Веселый Роджер

Вик поправляет майку, затем застегивает толстовку, проверяет в зеркале, что надежно спрятаны все пораженные части кожи. Напяливает свою дурацкую шляпу задом наперед.

– Отличная идея. Умираю, как хочу спать.

Белов помогает Вере расправить и застегнуть измятое платье, и они выходят из ванной, держась за руки. Оба раскрасневшиеся, с идиотскими улыбками и неестественным блеском в глазах, выдающим случившееся с потрохами.

Оказывается, большинство гостей находятся в доме и играют в покер, остальные активно болеют за игроков. По лестнице Вера с Беловым поднимаются под аплодисменты и свист. Вик на полпути решает вдруг отсалютовать всем, снимает шляпу и машет. Приходится потащить его за руку в спасительную темноту и прохладу одной из комнат, где они закрываются на замок и наконец засыпают в мягкой постели рядом друг с дружкой, обессиленные как разговорами, так и действиями.

Глава 26

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 13

Так, запись номер тринадцать, добрались до дьявольского числа наконец-то. Ну что ж, никуда от него не денешься. Отчеты требуют регулярности, нельзя перепрыгивать. Один бывший психиатр, которому повезло стать пациентом собственных коллег и с которым я как-то списался по поводу его статей и советов отчаявшимся с диагнозом F, убедил в правильности ведения изложений. Печатать мне лень, но хотя бы прокручиваю мысленно, стараюсь взглянуть на ситуацию с другой стороны, анализирую. Понятия не имею, помогает или нет, но врач этот бывший каким-то нереальным образом умудрился завести семью уже после постановки диагноза: нашел красивую нормальную женщину, которая родила ему дочь. Может, и не зря я его слушаю.

Смотрю на Веру. Она спит сладко, не догадывается, что наблюдаю. Непривычно. Чаще всего, когда я просыпаюсь, ее место пустует и даже успевает остыть, не остается и легкого, едва уловимого аромата. Никаких следов.

По утрам не верится, что Вера вообще существует и действительно проводит со мной кучу времени. Если бы не ее вещи, без шуток, спросонья мог бы решить, что привиделось. И сейчас вот не верится, что после вчерашнего она на расстоянии вытянутой руки.

В кои-то веки я проснулся раньше будильника сам, – на часах и семи нет – а рвать и метать не хочется. Вот беззащитную рядом Веру – хочется. Кусаю губу, рассматривая ее, вспоминаю, как сильно она вчера испугалась, как отчаянно сдерживала слезы, дрожала, словно травинка. Но ты не бойся, родная, я тебе не позволю сорваться и улететь без курса и против желания. Знаю ведь, что на глупости способна. На меня посмотрите, если вам нужны доказательства. Ну не глупость ли дарить себя чудовищу с растворившейся ядовитой пулей в башке?

Что ж ты не боишься меня, девочка?

Одни пошлости на уме, не страдал этим раньше, а теперь прям и лезет: девочка, малышка, родная… Мачо, блин, нашелся. Откуда замашки только?

Помню ее глаза, а в них ужас и сожаление. Мольбу помню, движения резкие, неуклюжие. Говорить вчера сил не было ни у нее, ни у меня, мысли всмятку. Метались с ней, как два идиота, от любви до разрыва. Ну ладно, допустим, вчера в ванной Джей-Ви идиот был только один, а еще запуганная, запутавшаяся в чужих проблемах девушка.

Но не боялась ведь она, что одна останется. Не должна была. Я объяснял, старался, что страх перед диагнозом ВИЧ не причина терпеть уродство рядом. Вера обязана была понять, что одна не останется в любом случае, что не надо со мной из жалости или страха.

Куда ж я теперь денусь от тебя, рядом буду. Лишь бы к Артёму не вернулась. Боюсь, что не смогу тогда. Просто не смогу, и всё. Пусть расстанемся, к другому уходи, но только не на глазах. Видеть не смогу. Знать не смогу.

Может, мне тоже повезет, как тому шизофренику? У меня и диагноз помягче. Может, получится как-то примириться?

Кретин, нельзя с этим смириться. Уйдет все равно рано или поздно. Сам повод подкину, как почувствую, что созрела. Думал, вчера уже созрела, но она так просила, так прижимала мои ладони к своей груди, а от прикосновений трясло, желания и сомнения ураганом в голове крутились, поймать ни одно не мог. Смотрел только в карие бездонные и чувствовал, что нельзя и рта раскрыть. Начнем говорить – так до утра и не закончим, а там домой и конец всему. Если бы так вышло, я бы пальцы себе порезал, но не притронулся к Вере никогда больше.

Так медленно и тяжело каждый шаг давался, столько ошибок, столько попыток осталось в прошлом. Страшно мне, лишь бы не вернулось все. Может, и не вернется. И лежащая рядом женщина правда сможет принять таким, какой есть. Не может же быть, что вчера имитировала. Зачем? Отпускал ведь по-хорошему, был у нее выбор. Постоянно даю выбор.

Или не даю? Может, мне только казалось, что отпускаю, а на самом деле испугал как-то?

Не знаю, что делать. Уйти сейчас тихонько, попросить Варю, чтобы докинула тебя до города? А потом ждать, придешь сама или нет. Может, тебе проще решить, не видя меня? Ну, чтобы в глаза не смотреть. Ты ж добрая, в лицо побоишься сказать, наверное. Просто замять, не видеться, потом встретиться, например через недельку, как ни в чем не бывало. Вещи тебе завезу или в кино позову. Буду вести себя как раньше – будто просто стыдно за брата, вот и помогаю. Себе и взгляда лишнего не позволю. Смогу ли? Смогу, конечно, и не такое сделаю. Будем общаться каждый день, нельзя ж тебя одну оставлять до диагноза, но дистанцию определю до миллиметра.

