Записки о французской революции 1848 года

Разумеется, негодование буржуазии, уже довольно грубо выразившееся в насилии над отдельными лицами, не могло утихнуть тотчас же. Отряд ее арестовал на набережной d'Orsay Собрие тоже не без сильных и позорных оскорблений, а потом часть какого-то легиона окружила его укрепленный дом в улице Rivoli с находившимся там гарнизоном. Гарнизон, разумеется, сдался, несколько лиц по крышам перелезли на балкон дома, а оттуда в самые бюро, где состоялась и печаталась известная «Commune de Paris». Все было опрокинуто, разбито и захвачено; между прочим, найдено было там несколько проектов прокламаций, несколько законов вчерне, довольно грубых, о разделе собственности, план составления комитетов общественного спасения и доброе количество ружей й военных снарядов. На другой день знаменитый этот дом стоял пустой, со стражей из национальной гвардии, с разбитыми окнами, с оторванными ставнями, а разоренная «Commune de Paris» порывалась еще продолжать свое существование, но злостный тон ее уж очень походил на бессильный гнев, ребяческое ругательство, она рушилась.

Второй, почти формальной осаде, подверглась префектура полиции на другой день 16 мая. Дело было в том, чтоб обезоружить республиканскую стражу ее, монтаньяров и проч. и все другие корпуса, которые служили инструментом. в руках Коссидьера, признавали в Республике одного его, состояли помимо намерения самого Пра<вительст>ва и уже раз в прошедшем месяце испытали нечто вроде атаки от национальной гвардии и подверглись переформированию. Задача состояла в том, чтобы распустить их окончательно. После многих переговоров цель была достигнута без пролития крови: республиканская гвардия покинула префектуру, притом в ту самую минуту, когда Коссидьер защищал ее и собственное свое поведение в начале революции в Собрании. Коссидьер сказался больным на день 15 мая и находился, таким образом, в сильном подозрении [касательно] если не касательно участия в заговоре, то по крайней мере в преднамеренном бездействии. Он оправдался чрезвычайно бойко и с каким-то наивным добродушием, оправдывающим данное ему название Тайлерана[241 - Талейран Шарль Морис (1754–1838) – французский политический и государственный деятель, выдающийся дипломат, министр иностранных дел при Наполеоне.] демократии. Он объяснил спокойно Палате, что еще вскоре после 16 апреля он требовал арестации Бланки [и не получил] у Пра<вительст>ва и не получил его, что [Париж ему обязан] после этого вся его роль состояла в одном – сдерживать народные страсти посредством потачки им, что, таким образом, Париж ему обязан своим спасением 15 мая, ибо по его настоянию манифестация явилась в Палату без оружия, что с самого февраля месяца, лишенный всех материальных средств, он [играл] исполнял обязанность медиятора[257 - медеятора (от франц. mеdiateur) – посредника.] между всеми партиями в префектуре, стараясь убить анархию анархией, и на это употреблял именно самые отчаянные головы, образовавшиеся корпуса под разными именами. Он умолял Палату дать им законное существование, ибо теперь они могут быть самыми верными охранителями порядка. Он показал Палате, как его хладнокровием, расчетом, уступкой спасены были люди и собственность тотчас после революции: «J'ai fait de Tordre avec le dеsorde»[258 - «Я сделал порядок с помощью беспорядка».], – сказал он. Что касается Собрие, его стражей и военных снарядов – и те, и другие, по уверению Коссидьера, даны были ему с ведома Ламартина и всего Временного правительства. Это было правда; Пра<вительст>во боялось тогда еще монархической реакции и держало Собрие как цепную собаку, долженствующую предостеречь смелых воров лаем своим. Речь Коссидьера отличалась необыкновенной живописностью при безыскусственности выражения, таким смешением [ума] практического ума, оригинальности и [проницательности] и вместе эстетической свободы, что ей подчинилась вся Палата. Он сделался вдруг человеком всех партий: буржуазии – за спасение от грабежа и пожара, пролетариата – за свой народный язык и демократические убеждения. Когда он потом (после распущения национальной гвардии) подал двойную отставку от депутатства и от префектуры (заменен он был в последнем месте довольно незначительным лицом, г. Труве-Шовеленом[242 - Труве-Шовелен Орест (1805 —?) – французский финансист и экономист, при Кавеньяке министр финансов.]), и те и другие послали его снова в Собрание большинством голосов. Между тем, в это же самое заседание Гарнье-Пажес возвестил Собранию заключение в крепости Vincennes[243 - Vincennes – Венсен, крепость под Парижем для политических преступников.] Барбеса, Альберта [и др. арест], Собрие, Распайля и по ошибке арестацию Бланки и Гюбера, захваченных в Париже гораздо позднее; закрытие опасных клубов (клуба Барбеса, клуба Бланки, клуба Распайля, des droits de l'homme в passage Moli?re, причем национальная гвардия из окрестностей, пришедшая в большом количестве на помощь Парижу, встречена была в темном зале клуба двумя выстрелами и перестреляла в ужасе самое себя, осталось [7] 2 человека убитых и 3 раненых на месте). Гарнье извещал еще о прибытии в Париж войска, назначении Клемента Тома генералом национальной гвардии, распущении корпусов монтаньяров, лионцев и проч. и заключил речь, прося у Палаты доверенности: «Nous vous prions de nous laisser agir et de nous donner le temps nеcessaire d'agir. Nous ne prendrons de repos que quand nous aurons donnе satisfaction au besoin d'ordre qu'еprouve toute la population et que nous aurons garanti la sеcuritе nеcessaire pour assurer le travail (Bravos prolongеs). La plus grande mesure financi?re que nous puissions prendre – c'est d'assurer le travail par la sеcuritе et par l'ordre. Vous pouvez compter sur nos efforts, comme hous comptons sur votre confiance. (Applaudissements)»[259 - «Мы просим вас разрешить нам действовать и дать нам время, необходимое для действия. Мы успокоимся только тогда, когда удовлетворим потребность в порядке, которую испытывает все население, и когда мы сумеем гарантировать необходимую безопасность для обеспечения труда (долгое браво). Самая большая финансовая мера, которую мы можем принять, это обеспечить труд путем гарантии и порядка. Вы можете рассчитывать на наши старания, как мы рассчитываем на ваше доверие. (Аплодисменты)» (франц.).].

