Слова

Но были и более воспитанные дети, которые спрашивали:

– Можно я твои волосы потрогаю? О! Такие мягкие!

В школьном туалете некоторые девочки:

– Покажи жопу. У тебя такая же как у нас или другая?

– А у тебя писька есть?

– Можно потрогать?

– Ну, трогай! – даже здесь покоя нет, думаю.

Мама устроилась в школу на окраине города, преподавать английский. Это была киргизская школа. Однажды она взяла меня с собой. Пока мама была на уроке, я бегала во дворе. Толпа деревенских киргизят окружила меня, они лапали меня и вырвали мне половину волос. Взяли на память золотистые волосы. Мама проработала там не долго. Её уволили, потому что киргизского не знает. Мы шли домой, мама плакала и её слёзы капали в пыль. Но мама быстро нашла новую работу в садике и в детском доме творчества «мээрим»(доброта).

Мама отдала меня в школу с шести лет, в то время как всем моим одноклассникам было семь или восемь. Но я все равно была самая высокая. Я уже умела быстро читать и писать, решала задачи по математике. Русских распределили в каждый класс по одному два, чтобы киргизята, могли от нас научиться русскому языку. Поэтому общаться с русскими девочками не получалось, Анечка училась в другом классе, Ноза вообще в другую смену. На перемену я не выходила, а перед тем как идти домой стала прятаться за дверью, складывала ладони и читала молитву:

– Господи, пусть меня никто не тронет.

Иногда Бог и вправду слышал меня, и я спокойно шла домой. На физкультуру я тоже не ходила. Боялась, что побьют там, подножку подставят или затопчут вообще. Когда весь класс вскакивал, и с криками: «Ура! Физ-ра!» выбегал в коридор я спокойно складывала книжки и тетрадки в сумку. Оставляла сумку и шла одна гулять по пустынному двору школы. За забором-двухметровой стеной был дом с голубыми воротами. Там жила мохнатая рыжая собака без передней лапки. Почуяв меня, она поднимала ушки и скакала ко мне как могла на своих трех лапках.

– Привет лисичка – говорила я, взяв ее лапку – черти отрезали тебе лапку. Жаль ее уже нельзя вылечить.

Эта собака была моим единственным другом в школе. На уроках я отгораживалась стульями и читала, слушала учительницу. Я первой отвечала, удивляя всех длинными рассказами. А потом с гордостью наблюдала за одноклассниками, которые не могут выучить стишок, а вместо того чтобы, пересказать рассказ своими словами, они говорят заученную первую строчку, а дальше стоят молча у доски. У них были помятые засаленные тетрадки. Я думала сначала, что они руки не моют, но потом поняла: они кладут в сумку вместе с книжками и тетрадками жирные пирожки, лепешки, яблоки. По дороге домой слушая издевки, я думала, я умная, я отличница, просто школа не знает об этом. Я была почти отличница, только одна четверка по физкультуре, на которую я вообще не ходила. А в школе появились стишки про меня:

– Оля дура, Оля вша

Оля любит алкаша

– Оля любит Колю, он ее сосед

И студента Мишу уже красивых лет

В коридорах и дверях всегда была давка. Толпы бегущих детей. В дверях и раздавить могли. В классах было по сорок учеников и мы сидели по трое за одной партой. Часто меня трогали, били, дергали за яркие волосы. Я возненавидела их всех. Начала драться, кидать камни в ответ, пинать всех. Я попала к чертям и стала чертом! Хоть я и белая, я тоже теперь черт! Нет! Я настоящий дьявол! Я огромный белый дракон со светящимися зелёными глазами, расправляю мощные крылья, взлетаю и пускаю пламя из пасти на толпу внизу! И я бросалась с яростью на толпу смуглых детишек кричала и плевала на всех. Из-за этого, маму часто вызывали к директору, а меня ругали, выгоняли из класса и ставили в угол. Вечером после очередной драки мама часами ругала меня:

– Почему у всех нормальные дети, а у меня такая тварь!!! Почему ты не можешь спокойно учиться, как все нормальные дети?! Посмотри какие девочки хорошие ко мне на английский ходят! Почему ты не дружишь с ними? Почему с этой Нозой? У нее мать алкашка безработная!

А я плакала, кричала и даже билась головой о стену.

