Все мои дороги ведут к тебе. Книга вторая

Этот прямой вопрос заставил Сашу сильно смутиться. Она опустила глаза под Олиным взглядом, не найдя, что ответить.

– Саш? – Ольга тронула ее за подбородок, поворачивая лицо к себе. – Зачем ты вышла за него? Вы такие разные… Прости, но это какое-то добровольное жертвоприношение. Ради чего?!

Саша смотрела в ее напряженно бегающие серо-голубые глаза, чувствуя, как под этим взглядом румянец выступает на щеках. И зачем только она настояла на том, чтобы они приехали к ним на ужин?! Закусив губу, Саша с досадой снова отвела взгляд. Внутри все сжалось от борьбы с самой собой. Так хотелось все рассказать, поделиться, излить все, что накопилось в душе, также расплакаться и во всем признаться! Но мог ли кто-то ее понять?

Она опустила ресницы и тихо произнесла:

– Так надо было. Мне тогда казалось, что это был единственно верный шаг, – с этими словами, произнесенными с большим усилием, Саша отстранилась и отошла в сторону, пытаясь взять себя в руки, справиться с накатившей слабостью и слезами.

– Я была уверена, что ты вышла замуж по любви. Я так радовалась за тебя! А выходит, нет? Какой такой верный шаг, Саша? Для чего? – Ольга подошла к ней и, взяв за плечи, принялась целовать ее волосы, с недоумением шепча: – Неужели мой горький опыт тебя ничему не научил? Ведь нельзя без любви, нельзя! Сашенька, сестрица ты моя, я ведь была уверена, что ты так отчаянно сопротивлялась отцу, чтобы быть счастливой. Что же ты натворила? Как же ты допускаешь его к себе, милая? И этот ребенок… Боже мой, Саша! – Ольга стала прямо перед ней, с болью заглядывая ей в глаза.

От этой жалости к себе в Олиных словах Саша чувствовала, как ноги ее тяжелеют, хотелось присесть, такая слабость навалилась на нее. Пошатываясь, Саша села в кресло, сняв шляпку, откинувшись на спинку, чувствуя, как корсет сильно сдавил ее ребра и отчасти живот.

– Это не его ребенок, – прошептала она очень тихо, не решаясь посмотреть на Ольгу. – Это ребенок Никиты.

– Ни… Чей? – Ольга опустилась перед ней на колени, во все глаза глядя на сестру, явно не понимая.

– Шацкого, – проронила Саша еще тише и посмотрела на Олю грустным и смущенным взглядом.

– Шацкого?! – Ольга изумленно смотрела на нее пару секунд, а потом заговорила: – Я вообще ничего не понимаю. Как такое может быть? Ведь он черт знает где… Постой, значит… – она взяла Сашино лицо в руки, глядя ей в глаза, догадки и мысли одна за другой отражались на ее лице. Однако, замечая несчастный и тоскливый взгляд Саши, Ольга лишь произнесла с недоумением: – Так значит, мне тогда не показалось?.. Господи, тогда я вообще ничего не понимаю! Зачем же ты вышла за этого Бессонова? Ведь Шацкий звал тебя за себя!..

Саша отвела взгляд, слегка отстраняя лицо от Ольги, чувствуя еще большую слабость во всем теле от всех нахлынувших на нее чувств и воспоминаний.

– Все сложно, Оля… Все так скверно и так сложно… Я так запуталась. Понимаешь, этого не должно было произойти, я могла его остановить, я должна была… но… не получилось, – она не решалась посмотреть на сестру, прикрывая пылающее румянцем лицо рукою. – С ним я боюсь сама себя. Любви его боюсь. Это такой пожар, из которого уже не выбраться… Я прогнала его… А потом узнала о ребенке. И еще… – Саша измученно посмотрела на Ольгу. Но не осмелилась рассказать про Андрея, боясь уронить его в ее глазах. Лишь опустила ресницы и добавила: – А Виктор оказался рядом…

– Бедная ты моя! – Ольга обхватила Сашу руками и принялась целовать ее заплаканное лицо. – Дурочка ты моя! Как он мог тебя так просто отпустить? Как можно бояться любви?! Что ты наделала, Саша?!

Саша целовала Ольгу в ответ, гладя ее по спине, чувствуя, как слезы ручьем текут по ее щекам. Она и правда запуталась. Она уже и сама не понимала, зачем согласилась на этот брак. Ради Андрея? Андрей был рядом, а что толку? Ради ребенка? После вчерашнего ей меньше всего на свете хотелось, чтобы Виктор считал ее ребенка своим! Зачем же? Наказать себя за ту ночь? За ночь, которая подарила ей самое дорогое – ее дитя? Вспоминая ночи с мужем и особенно вчерашнюю ночь, до сих пор ощущая противную ноющую боль от его грубых пальцев, хотелось лезть на стену от отчаяния и тоски. С ужасом представляя, что могла потерять ребенка, она всхлипывала, уткнувшись в мягкое приятно пахнувшее плечо сестры. Тоска в душе была сродни этой ноющей боли в промежности. Почему, почему Андрей тогда не остановил ее? А Никита пытался, но она и слушать не стала! Саша снова вспомнила противные липкие губы мужа на своем лице, его несвежее отвратительное дыхание. От этого выворачивало наружу. Это добровольное наказание было неоправданно тяжелым, и кроме себя самой ей даже некого было в этом винить.