Действительно, после того, как экзальтированная партия так безумно и так нелепо сама отдалась в руки своих врагов, можно было думать, что Правительство, освобожденное от этой важной помехи, пойдет твердым шагом к исполнению своих планов, какими бы они ни были, что физиономия его выразится ясно и определенно, но вместо этого почти с этой минуты начинается совершенный правительственный хаос, немощь и бессилие, порождающие бунты почти каждый день, кончившийся такой неслыханной резней в Париже, какой, может быть, не представляет история междоусобных войн. Причина всего этого до сих пор еще тайна, как многое другое в этой революции. Скажем, что знаем.

Первая причина [которая выказывается], выказавшая тотчас же, заключалась в недоверии Палаты к Правительственной комиссии, которую сменить, однакож, она не могла. Палату, видимо, беспокоило темное подозрение если не об участии Комиссии в происшествиях 15 мая, то по крайней мере двойственность ее поведения, ее выжидание происшествий и слабость принятых мер. Все знали, что со многими из арестованных члены Комиссии имели близкие отношения. Комиссия, со своей стороны, опасаясь, чтобы победа, одержанная над анархистами, не откинула Собрание в реакцию, наблюдала за ним и, видимо, удерживалась от энергических мер, ею самою возвещенных. Образовался род немой, сильной вражды между ними, полной недоразумений, в которых терялись силы обоих. Через неделю ясно [всем] было, что правления Франции не существует: стали образовываться заговоры партии движения, расчеты монархической партии, наконец, даже виды бонапартистской партии Луи Наполеона. Популярность Ламартина, еще весьма сильная 15 мая, вдруг упала: через неделю уже никто не считал его правительственным человеком, как он сам с удивлением сознался в своем журнале «le Bien public»[244 - «Le Bien public» — «Общественное благо», французская ежедневная политическая газета буржуазно-республиканского направления, выходила в Париже с мая по декабрь 1848 г., редактор А. Ламартин.], a равно не сомневался в бесцветности и слабости самого Правительства.

