Будни ветеринарного врача. Издание 2-е, исправленное и дополненное

– Ну, прям как я.

Все, кто был в кабинете, включая хозяев на идущем приеме, принялись хохотать.

Вот я клоун…

Ходила по рынку, выбирала себе шлёпки для работы. Мои старые настолько пообтрепались, что даже бомжи побрезговали бы брать их в руки. Но они пока что единственное, в чём мои ноги не устают, поэтому я для виду прогулялась вдоль рядов и никаких шлёпок не купила. Скоро буду свои скотчем заматывать. Стыдно, зато удобно.

Звонила хозяйка кота с блошиным дерматитом. Сказала, что они затеяли ремонт, сняли полы в квартире, и кот туда залез. Когда он вылез на поверхность, шерсть на его теле шевелилась от изобилия блох, и, вероятно, волосы так же интенсивно зашевелились от ужаса на голове у хозяйки. Вот вам и седьмой этаж, и домофон…

Сказала, что побежала за назначенными препаратами.

Глава 7. Стажёр

Как узнать наверняка, что внутри у колобка? (Татьяна Задорожняя)

Сегодня опять рабочие сутки.

Едва зайдя в клинику, по стойкому амбре, представляющему многокомпонентный аромат из кошачьих испражнений разной степени свежести, понимаю, что ночью опять произошло массовое нашествие приютских: многочисленные переноски стоят вдоль стены, начинаясь прямо от служебного входа. Молчаливые коты и кошки терпеливо ждут – они уже привыкли к заточению.

Наверху меня встречает молодая, серьёзная девушка с испуганным, словно у газели, взглядом. Её русые волосы на голове забраны в тугой, куцый хвостик; сама худая. Не знает, куда деть дрожащие от волнения руки с тонкими пальчиками:

– Мне разрешили походить в вашу смену… поучиться… – неуверенно говорит она, сунув руки в карманы только со второго раза.

– На стажировку? – уточняю на всякий случай.

Кивает. Отглаженный белоснежный халат и наличие всех пуговиц на нём выдают её новичковость с потрохами. На бейджике неровными буквами написано: «Стажёр». Оцениваю для сравнения свой халат. Когда-то он был тоже отутюженный и белый. Потом стал просто белым, а затем просто халатом. Сейчас он прожжён в трёх местах, заляпан пятнами серебристого аэрозоля, который априори не отстирывается, а бирюзовые отвороты на рукавах и воротнике, наоборот, изрядно выцвели, причём неоднородно. Молнию вообще давно пора менять – ежеутренняя борьба с ней грозится рано или поздно обратиться не в мою пользу. Но эта форма, сшитая ещё в прошлом веке, хороша тем, что она защищает от всевозможных агрессивных выделений за счёт плотной ткани и почти не мнётся. И в ней есть целых три кармана, в которые я складирую многочисленные блокнотики с записями на все случаи жизни: алгоритмы, дозы, препараты, описание клинических случаев, телефоны… молитвы…

– Можно я с Вами сегодня поучусь? – всё так же испуганно спрашивает девочка, от волнения покрываясь красными пятнами, поверх которых проступают ярко-рыжие веснушки.

Вместо ответа пожимаю плечами. Учить я не люблю и не умею. Во всяком случае, говорить и делать одновременно никак не получается, поэтому даже для владельцев животных обычно я сначала объясняю, а потом делаю. Как обращаться с новичками-стажёрами – не имею ни малейшего понятия.

– Давно ходишь? – пытаюсь выяснить степень её акклиматизации.

– Вчера была, – кивает она радостно. – Накрутила салфеток! И мне дали помыть клетки в стационаре!

Ну да, вот они, эти «хомячковые», судя по размерам, салфетки. Что ж, марлю экономить умеет.

Это действие похоже на медитацию: от рулона марли острым лезвием отрезается огромный пласт, его шинкуют ножницами на квадраты, и из них уже сворачиваются салфетки. Затем ими заполняется округлый, металлический бикс, который ставят в жарочный шкаф, где происходит стерилизация. «Правильные салфетки – коричневые салфетки», – как сказал однажды кто-то из коллег – это потому, что от высокой температуры белая марля приобретает слегка кофейный оттенок.

Свернуть квадратик так, чтобы нитки были внутри – много ума не надо. Все мы с этого начинали. И девочка прям светится от радости: вот счастье-то! Доверили!

Ещё новичков очень любят разыгрывать. Одну мою знакомую, помнится, когда она проходила практику в совхозе, озадачили тем, что у всех коров повыпадали зубы, причём только сверху, передние.

– Болезнь какая-то неведомая! – приземистый бригадир, ничем не выдавая себя, кидался к корове, хватал её пальцами за ноздри, отчего та широко разевала рот, и демонстрировал ужас: голую верхнюю десну! Без зубов!