– Не позволяй ему обижать себя, слышишь? – шептала Ольга. – Я терплю, потому что люблю. А ты не смей. Не позволяй!

– Не буду, – тихо шептала Саша в ответ. – Доктор запретил ему прикасаться ко мне…

– Вот и хорошо. Не давай себя в обиду, – она что-то еще шептала и говорила дрожащим голосом, сквозь поцелуи и слезы, но Саша с трудом ее понимала, погруженная в свои мысли. Вдруг отстранила лицо от Саши и тихо спросила: – Он знает о ребенке?

Саша покачала головой: нет.

– Но ты скажешь ему?

– Зачем? – Саша слабо изобразила улыбку. – Я – замужняя дама, Оля. Это уже нельзя изменить.

Они сидели на кушетке, обнявшись и прижавшись друг к другу головами. Тихо о чем-то шептались, то и дело смеясь и всхлипывая. Как это ни странно, но вывалив на Олю свою тайну, стало намного легче. Ей даже показалось, что Олю обрадовала новость о том, что ее ребенок не от Виктора, потому что она пару раз склонялась к Сашиному животику и, целуя его в темно-зеленую ткань, с улыбкой смотрела на сестру.

Наконец, оттерев слезы, вволю наплакавшись и нашептавшись, Ольга громко позвонила в колокольчик. Через пару минут из дальней комнаты вышла горничная в накрахмаленном белом переднике. Ольга распорядилась принести им чай и каких-нибудь сладостей. Когда столик был заставлен чайными парами и блюдом с конфетами и халвой, Ольга тихо произнесла, помешивая ложечкой сахар в чашке:

– Если бы ты знала, как я не хочу возвращаться.

– Почему же, Оля? – Саша пригубила горячий чай, откусив кусочек халвы.

Ольга тоскливо посмотрела в Сашины глаза, поднимая чашку.

– Ну, во-первых, здесь нет Пурталеса, а есть только я и Гриша. И пусть мы повздорили, зато по-честному, открыто, как будто мы с ним по-настоящему вместе… А во-вторых, как бы это поделикатнее сказать, я видеть не могу эту Бэтси.

– Что? – изумленно произнесла Саша. – Почему? Чем тебе могла не угодить маленькая девочка?

Ольга усмехнулась.

– Вообще-то сейчас она уже не маленькая девочка. А вполне себе взрослая барышня. И вообще-то наши отношения с ней не заладились с самого начала. Думаешь, почему она училась столько лет в Петербурге? Это я заставила Пурталеса спровадить ее, куда подальше с глаз моих.

– Оля! – Саша изумленно смотрела на нее. – Что же она тебе сделала?

– Да ничего она мне не сделала, я ей не по вкусу пришлась, – Ольга снова усмехнулась, виновато взглянув на Сашу. – Понимаешь, ей было восемь, когда ее мать, первая жена Пурталеса, умерла во время родов. Ребенка тоже спасти не удалось. А уже на следующий год меня выдали за него замуж. Я ведь тогда была молодая, глупая, довольно капризная. Приехав в их дом, я думала, что все будут мне рады. И если муженек мой ходил и не дышал рядом со мной, то дочка его просто меня возненавидела. Честно говоря, я понимаю ее. Кто я ей? Новая жена ее отца? Пурталес тоже хорош. Он ею вообще не занимался, а когда меня привез, так и вовсе не до нее стало. В общем, не задалось у нас с ней. Я ее терпеть не могла, она меня тоже. Вот я и придумала отправить ее подальше, настаивая на том, что Смольный – лучшее место для девочки и так далее. Ну, ты знаешь Пурталеса, он со мной не умеет спорить. Сдался быстро.

Ольга откинулась на спинку кушетки, закинув ногу на ногу, от чего ее белая коленка практически полностью выглянула из-под пеньюара.

– И что же теперь? Ты думаешь, она все еще сердится на тебя?

– А ты бы не сердилась? – Ольга усмехнулась, поправляя пеньюар. – Нас держали в строгости в Тифлисе, а в Смольном, говорят, порядки еще строже. Притом я ни разу за все время не позволила ей приехать домой. Ну, во-первых, долго, во-вторых, не больно-то и хотелось ее сопровождать. Пурталес-то вечно занят.

– Ты жалеешь ее? – с надеждой спросила Саша.

