По краю мечты

Двейн вздохнул и поцеловал сына в макушку.

– Нужно подождать, папа… А ещё, – мальчик бросил быстрый взгляд на Биатрис, – Мы с бабушкой Биатрис молились за маму и за ребёночка и за дедушку. Бабушка сказала, что Боженька обязательно им поможет и всё будет хорошо.

Двейн обернулся и через плечо посмотрел на Биатрис. Та отвела глаза в сторону, делая вид, что совсем не понимает о чём говорит этот ребёнок. Девид же потянул отца за ворот камзола, привлекая его внимание. И когда тот повернулся, прижался к нему и прошептал на самое ухо:

– Мы и за тебя молились, папочка… Бабушка сказала, что, – он на секунду задумался, вспоминая, – что… что… молитва ребёнка творит чудеса, – мальчик выдохнул, наконец-то выговорив то, что хотел.

Двейн отстранился и с любовью посмотрел на сына. Мальчик заговорщически покивал ему головой в подтверждение своих слов.

– Иди ко мне, мой замечательный умный мальчик, – Двейн подхватил сына на руки, обнимая, и поднялся на ноги.

Прижимая к себе сына, он в упор смотрел на Биатрис. Та бросила на него быстрый взгляд и пожала плечами. Двейн опустил глаза на её дрожащие руки, которыми она опиралась на трость. Перехватив его взгляд, она как можно спокойней сказала:

– Просто руки устали.

Не спуская сына с рук, Двейн сказал:

– Сынок, давай-ка поможем бабушке Биатрис присесть, а то нам достанется от деда.

Мальчик согласно закивал и заёрзал на руках у отца. Вей опустил его на пол. Девид тут же взял Биатрис за руку и потянул к дивану и с опаской посмотрев на дверь, тихо сказал:

– Бабушка, пошли, я тебе помогу, а то дед опять будет сердиться.

– Не так быстро мой мальчик, не так быстро, – а затем пробубнила себе под нос, – Сердится он будет, командир нашёлся.

Двейн задумчиво смотрел им в след.

Кто бы мог подумать ещё пять лет назад, что они не только будут жить под одной крышей с Биатрис, но и, что она станет членом их семьи. Однажды она спасла ему жизнь, подарив тогда бесценную возможность быть рядом с любимой женщиной и видеть, как растёт их сын.

***

С того дня, круто изменившего их судьбу, почти четыре года они ничего о ней не слышали. А однажды, они с Джастином отправились в город по делам и решили перекусить в трактире. Они крайне редко выбирались из поместья и уже успели отвыкнуть от этого бурлящего котла городской жизни. А передвигаться по городу с Джастином было невозможно. Каждый второй жаловался, как им всем не хватает такого хорошего доктора. Один доктор теперь не справлялся.

Вот и тогда, в тот день, сам хозяин трактира прислуживал им, угощая и снова заведя «старую песню», уговаривая доктора вернуться и сетуя на то, что с тех пор, как город наводнили молодые, да ушлые, порядка стало меньше, а вот во времена их молодости… Двейн слушал эти воспоминания в пол-уха, но когда его слух выхватил знакомое имя, он напрягся, и переведя взгляд на побледневшего Джастина, не сразу понял о чём речь. Хозяин трактира, найдя в их лице благодарных ничего не знающих слушателей, принялся в красках рассказывать, как ему до слёз жалко, что больше месяца назад сгорел лучший бордель в городе. С тех пор посетителей у него стало в разы меньше. Со слезами на глазах он жаловался, как ему жалко девочек Бетси, некоторые из которых покалечились и погибли при пожаре.

– А сама Бетси? – еле слышно выдохнул Джастин.

Хозяин трактира утёр скупую слезу и пожаловался:

– Да жива, вроде. Говорят, завалило её крышей. И вроде как ноги у неё отнялись. А кто говорит, что голову ей отшибло и она лежит без памяти. Кто что болтает. Я сам не видел.

Не сговариваясь Джастин и Двейн пулей вылетели тогда из трактира, оставив в недоумении его хозяина. Больше часа они метались по городу, пытаясь хотя бы что-то узнать о ней. Были на пепелище, но искать там было уже нечего. За всё это время оба не произнесли ни слова, боясь потерять надежду. И когда они приехали в городскую лечебницу, то уже почти отчаялись найти Биатрис.

Оказавшись в этом забытом богом заведении, Двейн почему-то вспомнил своё пребывание в тюрьме. Те же сырость, вонь и безнадёга. Со всего города сюда везли больных и увечных. Открытая под благим предлогом, городская лечебница постепенно превратилась в то место, куда свозили умирать тех, о ком некому было позаботиться. Поначалу ещё пытались отделять заразных от увечных. Но ни денег, ни рук не хватало, и всех стали укладывать в одну кучу. Только благодаря тому, что Джастин не раз бывал тут, они смогли хотя бы как-то ориентироваться в этих бесконечных лабиринтах. Ещё около часа они убили в пустую. Но всё-таки нашли её тогда. Брошенную, больную и никому не нужную.

Двейн, сразу растерявшись, оставил их тогда одних, дав возможность поговорить. Он никогда не расспрашивал Джастина о Биатрис. Эбби тогда всё рассказала ему о его чудесном спасении, и Двейн понимал, что этих двоих связывала крепкая многолетняя дружба, хотя никто из них в этом и не признавался. И когда спустя время, он увидел бледного и растерянного Джастина, который как-то спутанно объяснил ему, что она выгнала его, ругаясь и кидая в него всё, что попадало под руку, единственное, что тогда спросил Вей, – Можно ли её сейчас перевозить? – и получив в ответ растерянный кивок, ломанулся назад в лечебницу. Двейн до сих пор не знал, откуда у него тогда взялась эта смелость. Может, сразу понял, что по-другому не выйдет, но он и сейчас хорошо помнил, как Биатрис вырывалась и кричала тогда, пытаясь его ударить, пылая от стыда и смущения, и как ей казалось, унижения. Она билась с ним до последнего, когда Двейн молча подхватил её почти невесомую на руки и не обращая внимания на побои, понёс в их экипаж.

Ту дорогу домой он тоже отлично помнил. Двейн грустно улыбнулся. Джастин тогда так и не решился сесть к ним в экипаж, а примостился рядом с кучером, а Двейн оказался единственным свидетелем того, как Биатрис сначала металась и кричала, а потом затихла и тихо плакала, смотря остановившимся взглядом в окно. Двейн не трогал её и только молча следил, чтобы она не поранилась. Он как никто другой понимал, что это уязвлённая гордость рвала её душу на части, не давая дышать. Он так же, как и она привык рассчитывать по жизни только на себя, поэтому отлично знал, как тяжело попросить у кого-то помощи, как трудно кому-то довериться, а жалость, обращённая к тебе, убивает. Да, он хорошо всё это понимал, но получил от жизни слишком жестокий и дорогой урок.

А потом наступили тяжёлые дни. Им всем тогда показалось, что в их доме поселился «живой труп». Биатрис ни с кем не разговаривала тогда, ничего не ела, лежала и смотрела в стену пустым остановившимся взглядом. Она больше не плакала и даже позволила Джастину осмотреть себя, вернее она не сопротивлялась, ей было всё равно.

Доктор озвучил тогда ему с Эбби неутешительный диагноз, что вся нижняя часть её тела была парализована, но больше всего его тревожило её душевное состояние. Она не хотела жить. Смотреть на то, как она медленно угасала было невыносимо, но ещё больнее было наблюдать за Джастином, который рядом с ней медленно сходил с ума.

И спустя несколько дней, Двейн не выдержал и пошёл к Биатрис. Сел рядом в кресло и начал неторопливо рассказывать ей всё, что она тогда чувствовала. Слово за словом он стучался к ней в душу, уже и сам не понимая, про кого он сейчас говорил про себя или про неё. Так они просидели несколько часов, он рассказывал, а она молча слушала… И когда Двейн потерял уже всякую надежду достучаться до неё, то вдруг заметил, что Биатрис тихо плакала.

Он тогда попросил её только об одном: разрешить им помочь ей. Двейн пообещал ей, что она сможет уйти от них, как только немного поправится и наберётся сил. А ещё… он рассказал ей о том, как один человек когда-то преподал ему, пожалуй, самый главный урок в его жизни, что помогать другим или принимать чью-то помощь – это нормально и нет в этом ничего унизительного или постыдного. Пять лет назад, он тоже всё потерял и думал, что жизнь его кончена, но этот человек подарил ему шанс на спасение.

Биатрис сдалась тогда и бессильно рыдала в его объятиях. Но, как бы Вей не льстил себе, но человеком, который заставил её снова захотеть жить, был не он. Этот «большой» во всех смыслах человек появился в её жизни любопытной мордашкой, осторожно заглядывающей в комнату и с интересом рассматривающей незнакомую тётю. Эти двое поначалу присматривались друг к другу, но совсем скоро Девид уже не давал ей заскучать и расслабиться, закидывая своими бесконечными «Почему? Зачем? Как?» Этот маленький «старичок» подкупил её своей совсем не детской серьёзностью и твёрдым характером.

Наблюдая сейчас за ними, Двейн подумал, что наконец-то она нашла себе «достойного» противника. А окончательно все поняли, что она сдалась, когда она разрешила Девиду называть её «бабушкой Биатрис». Но вместе с бабушкой его сынишка получил в её лице строгого гувернёра. Она занималась с ним языками, учила правилам этикета, читать, считать и ещё много чему. А со временем они начали понимать друг друга и общаться взглядами и жестами, без слов. Двейн, Эбби и Джастин не знали, куда девать улыбки, когда сидя за ужином, после её лёгкого покашливания Девид выпрямлял спинку, расправлял плечи и с торжественным и серьёзным видом «пилил» ножом кусок мяса. Мальчик не только полюбил её, но и стал относится к ней с какими-то трепетным уважением и почтением.

Но… «лучшие» качества Биатрис никуда не делись. Всё та же язва она за этот год вымотала Джастину все нервы. Он задался целью поднять её на ноги и даже самонадеянно пообещал ей это. Он заставлял её выполнять какие-то бесконечные упражнения, даже придумал какой-то специальный механизм для неё… Ну как заставлял? Ну он по крайней мере так думал. На голове их любимого доктора прибавился ни один седой волос, пока она наконец смогла сделать свои первые неуверенные шаги. Да с тростью, да еле передвигая ноги, но сама. И ровно половина заслуги в этом была его, а вторая половина принадлежала только её несгибаемому, упрямому характеру. Джастин постоянно жаловался им на Биатрис, и что он умывает руки и отказывается больше её лечить. Но они с Эбби только тихо посмеивались между собой. Сначала они подозревали, а сейчас были абсолютно уверены, что доктор Харрис испытывал к своей главной пациентке совсем не дружеские чувства. А что испытывала к нему Биатрис? Никто не знал. Смельчака, который бы осмелился спросить её об этом, в ближайшей округе не было, включая Джастина…

Так они и жили все вместе, казавшейся соседям странной семьёй. За эти годы они сплелись в один клубок. Все сильные личности, они не давали друг другу заскучать, уже не представляя свою жизнь друг без друга.

***

Вспоминая всё это сейчас, Двейн даже не заметил, что смотрел на Биатрис в упор уже несколько минут. Она бросила на него косой взгляд и сказала:

– Девид, мальчик мой, возьми папу и принесите бабушке водички. И папа пусть попьёт, – она погладила мальчика по голове.

– Я тоже хочу попить, – кивнул Девид и тут же потянул отца за руку из комнаты.

И когда Двейн поравнялся с ней, Биатрис молча похлопала его по руке, успокаивая. Как он был благодарен за то, что сейчас с ним рядом была именно она со всей своей язвительностью, скупая на эмоции. Только присутствие Биатрис не давало ему сорваться в бездну отчаяния, хотя он и видел, что она боится сейчас не меньше его.

Как только они вышли, Биатрис устало выдохнула. Казалось, все её силы ушли на поддержание уверенности и спокойствия. Она ничего не понимала в этих делах, но чувствовала, что там за дверями спальни что-то явно пошло не так. Но она видела, что Двейн держится из последних сил, поэтому дать себе слабину сейчас не могла.

Девид тянул отца на кухню.

– Папа, а мы скоро пойдём к маме? – спросил мальчик, заглядывая ему в глаза.

– Не знаю, сынок, – устало выдохнул Двейн.

– А давай, мы к ней потихоньку пройдём? Всего на минуточку? Я поцелую её и всё, – он с надеждой посмотрел на отца.

– Боюсь, дедушка Джастин будет ругаться.

Девид тяжело вздохнул. Двейн присел перед ним.

– Сынок, я тоже устал ждать и сильно волнуюсь, но мы должны ещё немного потерпеть. Мы же с тобой мужчины? – Двейн ласково потрепал его по волосам.

Мальчик обнял отца за шею и уткнулся ему в плечо, пытаясь скрыть набежавшие слёзы, ведь мужчины не плачут. Двейн поднял его на руки и вздохнув, пошёл на кухню.

В поместье стояла гнетущая тишина. Все домочадцы притихли, ожидая вестей. И окутавшая весь дом тревога уже физически ощущалась в воздухе.

«Да почему же так тихо?» – в отчаянии снова пронеслось в голове Двейна. В памяти всплыли события пятилетней давности, когда она умирала у него на руках, и Двейну показалось, что он сходит с ума. Спина его взмокла от липкого пота, а дыхание сбилось, но боясь напугать сына, он пытался привести дыхание в норму. «Тогда он был совсем один и не знал, что нужно делать. А сейчас с ними Джастин… их Джастин… Господи, да почему так тихо-то?»

– Эбби, детка, не бросай нас, не оставляй меня, – одними губами прошептал Вей.