Чтобы дать некоторое понятие об этом странном поединке двух властей, не смевших вступить в явную борьбу и опасавшихся победы как несчастия, стоит привести несколько заседаний, полных придирок и невыговоренной вражды к Комиссии. Так, в заседании 17 мая Правительство требовало для [своих мер] препозиций своих немедленного обсуждения (discussion d'urgence), a Палата хотела их подчинить общему регламенту, повелевающему все препозиции членов своих, признанных нужными, обсуждать через 24 часа. Вышел парламентский бой, в котором наговорена было много жестокого с обеих сторон и кончившийся тем, что Палата приняла amendement[260 - Поправку (франц.).] Жюля Фавра, гласившую, что параграф регламента не относится к препозициям, представляемым на обсуждение Правительственной комиссией. Флокон, неумолимый Флокон, сказался в этих прениях, как и во многих других, самым жарким партизаном «du pouvoir central, unitaire, fort, capable de faire face aux factions du dedans et ? nos ennemis du dehors»[261 - «власти центральной, единой, способной сопротивляться мятежникам изнутри и врагам извне» (франц.).], к удивлению всех своих демократических собратьев и даже сотрудников «Реформы». Так министерство меняет людей! На следующем заседании 18 мая еще было хуже. Дело состояло в том, чтобы составить благодарственную прокламацию от имени Собрания всей Франции за ее готовность к защите Парламента. Г. Берар[245 - Берар Пьер Гоноре (1797–1858) – французский политический деятель, буржуазный республиканец, доктор медицины.] ввернул тогда в проект прокламации, им составленный, между другими фразами следующую: «Sans menaces extraordinaires, sans lois d'exception, nous anеantirons leurs (анархистов) odieuses espеrances; il n'y aura pas d'autre rеaction que la fermetе de tous les pouvoirs: le pouvoir exеcutif, exercе avec vigueur et unitе, ne pactisera pas avec le dеsordre»[262 - «Без исключительных угроз, без исключительных законов мы уничтожим их гнусные надежды; не будет иной реакции, кроме твердости во всех областях власти: исполнительная власть, проводимая с твердостью и единством, не будет мириться ни с каким беспорядком» (франц.).].

Эта прокламация встречена была сильными аплодисментами и только по сильному сопротивлению левой стороны, уже находящейся в необходимости bon-grе, mal-grе[263 - Волей-неволей (франц.).] поддерживать Комиссию, борющуюся с реакцией, отослана до завтра, и тогда изменена совершенно с выключением оскорбительной фразы, направленной против Пра<вительст>ва. Самый жаркий [прения] и обидный спор встретила Правительственная комиссия при рассуждении о декрете, которым [Палата] просила Палату предоставить ей право не участвовать в прениях, не присутствовать в собраниях, отвечать только на настоятельные требования Парламента, а главное вручить ей защиту [Парламента] его. Последнее требование встретило неимоверную бурю, все коварные подозрения поднялись с новой силой, и только уступка Ламартина [заседание 30 мая], объявившего, что Президенту Палаты в силу прежнего регламента остается право собирать войско по благоусмотрению и только распоряжаться его действиями препоручается исполнительной власти. Декрет прошел, несмотря на оппозицию партии Барро и многих политических и умеренных республиканцев: Комиссия еще была необходимостью. Тотчас после этого заседания Комиссия опубликовала оправдательный акт, в котором показывала, что накануне 15 мая все военные меры предосторожности были ею приняты и только по разным недоразумениям не приведены в исполнение начальниками, притом Коссидьер обвинялся ею в двойственности поведения и в странной своей болезни, воспрепятствовавшей ему участвовать в совещаниях Комиссии. Коссидьер отвечал другим актом, в котором со своей стороны показывал, что все известия о заговоре были им переданы вполне Комиссии, но что Комиссия отвергла и всегда отвергала решительные меры, им предлагаемые в подобных случаях для уничтожения инсурекционных планов. Оба эти акта только еще подтверждали в мнениях Палаты излишнюю снисходительность Комиссии к заговорщикам. Это зашло даже так далеко, что один член мог предложить без особенного волнения в Парламенте – составить комиссию для пересмотра всех декретов старого Временного правительства, начиная с 24 февраля. Палата отвергла.