Хватит мне недели, чтобы перебороть себя? Тело ж откликается при одной мысли о тебе. Ему ж, телу, в диковинку вот так, по-настоящему, без идиотских игр в БДСМ и прочую фигню. Ненавижу.

По любви в диковинку.

Страшно. Тянет, конечно, помечтать о том, что меня выберешь, но падать потом как-то не хочется. Это ты сейчас великодушная, принимаешь меня, позывы рвотные давишь. А увидишь разок, как башкой о пол бьюсь, когда боль скручивает на пустом месте, о чем тогда подумаешь? Начаться даже во сне может и без явного триггера. В любой момент. Давно такого не было, конечно, но всякое же бывает. Я всегда первым делом в любом помещении ищу, где укрыться можно в случае чего, и далеко не отхожу, мало ли.

Уходить надо. Отключу ее телефон, пусть работу проспит. Разозлится на меня вдвойне, и посмотрим как раз, придет или нет после такого. Сама позвонит – скажу, вызвали по работе. Не позвонит – и ладно.

Лежу рядом, как истукан, смотрю на Веру. Решил уходить, а сам лежу. Потрогать бы. Мягкая такая, гладкая. Вкусная вся. Аж трясет, какая вкусная. Первая, кто знает об уродстве и моем бессилии в этом, хм, щекотливом вопросе, а смотрит так, будто значения не придает и в глазах ее я обычный мужик, за спиной которого можно укрыться.

Вперед не рвется, заняла позицию на вторых ролях незаметно так и вынуждает меня ведущим быть в отношениях, решения принимать, вперед идти. А стоит замереть, устать, задуматься, так Вера тут как тут, на шаг позади, как и обычно. Надежно с ней, что ли. Не привыкнуть бы.

Встретились бы мы раньше, Вера, – усмехаюсь – лет восемь назад например, никому бы тебя не отдал, никого бы не подпустил. Или Кустов и тут пробился бы?

Посмеиваюсь, как дурак. Что смешного-то? Что ты слабак и трус? Весело тебе, неполноценный? Вон до чего девушку довел: спит, будильник не слышит после приключений твоих идиотских. Рискованных.

Ладно, уходить надо.

Спи, Вера, отдыхай. Сделать бы для тебя что-то в благодарность, приятно ведь чертовски, когда тебя выбирают. А ты вчера меня выбрала, я чувствовал. Сегодня как-то иначе все выглядит, а вчера чувствовал, радовался. Одурел вконец, кретин, с мечтами своими безумными.

Провожу кончиками пальцев по мягким волосам, по нежной идеальной тонкой коже. Так страшно к ней своею прикасаться, боюсь, что испорчу, поцарапаю, болью своей запачкаю, страхами. А Вере и своих хватает.

Она улыбается, потягивается, открывает глаза и смотрит на меня.

– Привет, – говорит.

– Привет, – тоже невольно улыбаюсь.

– Ты не сердишься?

Я напрягаюсь.

– На что?

– Ну, что изменила тебе вчера. Немножко.

– Забыл уже. А ты не сердишься? – спрашиваю на всякий случай.

– Ты тоже изменил? – Вера вдруг подскакивает, смотрит на меня, глаза молнии метают.

Перемена в настроении ошарашивает. Я подтягиваюсь на кровати, откидываюсь на спинку и смеюсь. Вера прожигает взглядом, прям не спрятаться, не скрыться.

– Никогда не прощу, слышишь? Ни поцелуя, ни объятий. Мой, – заявляет, тыча пальцем в пиратский флаг под майкой.

Ага, будто я еще кому-то могу приглянуться, кроме извращенки Алисы. Издевается, что ли? Но смотрит так, будто серьезно говорит. Чувствую себя непонятно, даже глаза опускаю на мгновение, потом снова вскидываю на нее. Нужно было валить, пока была возможность, сейчас я никуда не денусь от этого взгляда. Вера пробегает кончиками пальцев по моим рукам, от легких прикосновений внутри что-то сжимается, приятно. Она улыбается широко, доверчиво. Не влюбиться бы в нее и правда, тяжело ж потом будет. Или поздно уже рассуждать об этом?

– Поехали? – говорит Вера. – Мне нельзя опаздывать.

Я киваю, поднимаюсь. Ходим по очереди в ванную, поспешно одеваемся, собираем вещи. Дом будто пустой, тихо так. Кажется, народ совсем недавно разошелся по комнатам. На кофе нет времени, решаем купить по пути. Прыгаем в машину и движемся в Москву.

Всю дорогу я поглядываю на Веру, гадая, нужно ли что-то сказать. Вывалил ведь на нее полмешка секретов. Хоть остановился вовремя, там, на дне, еще кое-чего интересного припрятано. Не дай Бог узнает.

Мы будто на новый этап продвинулись, закрепить бы его устно. Но что-то страшно.

Труса ты к себе подпустила, Вера. Мало того что урод, так еще боюсь всего на свете. И правды, и неизвестности.

Пока к Москве подъезжаем, накручиваю себя настолько, что сердце колотится. Еще мгновение, и скажу что-нибудь обидное, просто чтобы разрядить обстановку.

– Вечером за мной не заезжай, – заявляет? Вера, – домой поеду.