Истории-семена

Что ж, звучит более чем понятно. Рони поёрзал, под одеялом становилось жарковато, но высовывать ногу или руку из-под укрытия, было страшновато. И всё же он должен был дознаться, унять любопытство, застрявшее внутри него малюсенькой, но острейшей из игл.

– Можно задать вопрос? – пискнул у самой кромки мальчик.

Леденцовые глаза теперь смотрели чуть мимо, но также пристально и выжидательно, будто вот-вот должно случиться какое-то наиважнейшее действо.

– И что же тебе интересно, малыш? – нехотя и не сразу откликнулся Кот, всей своей невозмутимостью давая понять, что его отвлекают отчего-то более значимого, чем напрасная болтовня.

– Почему ты приходишь ко мне, и как тебе удаётся попасть на подоконник, когда окно закрыто? И почему только ночью? И почему не каждую, а только тогда, когда луна круглая?

– Стоп! – раздражённый голос с шипением осёк поток вопросов разошедшегося ребёнка. – Всему есть предел, мальчик. Один вопрос – один ответ. Уважай собеседника, не тараторь. Это невежливо, знаешь ли.

– Прости, – испуганно пролепетал Рони, совсем сникнув.

Теперь Кот рассердится и больше не заговорит с ним. А так хотелось узнать причину. В том, что причина есть, Рони был уверен на все сто. Папа обычно так говорил: я уверен на все сто, то есть абсолютно.

– Ты действительно хочешь знать? – неожиданно произнёс Кот, голос его звучал ровно, будто секундой ранее он и не шипел вовсе.

– Да, – удивлённо прошептал мальчик и добавил для убедительности, – на все сто.

– Ну, раз на все сто, – усмехнулся голос Кота, – тогда расскажу. Только прежде ответь: давно ли в твоём жилище это зеркало?

Рони сперва не понял, про какое зеркало спрашивает Кот и при чём тут зеркало вообще, но проследив направление, куда пялились золотистые с вертикальными зрачками глаза, мальчик понял, объект кошачьего внимания – зеркало на двери шкафа. Вопросов сразу прибавилось, как минимум с десяток.

– Не помню, давно, наверное, – неуверенно ответил Рони.

– Но раньше шкаф ведь стоял в другом месте? Не так ли? – допытывался сдержанный голос кота, хотя за видимым спокойствием чувствовалось завуалированное любопытство, совсем как у Рони.

– Да, – изумлённо согласился тот, – в том году шкаф стоял у той стены.

Рони высунул руку и указал в сторону изножья кровати.

– Так-так, всё сходится, – сам себе проговорил Кот. – И кошмары тебе стали сниться, когда шкаф переставили?

– Да, откуда ты знаешь?! – с присвистом выдохнул Рони. Кот будто знал его, даже лучше мамы и папы.

– Так всегда происходит, когда зеркала ставят, куда не следует, – только и донеслось в ответ.

Вновь комнатку наполнила тишина. Рони не хотелось напоминать Коту об обещанных ответах, а тот, будто мгновенно забыв о хозяине спаленки, как и прежде, буравил немигающим взглядом зеркальный шкаф позади кровати.

Тогда Рони вздохнул, тяжко и громко. Силуэт Кота еле дрогнул, а глаза, очень похожие на камни в мамином колье, – кажется, она их называет цитринами, очень забавное словечко и похожее на название лекарства, – тут же устремили взор на мальчишку.

– Я помню, просто решаю, с чего начать, – холодно произнёс Кот.

– У тебя много времени? – почему-то поинтересовался Рони.

– Достаточно, чтобы дождаться, когда кое-какой упрямец сомкнёт очи и наконец-то погрузится в сон, не донимая меня больше вопросами.

Однако что-то во взгляде мальчика смягчило суровость Кота, и он, благосклонно зевнув, начал своё повествование:

– Если ты не глупец, в чём я сильно сомневаюсь, то уже давно понял, что я непростой кот и неспроста, так сказать, заглядываю к тебе. Между прочим, за каждым ребёнком закреплён свой кот, который следит и стережёт его, но только в особые ночи, как эта и две последующие. Полнолуние длится три, а не одну ночь, как утверждают взрослые. Порой мне думается, что люди взрослея, глупеют. Но не в этом суть.

– А зачем котам стеречь детей? – не удержался от нахлынувшего любопытства Рони и, спохватившись, тут же натянул одеяло до самых глаз.

