, гораздо проще быть одному.

– А мне кажется, ты слишком драматизируешь, – возразила Вероника. – Глупо не допускать к себе людей только из-за страха, что кто-то посягнет на твою драгоценную свободу.

– Вообще-то, совсем не глупо. Не знаю, какое я произвожу впечатление, Вероника, но… Знаешь, я, на самом-то деле, эгоист. Самый настоящий эгоист. Сначала я еще боролся с этим качеством, но потом подумал: к чему? Вполне можно быть эгоистом и при этом оставаться хорошим человеком. И тем не менее я эгоист и не хочу делать то, что как-либо усложнит мне жизнь.

Вероника слушала эти рассуждения и не могла отделаться от мысли, что от них веет какой-то показушностью, как будто он пытался за маской самоуверенной небрежности скрыть что-то сокровенное. Это было совсем не похоже на Матвея, который всегда говорил только то, что думал, и поэтому она не выдержала:

– Знаешь, что я думаю? Никакой ты не эгоист. Извини, если вдруг разрушаю твои представления о себе, но это так. Мне кажется, тебя просто бросает из крайности в крайность, вот и все.

– И что ты хочешь этим сказать? – суховато спросил он.

Его явно уязвленный тон смутил Веронику, но она уже начала, так что отступать было поздно.

– Тебе нравится думать, будто есть только две стороны медали: беззаботное одиночество, при котором ты можешь жить так, как тебе нравится, и отношения, которые скуют тебя цепями. Но ведь есть еще множество граней, которые ты, кажется, намеренно игнорируешь – уж не знаю, почему.

– Мне кажется, тебе просто нравится думать о людях лучше, чем они есть.

– А мне кажется, что просто эгоистичным человеком быть гораздо удобнее и безопаснее, чем уязвимым, поэтому многие и приписывают себе худшие качества. Из страха.

– Ладно. Не хочу говорить об этом, – вдруг хмуро сказал Матвей. Почему-то ее слова явно задели его за живое.

– Ладно, – не стала спорить Вероника.

Они угрюмо замолчали. И впервые Веронике не захотелось нарушать молчания. Если ему так не нравится, когда кроют его любимые карты, то это не ее проблема.

Но Матвей, кажется, не мог долго обижаться. Уже через несколько минут черты его лица разгладились, и он рассмеялся.