Но отвергнув формально предложение, она предоставила делать то же самое по частям своим комитетам. Еще 13 мая сверх комиссий, случайно назначаемых, назначалась постоянная комиссия для составления государственной конституции (членами ее выбраны, под председательством Одиллона Барро, Корменен, Мараст, Ламенэ, вскоре выбывший по собственному желанию, Вивьен[246 - Вивьен Франсуа (1799 —?) – французский государственный деятель, журналист, примыкал к династической оппозиции.], Токвиль, Дюфор, Мартин, Вуаре[247 - Вуаре, правильно Вудоре, Орас (1818 —?) – французский дипломат, журналист, примыкал к династической оппозиции при Луи Филиппе.], Когнорель, Карбон, Турре[248 - Турре Марк Антоний – французский экономист, мелкобуржуазный демократ, комиссар Временного правительства.], Бетмон, Дюпен, Волабель[249 - Волабель Ашиль де (1799–1879) – французский историк и буржуазный политический деятель.], О<диллон> Барро, Пажес (из Ариежа)[250 - Пажес (из Ариежа), Жан Филипп (1784–1854) – французский публицист, издатель журн. «La Patria».], Дорнес, Виктор Консидеран). Кроме своих ежемесячных объявляемых бюро, Палата еще составила 15 комитетов для приготовления законов по всем частям управления с равным числом членов (по 60) в каждом, в следующем порядке: «1) Comitе du travail, 2) de la justice et de la lеgislation, 3) des cultes, 4) des affaires еtrang?res, 5) de l'instruction publique, 6) de l'intеrieur et des arts, 7) de l'administration dеpartementale et communale, 8) du commerce et de l'industrie, 9) de l'agriculture et du crеdit foncier, 10) de la marine, 11) de la gu?re, 12) de l'Algеrie, 13) des finances, 14) des travaux publics, 15) de la lеgislation civile et criminelle»[264 - «1) комитет труда, 2) юстиции и законодательства, 3) религии, 4) иностранных дел, 5) народного образования, 6) внутренних дел и искусства, 7) управления департаментами и коммунальным хозяйством, 8) торговли и промышленности, 9) земледелия и поземельного кредита, 10) по морским делам, 11) военный, 12) по Алжиру, 13) финансовый, 14) публичных работ, 15) гражданского и уголовного законодательства» (франц.).].

По обстоятельствам, важнейшим из этих комитетов был уже не иностранных дел, как это, вероятно, бы случилось в предшествующее царствование, а комитет работ с двумя своими сателлитами: комитетом финансов и публичных работ. Все эти комиссии, бюро, комитеты в продолжение всего месяца выработали [один] только один существенный закон и одну важную меру. Какая разница с Собранием 89 года и Конвентом! Закон состоял в [новом установлении] преобразовании установления des Prudhommes (мировых судей между работниками и патронами) и предложен был Флоконом. По смыслу его каждый промышленный город имел несколько судей des Prudhommes с равным количеством в каждом патронов и работников, причем последние выбирают первых, а первые выбирают последних. Все спорные пункты между фабрикантами и ремесленниками [предлагаются] разрешаются одним из таких судов, смотря по индустрии, миролюбиво и без (неразбор.). Мера состояла в назначении следствия по всему лицу государства для узнавания в каждом кантоне его состояния земледелия и мануфактурной промышленности, отношения фабрикантов к работникам, количество их, нравственное положение [выгоды], величину задельной платы, способы, которыми кантон располагает, его еще не тронутые богатства и проч. Следствие должно производиться в главном месте каждого кантона комиссией из равного числа патронов и работников, причем каждая индустрия должна иметь выборного представителя и все они состоять под председательством мирового судьи (juge de Paix). Остальная работа Палаты состояла в нескольких законах частного интереса, во временном изгнании фамилии Луи Филиппа[251 - …во временном изгнании фамилии Луи Филиппа… – Декрет, вотированный Национальным собранием 26 мая 1848 г. большинством голосов; согласно декрету въезд и проживание на территории Франции и ее колоний навсегда запрещался Луи Филиппу и его семье.], в политических прениях, а особенно в бесчисленном количестве предложений, проектов, мыслей, которые в странном, хаотическом беспорядке стремились выразить каждый на трибуне из 900 членов Палаты. За этим разумеется, следовали отсылки в комитеты, опровержения, споры, хохот и, наконец, путаница, часто кончавшаяся насильственным прекращением заседания. Этот властительный Парламент походил весь месяц на странное зрелище разнородных сил, сшибающихся между собой и отбегающих назад, еще в бессилии создать какое-либо тело. Только три знаменитые комитеты, упомянутые нами, выказывали довольно ясно сопротивление тому слабому оттенку правительственного социализма, который находился в министерстве и был им получен в наследство от февральского Пра<вительст>ва, составлявшего теперь Commission du pouvoir exеcutif[265 - Исполнительную комиссию (франц.).].