Затем точно также он бросался к другой корове и открывал рот ей: то же самое!

Вот девчонка голову-то сломала… Смеялись потом над ней всей фермой, потому как верхних резцов у коров нет изначально, с рождения…

– Что умеешь делать? – возвращаюсь я от воспоминаний к девочке-стажёру.

Мнётся и молчит. Ну, ничего, научим, покажем. Выясняю, что зовут человека Вика. Так, чему бы тебя такому полезному научить-то, Вика…

– Катетеры внутривенные умеешь ставить? – спрашиваю её.

– Не-а, – разочарованно говорит она и, судя по испуганным глазам, даже не понимает, о чём речь. – Но мне сказали, что сегодня много приютских котов. На них же можно потренироваться?

Делаю вид, что не расслышала. На своих пациентах я «тренироваться» не дам, даже если они приютские.

…Потихоньку подтягивается наша смена, и мы разбираем переноски.

Вика ходит за мной по пятам. Это нервирует, но не сильно. Учу её элементарному – как грамотно и безопасно зафиксировать кота так, чтобы не сломать его и не упустить. Вика схватывает на лету и вскоре уже виртуозно заматывает очередного вытряхнутого из переноски кота в широкое полотенце – быстро, старательно.

Этот товарищ на кастрацию, и он достаётся мне. Даю внутривенный наркоз, кот облизывается и легко засыпает.

– Ой, а можно я? Можно мне? – умоляет Вика, слегка подпрыгивая от нетерпения.

– Нет, – обрываю её. – Объяснить – объясню, а оперировать не дам.

– Да дай ты ей, это же обычная кастрация! – подзуживает Ира, тяжело посмеиваясь – на соседнем столе она берёт у приютского кровь из вены.

Как бы не так! Фиг вам!

Проигнорировав просьбу, я старательно объясняю про американский метод кастрации, когда семенной канатик и вены завязываются между собой, что не требует шовника, что и демонстрирую, попутно объясняя про нюансы и возможные осложнения, возникающие, если накосячишь.

– Ага, допросишься у неё, как же, – весело бубнит Ира с соседнего стола, переливая кровь из шприца в пробирки.

Ничего не могу поделать: не хочу исправлять чужие ошибки. И ещё это называется «нести ответственность за другого человека», а я и в себе-то не уверена. Однажды во время кастрации кота особым закрытым способом семенной канатик ускользнул вглубь, и оттуда щедро хлынула кровища: до сих пор помню адреналиновую бурю, которая накрыла меня изнутри. На счастье, канатик убежал недалеко, его легко удалось достать зажимом и перевязать, но это чувство ужаса и совершения ошибки навеки засело в глубинах моего подсознания. С тех пор закрытый способ кастрации на котах я практиковать суеверно не рискую…

Кот просыпается от наркоза.

Тоже он.

– Значит так, – говорю я погрустневшей Вике, когда кот упрятан обратно в переноску. – Иди сейчас на улицу и нарви листьев одуванчика.

Удивлённо поднимает брови.

– Ну, начало-о-ось! – вздыхает, посмеиваясь, Ира от соседнего стола.

– Давай, давай, – уверенно подначиваю Вику, – ты же хочешь научиться ставить катетеры?

Сейчас глубокая осень, но найти одуванчики ещё можно.

Вика молча уходит и вскоре возвращается с пучком листьев, зажатых в руке. Для тренировки выделяю ей катетер. Он представляет из себя два клапана с крышечками и пластиковую трубочку, которую надо провести в вену. Для облегчения этой процедуры внутрь трубочки вставлен проводник – острая металлическая игла. Суть в том, чтобы как можно более безболезненно проткнуть кожу и стенку сосуда, затем чуток оттянуть иглу-проводник на себя, чтобы не прободяжить вену насквозь и, наконец, аккуратно протолкнуть трубочку в вену, неподвижно придерживая при этом иглу. Причём одновременно приходится и держать лапу кота, и манипулировать с катетером, так что все эти «протолкнуть» и «придержать» осуществляются, соответственно, пальцами одной руки. Само собой, кот содействия не проявляет, во время прокола кожи неизменно дёргается, и я его отлично понимаю. Поэтому опытные врачи намастыриваются делать прокол кожи резким, но коротким толчком – максимально безболезненно.

Ну и в завершение всё это приматывается пластырем: не слабо, чтобы не отвалилось, но и не туго, а иначе лапа отечёт из-за нарушения лимфо- и кровотока.

Некоторые врачи умудряются проделать данную процедуру в одиночестве, но, если нет специальной фиксирующей сумки, нужен хотя бы один помощник, который сможет подержать животное. Особенно если оно буйное.