– За что мне такое наказание! Такой ужасный ребенок! Никак не получается воспитывать. Что-нибудь говорить начнешь, орет как бешеная.

Вскоре мама устроилась в эту школу преподавать, чтобы следить за мной. Она пыталась подружить меня с одноклассницами.

– Подойти к вот этой девочке – сказала она – поговори с ней, спроси, как ее зовут, скажи давай поиграем.

Но я уже возненавидела всех. Мне даже в голову не приходило, как можно тут, с кем-то подружиться.

После школы мама закрывала меня на ключ и уходила в Мээрим. В этой квартире был, необъяснимый страшный дух. Каждый раз, когда я оставалась одна меня охватывал страх я залезала под одело с головой, а черное пятно на паласе гналось за мной. Оно сходило с паласа, увеличивалось и превращалось в черное облако, нависало над моей кроватью. Я закрывала дверь в спальню, представив, что пятно осталось за дверью и не может выйти. Брала стопку книг и залезала под стол. Дома было много книг, журналов, открыток, набор марок с картинами художников. Я сидела и рассматривала интерьеры дворцов: Эрмитаж, Третьяковская галерея, оружейная палата, Пушкинский дворец-музей. Картины, серебряная посуда и украшения, резная позолоченная мебель, я не могла оторваться. Картины – репродукции Шилова и Брюллова висели у нас на стенах, большой календарь с работами импрессионистов стоял на столе.

Мама приходила поздно вечером. Мы ужинали. Однажды, когда стемнело, она натянула простынь на шифоньер и достала диапроектор. В него она вставляла специальные карточки с пленкой и большие картины высвечивались на простыни. Коробочек с такими карточками было очень много, русская и зарубежная живопись, классика, импрессионизм, эпоха возрождения. Портреты красавиц на темном фоне и пейзажи, исторические сцены и сцены сражений, античные сюжеты и иллюстрации сказок.

Потом настала зима. Дома было жутко холодно. В спальне стояла старая ржавая духовка, на ночь ее выключали. Утром мама включала ее и будила меня. Я долго не могла вылезти из-под одеяла от холода, клала одежду на духовку, чтобы она немного подогрелась. Из-за этого я стала опаздывать, и часто приходила на второй урок.

Папа писал нам письма и отправлял деньги по почте, мы тоже писали ему письма. Папа писал, что скучает и просил вернуться.

– Мама давай вернемся к папе, ему скучно одному – сказала я.

– Да ты что! Он же сумасшедший! Ничего сказать нельзя, сразу с кулаками набрасывается. Такой здоровый мужик, кулаком как даст и убить может! – она завелась надолго – Твой папка дурак! Там можно было рабочих нанять и вообще разбогатеть, если бы он работал. Но он ленивый, целыми днями спал! Семь лет там потеряла с этим скотом безмозглым! Жуть там была, зимой снег холод, осенью и весной грязь, не пройти не проехать! Ой ужас! Как я там жила! Как вспомню!

– Мам, там было вкусное молоко, мясо…

Тут мама вообще взбесилась и начала кричать:

– А ты не думаешь каким каторжным трудом мне все это доставалось! Этот псих в 6 утра меня будил: «Вставай! Работай!» Я там как раб была, горбячилась в чужом доме! Семь лет жизни потеряла! Ты дура вся в своего отца, ничего не понимаешь!

В самую середину зимы электричество вообще отключили на целых две недели. Кажется, только нам за неуплату. Мы не вылезали из-под одеяла, ели только лепешки с подсолнечным маслом и пили ледяную воду. Зимние ночи наступали уже в шесть вечера. Мы с мамой лежали в темноте, и она рассказывала свою жизнь:

– У меня была очень тяжелая жизнь, никаких радостей я не видела. – начала она – Я родилась в Оше (Кыргызстан). Моя мама умерла, когда мне было два года и меня воспитывала бабушка. Бабушка говорила на татарском. Когда я пошла в школу мне было очень трудно учиться на русском. Потом дедушку отправили работать сюда, мы переехали. Этих домов не было, на этом месте была школа. Тут была пустыня, пыль по колено. Киргизы жили в земляных кибитках: они выкапывали яму, из глины лепили невысокие стены, а сверху накрывали ветками и соломой. Их насильно заставляли мыться, учиться и работать. Я хотела стать художницей сначала, поступила в художественное училище, но папа мне не разрешил, сказал это несерьезно, будешь инженером. Так я закончила техникум. Вот тот канал р-4 возле стадиона – это моя дипломная работа. У всех было по одному километру, а у меня двадцать четыре! Я в УОСе двадцать лет проработала вместе с папой. Потом я училась заочно на юриста, в Москву ездила. До тридцати трёх лет только училась и работала. Зря училась, нигде не пригодились мои дипломы, сейчас законы все поменялись. Английский учила, думала переводчиком буду, нет работы здесь. Вот приходиться с этими детьми нервы портить. И только в тридцать три года я вышла замуж. У меня родилась дочка Оля, но она всего два годика прожила. Мой первый муж был почти художник, он вырезал из дерева мебель, ворота, шкатулки. Но ему везде наливали, а он не мог отказать. Люди приходили и говорили мне, там твой муж пьяный. Мне было стыдно, что у меня муж алкаш и я его бросила. Во времена СССР мы хорошо жили, здесь был хлеб завод, швейная фабрика, маслозавод, колхозы были. Все было. В квартирах была горячая и холодная вода, газ, паровое отопление, тепло было. Еда была дешевая. Киргизы все разрушили. Я была начальником отдела водопользования, думала стану начальницей, копила на машину. Потом Советский Союз распался, деньги обесценились. Твоя тетя билась головой об пол в истерике, когда деньги потеряла. Некоторые люди покончили жизнь самоубийством. Был хаос, меня убрали с работы. Многие дома побросали и уехали. Я легла умирать. Лежала вот на этом самом месте, месяц ничего не ела, думала от голода сдохну. Но потом что-то меня заставило встать, я не смогла умереть. Из последних сил встала и села на поезд до Москвы, зайцем без билета. Проводница меня не высадила с поезда, пожалела, много таких как я тогда было. В Москве я дворы подметала. Жила в заброшенном доме без света и воды. Ночью в подъезде собирались бомжи, было очень страшно. Я собирала вечером остатки еды с прилавков. Потом я нашла работу в Росгосстрахе, таскала большие сумки с деньгами, деньги тогда такие были, на 1000 рублей можно было только один спичечный коробок купить. Потом одна женщина меня познакомила с твоим папой. Сказала: «мой племянник не пьющий, образованный, хороший». Я ей поверила. Поехала в деревню, жить с твоим папой. Я очень хотела красивую белую дочку, и вот родилась ты. – и мама заплакала.

И так каждый вечер. Мама рассказывала свою жизнь и плакала. После школы мы иногда гуляли с Нозой. Приближался Новый год. На улицах появились мандарины и бананы. Продавцы несмотря на холод стояли с утра до вечера возле столов с товаром на улице, а некоторые раскладывали товар прямо на земле на скатерти.

– Я хочу мандарины! – сказала я.

– Пойдем я научу тебя воровать. Я продавщицу отвлеку, а ты бери мандарин и уходи – и Ноза повела меня к прилавку.

Она встала на один конец прилавка и начала спрашивать цены, трогать фрукты. А я с другого конца прилавка подошла, взяла два мандарина и пошла за угол. Потом Ноза меня догнала. Мы съели сочные плоды.

– Пойдем еще шоколадку украдем.

Мы подошли к прилавку с шоколадками. Ноза одну шоколадку уронила со стола на землю, а потом нагнулась и незаметно сунула под куртку. Мы пришли к ней домой.

– Но шоколадка совсем не вкусная – сказала я – В России я ела настоящий шоколад, а это не шоколад. На, ты ешь. Я не могу.

– Ладно! Спасибо! – и она съела всю шоколадку сама – Пойдем я тебе покажу, какие я куклам платья шью.

– Ты умеешь шить? – удивилась я

– Да! Смотри!

Она показала Барби, на которую она натянула отрезанные части носка и получился плотно облегающий топ и юбка.

– Ух ты! Как ты классно придумала. Такая модная твоя кукла!

– А вот ее свадебное платье, вот еще черное платье и красный костюм, а вот куртка.

– Вау! Давай я сделаю волосы твоим куклам – сказала я.

Я сняла резиновую голову с куклы и изнутри протыкая ее иголкой стала вытаскивать белые нитки.