Разумеется, первые подпавшие действию комитетов были министерство финансов – Дюклер и публичных работ – Трела. Оба они в короткое время своего управления оказались, может быть, неспособнейшими министрами, какие когда-либо были, а главное, оказались простыми орудиями неясных мыслей Правительственной комиссии. Первый из них, ученик Гарнье-Пажеса, сберегает, как святыню, его мысли [об умеренном участии] о праве государства завладеть большими предприятиями, как-то: железными дорогами, общественными застрахованиями и проч., и о необходимости пошлины на доходы. Он был поддерживаем, по обыкновению, «Nationa'лем» и сильно опровергаем «Jurnal des dеbats». Дюклер имел удовольствие видеть, что налог в 45 сантимов Гарнье-Пажеса был подтвержден комитетом финансов и что предложения независимых социалистов (фурьеристов) – о земледельческом банке, колонизаторов – об обращении работников к земледелию и проч. были иронически отсылаемы Палатой в разные комитеты, но он имел удовольствие видеть, что его собственный правительственный социализм, последний [отклик] голос теории о вмешательстве государства в предприятия, остававшийся еще в правлении после уничтожения Люксембургской комиссии, был враждебно принят комитетом финансов. Еще 17 мая внес Дюклер проект о выкупе железных дорог. Он разделял их на несколько категорий: дороги конченные, дороги, производящие работы, дороги, оставившие их. Для выкупа первых он предлагал определить ценность их акций [средним числом], взяв среднее число между тем, что они стоили за 6 месяцев до февраля на бирже и что будут стоить 6 месяцев после февраля там же. Это казалось ему единственным способом соединить право государства с уважением к частной собственности. Вместе с тем Дюклер объявлял, что выкуп железных дорог есть краеугольный камень новой финансовой системы, которую он вскоре представит Палате и которая должна не только покрыть весь долг Республики, но изменить совершенно всю систему налогов, кредита, работы. Это было названо в насмешку – секретом Дюклера. Но с представления проекта о выкупе прошло несколько недель, а система не показывалась. Бюро и два комитета, разбиравшие проект, по обыкновению, колебались между неохотой признать необходимость проекта и опасностью ниспровергнуть Правительство отказом. Между тем, разумеется, компания железных дорог кричала о грабеже собственности, свершаемой во имя государства, а социалисты, наоборот, кричали о грабеже собственников, свершаемой во вред государству. Это безобразное, вялое преследование меры чисто республиканской и столь же [незначительный] нерешительный отпор окончательно спутывали все партии, не знавших, чего надеяться и ожидать. Беспорядок был довершен, когда в заседании 2 июня (пятница) Билло от имени комитета финансов объявил, что его [состояние] комитет, после долгих изысканий, находит состояние отечественных финансов в самом дурном положении и не имеет никакого доверия к бюджету, представленному временным Правительством 8 мая (см. выше). Не только нельзя ожидать 11 миллионов остатка в 1848 году, как возвещал бюджет, но все цифры доходов им так преувеличены, что в конце 1848 должно непременно следовать банкротство. Новые меры бюджета не дадут и половины того, что возвещено. Так, налог в 45 сантимов должен был произвести 160 миллионов немедленно, которые и помечены в бюджете, а к 10 мая было только в 34 миллиона, и проч. и проч. Комитет предлагает вследствие того, как единственную меру – поднять кредит доверия к промышленности – весь текущий долг (dette flotante), самый опасный и тяжелый, как мы видели, состоящий из 867 м., которые могут быть всегда потребованы сполна кредиторами, обратить в постоянный долг. Для этого следует капитал des dons du Tresor, des caisses d'еpargnes[266 - Облигации казначейства и сберегательных касс (франц.).], составляющий собственно текущий долг, превратить в пятипроцентную ренту на государство [считая каждый билет по текущему курсу], но с условием считать 5 на 70 по биржевому курсу, а не 5 на 100, как сделало Временное правительство, помимо всякой справедливости. Государство при этом выигрывает в будущем все то, что теряет [теперь] в настоящем, и вместе с тем этой простой мерой отстраняются все хитростные и лживые проекты как Гарнье-Пажеса, так и Дюклерка.

