Что скрылось во тьме? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 16

– Девичья фамилия Ады – Теплицкая, – сказала Лена.

Да. И что? Мало ли женщин с такой фамилией?

Обмен паспортами – будто обмен пленными. Странная мысль.

Свой паспорт он тоже не хотел отдавать в чужие руки, даже в руки Лены. Открыл на нужной странице, не глядя сунул под нос Шаулю, подержал несколько секунд, спрятал паспорт в карман и посмотрел на Лену – она-то видела реакцию человека, который называл себя мужем Ады.

– Господи, – пробормотала Лена. – Когда вы с Адой поженились? Это невозможно, это все равно ошибка…

– Седьмого апреля восемьдесят девятого.

Шауль взмахнул руками и возмущенно прокричал что-то на иврите.

– Что он говорит?

– У них была хупа в тот день. Могу подтвердить: я была там.

– Когда он познакомился с Адой? И где?

В горле пересохло, ему казалось, слова выговаривались с трудом. Если Шауль ответит так, как он ожидал, значит…

Лена улыбнулась сквозь слезы. Переводить не стала, Шауль понял вопрос, но Лена ответила прежде, чем он успел открыть рот.

– Ада столько раз мне рассказывала… Семнадцатого сентября восемьдесят восьмого года. В Москве. Шауль приехал с израильской делегацией на книжную ярмарку. Народу было много, он обратил внимание на девушку, стоявшую у стенда. Она долго там стояла и разглядывала фотографию, не обращая внимания на книги. Сорок первый год, Варшавское гетто, женщины на улице, желтые – на фотографии светлые – шестиконечные звезды на груди… Шауль долго смотрел на девушку, а она не отрывала взгляда от фотографии. Он подошел и представился. Она сказала: «Это моя бабушка». Вряд ли могло быть так, потом и оказалось, что не так, просто похожая женщина. Он стал рассказывать ей о себе. Не о стране, как должен был, а о собственной жизни. Рассказывал по-английски, не зная, понимает ли его девушка. Потом…

Купревич перестал слушать. Он познакомился с Адой семнадцатого сентября восемьдесят восьмого года. Не на книжной ярмарке, куда собирался пойти в тот день, но так и не пошел.

– Что вы сказали? – пробормотал он по-русски. Он слышал вопрос, но не услышал, был занят своими мыслями.

– Шауль не понимает, зачем вам это нужно. То есть это вот все. Это… жестоко.

Купревич достал из-под обложки паспорта фотографию, положил на стол. Он уже мог представить реакцию Шауля.

– Подделка, – сухо сказала Лена. – У Ады не было такой фотографии.

Господи…

– Как Ада оказалась в Израиле?

– Вам интересно? Они с Шаулем переписывались, а в восемьдесят девятом, когда стали выпускать, Ада репатриировалась, и они поженились.

Он встал и вышел. Надо бы заплатить за себя, но он и не заказывал, чашка с кофе стояла на столе, когда он вошел.

Он перешел улицу и в холле отеля опустился в глубокое кресло. Не хотелось ни подниматься в номер, ни ходить по улицам, не хотелось никого видеть. Тем более – Шауля и Баснера.

Так, – сказал он себе, глядя на потолок и мысленно выписывая на нем даты. – Точка бифуркации: семнадцатое сентября восемьдесят восьмого года. Вернее сказать: точка полифуркации, потому что ветвление произошло минимум в трех направлениях. Может, в гораздо большем. Наверняка в гораздо большем. Но то, что сейчас возникла тройная склейка – событие очень маловероятное. К сожалению, никто пока не может считать вероятности склеек – тем более, кратных. Мало кто из физиков вообще соглашается с тем, что ветвления происходят, а о склейках он не видел еще ни одной сколько-нибудь убедительной статьи. Сам написал четыре, но – без расчетов. Он хотя бы представлял, какая здесь физика, этой проблемой занимался последние несколько лет, опубликовал лучшую свою статью «Наблюдательные космологические эффекты многомировых теорий». Сделал обзор, чтобы – для начала – показать общую в физике тенденцию, о которой, впрочем, все теоретики знают, но мало у кого доходят руки заняться расчетами профессионально. Добиться гранта на подобного рода исследования – не получившие еще достаточного признания – чрезвычайно хлопотно. Струнным теоретикам и космологам проще – то есть проще сейчас, сорок лет спустя после того, как появились первые работы. Кто в те годы мог сказать: «Да, это нужно исследовать»? Энтузиасты: Гут, Линде, Панин, «тХофф, Смолин, а уже за ними…

Он тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли. Гранты, расчеты, доказательства, статьи, доклады… Когда-нибудь он, возможно, вернется к этому, а как жить сейчас? Съездить на кладбище, попрощаться с Адой и улететь домой? Забыть о том, что здесь произошло, как о страшном сне? Жить воспоминаниями? Рассматривать фотографии, перечитывать письма? Не думать о том, что в Тель-Авиве живет некий Шауль Узиэль, от которого у Ады был ребенок, проживший полтора года? Не думать о том, что в Нью-Йорке живет некий Баснер, с которым Ада… Он даже не может сказать, что Ада ему изменяла! Конечно, нет. Никогда.