С подоконника раздалось фырканье, которое можно было расценить как недовольство или ещё что. Поди, разберись, что на уме у Кота.

– Вот ты лежишь себе на кровати, и даже не подозреваешь, что причина твоих кошмаров – этот шкаф.

– Шкаф?

– Ну не совсем шкаф, точнее, зеркало на шкафу, – поправился Кот. Глаза-цитрины замерцали ещё ярче в полумраке. Рони показалось, что кошачьи глаза и луна-монета за окном обрели единый цвет. – Зеркалу не место рядом со спящим ребёнком. Открою тебе секрет: нет одинаковых зеркал по сути отражения своего. Ты ведь наблюдательный малец, и скорее всего, различал, что разные зеркала всяко разно передают твою наружность. Я прав?

Рони задумался. А ведь и верно, множество случаев он ловил себя на мысли, что зеркала отражали его по-разному: где вытягивали его облик, где чуть приплющивали, а бывало и такое, что легонько, едва заметно (но заметно же!) перекашивали черты лица, отчего становилось неуютно. И тут же возникало желание отвернуться.

– Да, но почему так?

– Почему? – задумчиво протянул кошачий голос. – Хорошо, что ты спросил. Значит, тебе не всё равно, как большинству. Взрослые смотрят, видят, замечают, но не придают значения. Они пеняют на свою природу, дескать, таким меня уродили. Ну, иной раз грешат на зеркальных дел мастера. Кстати, тут они более чем правы.

– А разве во всём виноваты те, кто делают зеркала? – ахнул детский голосок из-под одеяла.

– Верно на все сто, как ты недавно сказал, малец, – вкрадчиво заверил, не без нотки довольства, Кот. – Самая главная тайна зеркал кроется в их создателях. Каждое зеркало показывает то, что видел бы собственными глазами его изготовитель, ведь тот при созидании вложил часть своей души в это таинство. Потому нет одинаковых отражений. Всё просто. Нельзя, чтобы зеркало смотрело на спящего ребёнка, ведь частичка той самой души создателя, одушевляет обратную сторону – зазеркалье, грубо говоря. Мы, коты, прекрасно знаем и видим, что творится по ту сторону зеркал, когда луна становится полной, и когда она отражается в зеркалах. Все те ужасы, что тебя донимают в кошмарных снах, они оттуда. Потому, как и другие, подобные мне, я приглядываю за тобою, за твоим зеркалом. При мне страхи по ту сторону тебе не опасны. Но лучше попроси родителей, чтобы шкаф вернули на прежнее место.

– И ты тогда перестанешь приходить ко мне? – Рони отчего-то взволновала эта догадка.

– Да, мои услуги будут ни к чему. Но я могу иногда, для порядка, присматривать за тобой по привычке. Если в этом есть необходимость.

– И мне больше не будут сниться кошмары?

– Если ты сам им не разрешишь путь в своё сердце, – отозвался Кот, глаза – две маленькие луны – смежились и тут же раскрылись. – Но чтоб тебе спалось крепче и без дурных сновидений, нужен Апотропей, Куриный бог.

– Ого! Бог! Где же мне его найти?

– Это всего лишь камень, неразумное дитя, – сухим смешком разразилась на подоконнике кошачья фигура. – Камень такой, проточенный водой, речной или морской, с дырочкой. Это отменный оберег, отгоняющий злых духов. Найдёшь его, повесь на шею и не снимай.

– Но, где же мне такой камень искать? Река далеко, меня одного туда ни за что не отпустят.

Рони совсем сник. Камня ему наверняка не отыскать, хотя он постарается, да и Кот перестанет его навещать, когда шкаф передвинут обратно, в изножье.

Комнату вновь наполнила тишь. Очевидно, Коту больше нечего и не о чем было толковать с мальчиком. Время тянулось медленно, как и луна ползла по чернильному квадрату окна, огибая ушастую голову Кота. Понемногу Рони начинало клонить в сон. Ресницы дрожали и трепетали, как крылья мотыльков. Тогда сонным тягучим голоском мальчонка спросил:

– А ты завтра придёшь?

– Приду, – приглушённо и будто вдали отозвался мурчащий голос Кота.

– И послезавтра?

– И послезавтра…

Глаза сомкнулись, ресницы пришли в покой, отяжелев, сон снова накатывал тёплой волной, обещая череду ярких, точно многоглазье калейдоскопа, картинок.