Дюклер умолял Палату прежде решения подождать его собственного бюджета, заметив, что вмешательство комитетов в управление грозит изменением всей конституции: «Je ne voudrais pas me servir d'une expression trop forte, mais il y a l? une usurpation»[267 - «Мы не хотели употреблять слишком сильные выражения, но это узурпация» (франц.).].

Он был прерван гневным шумом Палаты, и, однакож, были правы комитеты, по существу своему всегда стремясь стать на место Правительства, а теперь у них было еще и затаенное намерение.

С г. Трела, министром публичных работ, было еще хуже, но в его отношениях к комитетам работ поднимается уже страшный инсурекционный вопрос, вопрос о национальных мастерских.

17 мая Трела требовал кредита от Палаты для производства многих работ по каналам, дорогам и проч. и 3 миллиона для национальных мастерских, сознаваясь притом, что работы, производимые ими, действительно [слабы] ничтожны и что все старание его будет обращено для приведения в соразмерность издержек государства с пользою, какую [должны] вправе ожидать от них. Палата, с согласия комитета, подтвердила кредит, поручив, однакож, министру неутомимо преследовать свою благую цель. Со всем тем в недрах комитета уже ходили мысли о совершенном распущении мастерских. [Эти мастерские, составленные] Временное февральское правительство, образовавшее их ввиду крайней необходимости, полагало, что число [их] государственных работников [в них] не превысит 13 тысяч; но оно уже превосходило 100 т. в начале мая, когда прием [в них] в мастерские был остановлен. Временное правительство думало притом образовать из них готовую на всякий случай республиканскую армию, подчинив работников военному распорядку, распределив на бригады, роты, но эта сильная организация образовала из них страшный корпус у самых ворот Парижа – и только. Наконец, Правительственная комиссия, сознавая опасность мастерских и видя притом существование их совершенно бесполезно для государственных) работ, останавливает решительно все частные – вознамерилось принять некоторые меры, требовавшие великой осторожности, долгого времени и легкой руки. Тут и встретило оно комитет работ и Палату, требовавших немедленных энергических мер для ослабления корпуса, который поедает государственный бюджет, не возвращая ему ничего, но который имеет за собой важное право: отсутствие настоящих дельных работ, голод и, наконец, законную надежду изменения отношения трудящегося класса к капиталу, к фабрикантам и патронам. Это обещала ему торжественно февральская революция.