Подумав о Баснере, он тут же и увидел его. Сердце пропустило удар, неприятное ощущение, будто падаешь в бездну. Баснер стоял у стойки администратора и о чем-то с ним говорил.

Купревич повернул кресло так, чтобы Баснер не мог его увидеть, но теперь и он не видел Баснера. Что, если тот поднялся наверх и ждет его в холле на этаже? Мимо не проскочишь, лифт выходит как раз в холл. Говорить с Баснером он сейчас не хотел. Может, и не захочет никогда. Не хотел о нем слышать, не хотел видеть…

Надо.

Он подумал, что сейчас, всего два дня спустя после смерти Ады (ощущение, что прошел год!) и меньше суток после похорон, он, наконец, примирился с новым своим состоянием. Не бьется в истерике, не сидит, тупо глядя в стену, не глотает слезы, не переворачивает мысленно страницы их совместной жизни, их любви, дней, ночей, восходов и закатов, согласий и размолвок, нежности и отстраненности. Все осталось в нем и никуда не исчезнет – то есть исчезнет, конечно, когда он, как Ада, станет… чем? Он не верил в Бога, в жизнь после смерти, посмертное воссоединение душ, но предполагал, что в бесконечном разнообразии миров есть бесконечное число таких, где Ада не умерла, где она и в Израиль не уезжала, где все у них хорошо, где они проживут еще много лет в любви и согласии и умрут в один день.

Эта мысль нравилась ему, когда он размышлял о многомировой интерпретации квантовой физики, сидя за компьютером в своем кабинете в своем доме на Бертон-авеню, а Ада в гостиной смотрела телевизор и время от времени заглядывала, тихо приоткрывая дверь: ждала, когда он закончит стучать по клавишам, обернется и скажет: «Ада, родная, как я проголодался, дай я тебя поцелую!» Говорил он обычно первую половину фразы, а вторая становилась действием прежде, чем он успевал ее произнести.

Сейчас мысль о том, что где-то Ада жива – с ним, только с ним, – не согревала, сознание отталкивало ее, а бессознательное в нем пугалось и пряталось в зарослях реальности.

– Я искал вас, – произнес знакомый голос, и Баснер склонился над креслом, пытаясь встретиться с Купревичом взглядами. Зачем? Не нужно, не трогай мой панцирь!

– Я собирался вас найти, – произнес голос в голове Купревича. Оказалось, не только в голове: он сказал это вслух, хотя и не собирался. Как и искать Баснера.

Баснер придвинул соседнее кресло (жаль, что оно оказалось не занято).

– Правда собирались?

Купревич пожал плечами.

– Вы сидите лицом к улице, – сказал он. – Посмотрите, может, увидите. Напротив, в кафе. Столик у окна.

– И что?

– Двое за столиком. Если, конечно, видно. Стекло может отсвечивать.

– Никого там нет. А в чем дело?

– Ни в чем, – буркнул Купревич. Нет – и хорошо.

– Послушайте, – возбужденно заговорил Баснер. – Я всю ночь не спал. Думал. Как все это могло произойти. Мы говорили о фальсификации прошлого, просто говорили, и все. И вот… Я не понимаю: зачем? Почему Ада так поступила со мной?

– Простите, – прервал Купревич поток слов, понимая, что, если Баснера не остановить, он будет повторять одно и то же, как зацикленная компьютерная программа. С каждым повторением станет все больше нервничать, и закончится это срывом, рыданиями или чем-нибудь еще более неприятным и бесполезным.

– Простите, – повторил он, когда Баснер споткнулся на слове, – ваш паспорт с собой? Можно посмотреть? В самолете мне это не пришло в голову.

Баснер молча достал портмоне, раскрыл, долго в нем что-то рассматривал, хотя Купревич видел: паспорт лежал на самом виду. Наконец Баснер вытащил документ и протянул Купревичу.

Третья страница. «Married. Ada Basner-Teplitskaya».

Свою фамилию Ада оставила, присоединила к фамилии мужа.

– А ваш паспорт?

Купревич показал. Баснер долго изучал страницы, даже ощупал, будто хотел вырвать лист. Купревич выхватил документ из дрожавших пальцев и прижал к груди обеими руками.

– Зачем? Это глупо. Чего вы хотите добиться? Наследства у Ады нет. Никакого. Артистка.