Чётки времени

«…Тропинкой памяти пройдусь и робко папе улыбнусь,

Скажу все то, что не успела,

Как раньше даже б не сумела…»

Тропинкой памяти пройдусь…

Золотые слова

В Верх-Убе у меня был друг, живший по соседству, Серёжка Колтунов. Его родители трудились на ферме. В жару и стужу, каждый день рано утром, на совхозном грузовике, они уезжали на работу и возвращались лишь поздно вечером.

Серёжка был на год моложе меня, шестилетней, но по прыткости и ловкости мог запросто дать фору. Суровые условия жизни и вынужденная самостоятельность закалили мальца. Непоседа и шалун, он доставлял немало хлопот своей старшей сестре Гале. Она училась в третьем классе, имела множество обязанностей по дому, помимо того, что присматривала за братом: кормила и отгоняла скотину в стадо, полола и поливала огород.

Не по возрасту серьёзная и хозяйственная, Галя пользовалась уважением у взрослых. Бабушка Дуня обращалась к ней, не иначе как, «Галина Ивановна».

***

После ливней по нашей улице разливалась гигантская лужа и, как магнит, притягивала к себе домашних животных: птиц и свиней. Для детей служила местом для игр: весной мы по ней пускали кораблики, зимой превращали в каток.

В тёплое время лужа пересыхала, с приходом дождей возвращала свои утраченные позиции.

Громадный водостой посреди дороги приносил массу неудобств жителям. Его засыпали щебнем. Но это была кратковременная мера. Улица имела уклон. Щебень скатывался и всё возвращалось на круги своя.

***

Зима сдавала свои права. Снег просел и почернел. Я вышла со двора в новом пальто и сапожках…

В старой отцовской фуфайке до пят, нараспашку, босой и без шапки, Серёжка Колтунов катался на картонке по льду, которым была покрыта лужа. Ноги у него, как у гусака, покраснели от холода, лицо светилось от счастья, глаза сияли.

– Где твои башмаки? – прокричала я ему.

– Галка спрятала, а сама за хлебом ушла, велела мне дома сидеть! – воскликнул Серёжка, не останавливаясь, ни на минуту.

– Почему ты на улице? Попадёт ведь от родителей, если она нажалуется! – предположила я.

– Ну и пусть ябедничает! Сколь влезет! Уже лето почти, а я должен дома сидеть! – ухмыльнулся Серёжка и просвистел рядом со стаей жирных гусей. Хлопая крыльями, они разбежались в стороны. Здоровенный гусак наклонил голову, распахнул клюв, высунул язык и недовольно зашипел на Серёжку. Но мальчишке до него не было дела – с бешеной скоростью он лихо проскочил мимо.

Мне тоже захотелось прокатиться! Стала думать: «Где взять картонку?!»

Вспомнила, что в сарае стояла старая коробка из-под телевизора, приспособленная под щепу и опилки.

Я бросилась на скотный двор. Влезла на поленницу и стала отрывать кусок от картонной коробки. Но не тут-то было! Наполненная до отказа трухой, она не собиралась сдаваться! Как я ни мучилась, ничего не выходило!

«Ножовкой отпилить, или отрезать лоскут секатором?» – быстро соображала я. Но, поразмыслив, отказалась от того и другого. Инструменты лежали под замком. Папа прятал ключ под крышей сарая, куда без лестницы никак не дотянуться, а притащить её не хватит сил.

Перебрав в голове варианты, я, не придумала ничего лучшего, как повиснуть, ухватившись за край коробки. Сосновые опилки и щепа лавиной обрушились и засыпали меня с головы до ног…но цель была достигнута: кусок картона я заполучила!

Насилу выбравшись из-под горы мусора, наспех отряхнувшись я выскочила на улицу, думая только об одном: «Эх, прокачусь!»

Увидев меня, Серёжка покатился со смеху:

– Кикимора огородная!

Вдоволь нахохотавшись, он скомандовал:

– Снимай обувь!

– Зачем? – удивилась я.

– Солнце вышло, лёд подтаял и растрескался! Видишь, поверх лужи, выступила вода? Начерпаешь в сапоги – мамка заругает! Говорю – разувайся! – деловито распорядился мальчишка, – Без того, по всему видать, тебе попадёт – новую одёжу вон как вывозила!

Я послушалась бывалого друга. Приглядела сухое место около забора. Разулась, сняла носки… Огненный холод сковал ноги.

Серёжка моментально понял мои ощущения и приободрил:

– Не дрейфь! Сейчас привыкнешь и перестанешь мёрзнуть! Давай-ка, езжай быстрей! А то, гляди, лужа тает, прямо на глазах!

Покатилась…Лёд проломился прямо подо мной и, по самые уши, я оказалась в стылой воде!..

Выбраться из полыньи оказалось делом не простым: ноги и руки окоченели, не слушались, скользили, ладони поцарапались и кровоточили, пальто намокло и стало неподъемным. Серёжка кинулся на помощь, протянул руку. Кое-как вытащил меня на «берег».

В это самое время родители подоспели домой на обед. Так не вовремя! Папа схватил меня и понёс домой.

Краем глаза я увидела, как Галина Ивановна палкой загнала домой Серёжку. Мама с хворостиной побежала загонять коров и куриц, которые преспокойно разгуливали на свободе: я забыла закрыть ворота, когда бегала за картонкой. Со двора разбрелась вся скотина!

Папа назвал меня хулиганкой и на два дня лишил прогулок.

Я должна была сидеть дома, анализировать своё «безобразное» поведение и «осознавать всю тяжесть содеянного».

***

На второй день моего заточения, не выдержала бабушка.

– Собирайся, варначка, – сказала она, – друга твоего пойдём проведывать! У него ангина. Батька с маткой просили приглядывать за ним.

Она взяла банку мёда, и мы пошли к Колтуновым. В углу комнаты, в плетёной корзине, сидела гусыня на яйцах. Серёжка лежал на кровати, с компрессом на шее. Он увидел нас и сразу оживился.

Бабушка и Галина Ивановна направились на кухню – готовить питьё для больного. Как только они вышли из комнаты, Серёжка, заговорщицки, посмотрел на меня, приставил указательный палец ко рту, вытаращился глазищами в сторону корзины и прошептал: «Тсс!.. Наверное, гусята уже вылупились! Слышь! Пищат! Страсть, как охота, на птенчиков посмотреть!.. Гусыню нужно чем-то отвлечь, чтобы она вылезла из лукошка и тогда мы сможем их увидеть… Сам-то я не могу – болею… попробуй ты!»

Легко сказать «чем-то отвлечь»!

Я терпеть не могла гусей. Они больно щипались и били крыльями. Частенько от них перепадало! Но было любопытно, хоть одним глазком, глянуть на крохотных пушистеньких гусят…На цыпочках, я стала подбираться к лукошку.

Птица преспокойно сидела до тех пор, пока не увидела, что вот-вот её личное пространство будет нарушено. Потихоньку я приблизилась к ней на расстояние вытянутой руки. Гусыня заволновалась всерьёз: привстала, открыла клюв и предупредительно зашипела. Я сделала ещё шаг. Она изогнула шею и молниеносным движением цапнула меня за руку!

От боли хотелось кричать! Но, вспоминая «преступления» третьего дня, я стиснула зубы и не произнесла ни звука, молча утерев слёзы.

Галя напоила брата горячим молоком с медом, дала ему лекарство, и мы с бабушкой ушли.