Ольга снова усмехнулась и пожала плечами.

– Не знаю. Я ведь даже не представляю, что из нее выросло. Может, она идеалистка на вроде Маши, или тебя, а может, стерва, еще похлеще меня. Кто ее знает? Да только теперь ее упечь некуда. Сейчас, как ни крути, придется всем под одной крышей жить. Благо дом у нас большой. Я бы выдала ее замуж быстрее. С глаз долой, из сердца вон. Но Пурталес такой сентиментальный становится. Боюсь, как бы он все свое состояние на нее не переписал. А ведь он может. Грехов-то за мной целый поезд. Как Гриша появился, я ведь совсем стыд потеряла, и стыд, и голову. Егор Денисович ведь все знает. Один раз, – она смолкла, слегка отведя взгляд, видно собираясь с духом, затем посмотрела на Сашу. – Ты права, когда сказала, что у всех свои грехи. Представь, один раз он увидел нас вместе в своем кабинете. Это было уже ночью, он никогда так поздно не бродит по дому. Я вообще-то изо всех сил старалась не выдавать себя и Гришу. А тут какая-то холера его погнала. Не знаю, что именно он видел, но, думаю, все ему стало ясно. Я пыталась с ним поговорить, даже готова была к тому, что он уволит Гришу. Но он не позволил мне ничего сказать. Ни тогда, ни на утро. Все потекло своим чередом, будто ничего не случилось, – Ольга вдруг закрыла лицо руками и тяжело вздохнула. – Знаешь, мне иногда кажется, что он просто ждет своей смерти. Душой он давно уже умер, но его дряхлое старческое тело еще упрямо тащится в контору, еще пытается жевать разваренную кашу, еще одевается в модные костюмы. Мне иногда кажется, – она почему-то перешла на шепот, сильнее склонившись к Саше, – что он записывает все мои грехи в какую-нибудь книжицу, и когда придет час, он припомнит мне все и пустит меня по миру, – она снова невесело усмехнулась. – Как думаешь?

Саша смотрела на сестру большими грустными глазами и не знала, что сказать. С одной стороны, Егор Денисович был весьма добрым и приятным стариком. Но Оля и, правда, подчас слишком беспечно себя вела. Хотя ей ли было судить Ольгу?

Вздохнув, Саша крепче сжала руку сестры и мягко сказала, пытаясь поддержать ее:

– Твой муж очень любит тебя. Наверняка, он готов простить тебе все. Попробуй наладить отношения с его дочкой. Не усугубляй.

– Знаешь, – произнесла Ольга, – проблема в том, что мне плевать на него и на нее. И на деньги его проклятые. Не хочу я, понимаешь, не хочу пресмыкаться перед ними. Они вот где у меня, – Ольга показала жестом на горло, грустно улыбнувшись. – Будь моя воля, я бы все бросила, с радостью ушла бы с Гришей на край света, – Ольга провела рукой по волосам и с грустью посмотрела на Сашу. – Но, боюсь, что нищая на краю света я ему не нужна…

Ее глаза были полны слез, а на бледном красивом лице было подобие улыбки. Она взяла Сашу за руку и вдруг быстро заговорила, блестящими от слез глазами глядя на сестру:

– Послушай меня, Сашка. Со мной давно уже все понятно. Я старею, хватаюсь за любую соломинку, лишь бы хоть чуть-чуть ухватить счастья. Но ты… Ты меня очень расстроила своей историей. Ты должна быть счастливой! Не знаю, какая там собака пробежала между тобой и Шацким, но, по-моему, там, на небе, за нас уже давно все решено. Борись за свое счастье, борись, слышишь? – она взяла Сашины ладони в руки и прижала их к своим губам. – Пообещай мне.

Саша тоже коснулась губами ее рук и отозвалась:

– Мое счастье со мной, вот оно, – она приложила ладонь к животу. – Я все сделаю, чтобы защитить его и дать ему счастья. За него я буду бороться изо всех сил. А вот ты мне пообещай, что будешь держаться за свое счастье. Я – тебе, а ты – мне.

Ольга кивнула, улыбаясь и глядя ей в глаза.

В этот момент дверь апартаментов открылась, и на пороге показался Григорий. Держа руки в карманах серого пальто, он вошел молча, сняв шляпу, слегка кивнув в сторону дам.

– Добрый вечер, Александра Павловна, – произнес он. – Я рад, что вчерашний вечер не помешал вам встретиться с сестрой. Простите. Я вчера дал лишнего… Все в порядке? – последнее было сказано каким-то совсем другим тоном, и Саша была уверена, что это было сказано Оле.

Саша чувствовала, как ее пальцы напряглись, а сама она побледнела, не сводя глаз с Гриши. Саша пожала Олины руки и встала, понимая, что ей пришло время уйти, оставив их вдвоем. Поравнявшись с Григорием, она произнесла, надевая шляпку: