Погребенные. Легенда о Маат

Знала ли Бастет, как сильно изменился этот мир? Знала ли, что люди перестали верить в богов тысячелетия назад? Знала ли, что они не только догнали их в развитии, но и превзошли? Знала ли, что боги не смогут склонить, поработить и заставить их подчиняться? Люди давно научились выживать без их милости. Люди давно научились воевать.

Бастет подошла к окну и кончиками пальцев отодвинула занавеску.

– Я помню это место величественным, богатым и полным жизни. Тысячи людей стекались сюда, чтобы принести жертву и помолиться. Теперь остались лишь эти двое. Скажи, Маат, всё действительно так? Люди больше не верят в нас?

Я поставила пустой стакан обратно на стол и опёрлась на него поясницей.

– Ты не узна?ешь этот мир.

– Я уже не узнаю его. – На секунду улыбка Бастет превратилась в оскал. – Ещё ни одна душа не попала в Иалу. Анубис признал виновными всех, кто потерял веру или принял веру в лжебогов. Сотни тысяч преданы забвению, а их сердца сожрала Амат.

Кем бы эта Амат ни была, мы бы не подружились. Мне не нравились те, кому нравилось есть сердца.

– Теперь они верят в науку, – неуверенно пробормотала я. Бастет фыркнула:

– Наслышана.

– Людям не удалось подтвердить ваше существование, и они перестали верить в то, чего никогда не видели.

– За это им придётся поплатиться. – Она отошла от окна, разгладила складки плаща и сказала то, от чего у меня вскипела кровь: – А тебе придётся забирать их души, Маат. Чтобы восстановиться, нужно вернуться к тому, от чего ты сбежала. Только так мы сможем узнать, что случилось после смерти Осириса.

Я знала, что потрачу несколько бессонных ночей, обдумывая то, что рассказала Бастет, но одно казалось очевидным.

– Гор мстил за смерть матери. И он жаждал власти.

– Да. И из-за этого началась бы новая война. Поверь, нам не впервой. Мы бы справились. У твоего поступка была другая причина.

– Вы спрашивали у Гора?

– Места, подобные этому, – она бросила короткий взгляд в окно, – существуют и в Дуате. Как только мы поняли, что не можем выйти в мир людей, Гор вместе с остальными высшими скрылся в храме, возведённом там в его честь. Высшие были под защитой и не выходили к нам. Опасались гнева Анубиса. Мы в не меньшем неведении, чем ты, Маат.

Ничего не ответив и прикрыв глаза, я сделала глубокий вдох. Второй раз сбежать не удастся.

– Ещё кое-что, – засуетилась Бастет. – Где Мираксес?

– Кто? – Я подняла на неё безжизненный, как мне казалось, взгляд.

– Где твоя хранительница?

– Моя кто?

Бастет цокнула языком и легонько шлёпнула себя по лбу.

– Агата Ришар – так звали маму этой девочки? – имея в виду моё тело, спросила она. – Амсет упоминал её.

– Да-а-а, – я неуверенно растянула звук «а» минимум на секунд тридцать.

– Ты сбежала из Дуата не одна. Честно говоря, я не знала, что связь между божествами и хранителями бывает настолько сильной. – Бастет развела руками. – Но всё это время Мираксес путешествовала по телам других людей вместе с тобой.

«Путешествовать» мне нравилось больше, чем умирать и насильно вселяться в ещё не остывшие трупы. «Путешествовать» звучало романтично, с нотками права выбора. Мне подходило.

Сложив губы в трубочку, я закивала головой и притворилась, что поняла, о чём она говорила.

– Я не знаю, где она. В последний раз мы виделись в отеле, в Каире.

Бастет задумчиво закачала головой.

– Скоро тебя найдут Дориан и Вивиан. Они присмотрят за тобой, а я буду навещать тебя как можно чаще, а пока ты должна набраться сил. Пообещай мне, что постараешься, Маат. Обещаешь?

– Да, – бездумно прошептала я, нервно сгрызая ноготь с большого пальца.

Но могла ли я обещать такое?

Следующие четыре дня показались бесконечностью.

В бескрайней пустыне мы были совсем одни: я, Фирузе и Ахмет. Пока последние занимались своими делами, я подолгу лежала в постели и смотрела в потолок. Без конца думала про Агату – точнее, Мираксес, – и вспоминала Дориана и Вивиан. Где они теперь? Увижу ли я их? Но самое главное – кто они?

Не зная, к кому обратиться, в один из дней, когда жара немного спала, я подошла к Фирузе, хлопотавшей в кустах, и спросила:

– Что вы знаете о хранителях?

Она удивлённо на меня посмотрела и замерла с куском земли в сжатой ладони. То, что Фирузе и Ахмет побаивались меня, я поняла по тому, как они сторонились и лишний раз не надоедали своим присутствием. За это я была крайне им благодарна, хоть и умирала от одиночества.

– О хранителях, которые служили богам.

– Вы говорите о жрецах, госпожа?

Бастет назвала их хранителями, но я не стала копать в суть того, почему формулировки отличались. Может быть, Фирузе говорила о ком-то другом, а может быть, людям было не положено знать всей правды. Но слово «жрецы» показалось мне знакомым.

Отряхнувшись от грязи, Фирузе отыскала взглядом Ахмета и кивнула ему головой. Старик выходил из дома с кухней и держал в руках кувшин с лимонадом.

– Пойдёмте, госпожа. Я покажу вам кое-что. – Женщина взяла с земли вязаную сумочку, достала из неё ключи и со странной улыбкой поманила меня за собой. У входа в мечеть она остановилась, чтобы поправить платок на голове. Я свой не снимала, опасаясь, что разлечусь на атомы под таким солнцепёком.

Мне показалось, что Фирузе сгорала от нетерпения, когда мы вошли в пустую мечеть и в молчании дошли до лестницы, ведущей вниз. Как и в остальных мечетях, в которых я была, внутри оказалось сдержанно и чисто. Несмотря на то что Фирузе и Ахмет верили в других богов, они с уважением поддерживали порядок в небольшой обители в самом сердце пустыни. Красный ковролин устилал пол. Куполообразные белые потолки не могли похвастаться роскошной росписью, но я всё равно засмотрелась, медленно и с трепетом вдыхая приятный аромат благовоний.

Взяв одну из свечей, Фирузе зажгла её и заранее приподняла над головой. Я с недоверием посмотрела на тёмную лестницу. Оттуда веяло зловещим холодом, но выбора, идти или не идти, не было.

– Храм Бастет разрушили во времена, когда на эти земли пришёл ислам, – говорила Фирузе, и каменные стены уносили её голос далеко вперёд, возвращаясь глухим эхом. – То, что вы сейчас увидите, госпожа, называется церемониальным залом. Это место было скрыто глубоко под землёй, поэтому его удалось спасти.

Фирузе попросила оставаться на месте, пока зажигала свечи.

– Чтобы случайно не поранились в темноте.

Обхватив себя руками, я следила за тем, как давно немолодая женщина частыми, но короткими, ввиду своего роста, шажками кружится в полутьме и прикладывает фитиль своей свечи к другим. Вскоре я начала различать очертания комнаты.

Фирузе причитала о былом величии этого места и извинялась за то, что не удалось сохранить его должным образом. Но она скромничала. Даже спустя столько лет после всех событий огромный зал внушал благоговение. Всё от потолка до пола – даже сетка паутины, которую я пока ещё не видела, но вскоре заметила и поёжилась, – хранило столько истории, что становилось жутко и одновременно трепетно. Каждый миллиметр помещения пропитался легендами, что передавались из поколения в поколение предками Фирузе. Церемониальный зал. Какая бы церемония здесь ни проводилась, лишь одна мысль о том, что это происходило тысячи лет назад, вызвала мурашки по телу.

– Те коридоры завалило землёй во время стройки мечети, – говорила она.