Самый проект Дюклера о выкупе железных дорог соединялся в мысли Пра<вительст>ва с [целью] затаенной целью иметь в своем распоряжении большие государственные работы для занятия если не национальных мастерских, то по крайней мере всех тех работников, которые страдают от остановки разных индустрии (ch?mage). [Эта цель социальна] План чисто социальный, но как он, так и меры, придуманные для [роспуска] постепенного роспуска мастерских, разрушались перед постоянным требованием Собрания. Еще 21 мая депутат С. Ром[252 - Ром Себастьян (1793 —?) – французский генерал, республиканец.] показывал анархию в распределении задельной платы работникам, причем часто один и тот же человек получает двойную плату, и многие, совсем не нуждающиеся, тоже получают ее и проч. Трела, ссылаясь на комиссию, которую он составил при своем ми<нистерст>ве для разбора всего дела, просил Палату ждать ее документов. 25 мая Леон Фоше, заклятый враг всякого социализма и по инстинкту ненависти чувствующий, что в мастерских лежит гонимый им принцип, сложил на бюро Палаты предложение открыть министру публичных работ кредит в 10 миллионов для земельных работ по дорогам Страсбургской, Ронской и проч. и туда направить [всех] или в их департаменты всех работников [живущих в Париже], не имеющих постоянного жительства в Париже. Когда 28 мая он стал развивать свое предложение, тон его речи был замечательнее самого предложения: никто еще так не говорил о работниках с февраля месяца: «Les ateliers nationaux, – сказал он, – …sont devenus une vеritable plaie… les ateliers absorbent 240,000 f. par jour, 66 millions par an… some еgale, ? un million pr?s, ? celle que, dans d'autres circonstances, la monarchie a consacrеe en 1845 ? la grande oeuvre des chemins de fer. Vou?ez-vous savoir ce que Ton obtient en retour de si immenses sacrifices? Voil? trois mois que Ton travaille au Champs de Mars, vous avez vu quel immense cloaque on en fait»[268 - «Национальные мастерские, – сказал он, – стали настоящей язвой…. мастерские поглощают 240 000 фр. в день, 66 миллионов в год… сумму, равную, с разницей в один миллион, той, которую при других обстоятельствах монархия отдала в 1845 году на дело постройки железных дорог. Хотите знать, что получают взамен таких огромных жертв? Вот три месяца, как работают на Марсовом поле, вы видели, в какую огромную клоаку его превратили?» (франц.).].

Говоря о духе, царствующем в мастерских, он прибавил: «les entrepreneurs de conspirations croient n'avoir qu'? se baisser pour y trouver complices (sensation)… De l'oisivetе au dеsordre il n'y a qu'un pas, le cabaret remplirait bient?t les habitudes de la famille et les ouvriers descendraient ? l'еtat de prolеtaire en attendant qu'ils devinssent des bandes prеtoriennes au sein de la Rеpublique… (tr?s bien) Il est temps de dissoudre les ateliers nationaux… Vous ne voudrez pas que le pеril continue de menacer l'ordre en m?me temps que nos finances et notre industrie; vous ne permettrez pas que l'on transforme les ouvriers de la capitale en lazzaroni»[269 - «Заговорщики думают, что им только нагнуться, чтобы найти себе сообщников (волнение). От безделья до беспорядка всего один шаг. Кабаре скоро могут заменить, домашние привычки, и рабочие окажутся на положении пролетариата, а потом превратятся в преторианские банды, живущие на иждивении Республики… (очень хорошо!) Пора распустить Национальные мастерские… Вы хотите, чтобы порядку продолжала угрожать гибель, как нашим финансам и промышленности; вы не позволите, чтобы рабочие столицы превратились в лаззарони» (франц.).].

Речь была покрыта одобрительным говором Палаты, к которому присоединился и комитет работ в лице своего докладчика Falloux[253 - Falloux, Фаллу Альфред (1811–1888) – французский политический деятель и писатель, легитимист и клерикал, в 1848 г. инициатор разгона национальных мастерских и вдохновитель подавления июньского восстания в Париже, министр просвещения в правительстве Кавеньяка.]. Он сказал: «La proposition que le citoyen Faucher vient de dеvelopper avec une autoritе qui lui est propre et que nul ici ne conteste occupe depuis plusieurs jours le comitе des travailleurs. Je demande donc qu'elle lui soit renvoyеe»[270 - «Предложение, которое гражданин Фоше сейчас развернул с присущей ему авторитетностью, которую тут никто не оспаривает, уж несколько дней занимает комитет работ. Итак, я прошу, чтобы оно было ему отослано» (франц.).].

25 мая Фаллу явился [от имени комитета] с декретом от имени комитета работ. [Он внес предложение] Речь, им [произнесенная] прочитанная и составляющая изложение причин [на поверку], побуждающих к декрету, была очень искусно составлена и отличалась умеренностью [протестации]. Комитет заверял работников в своей попечительности о пользе их, готовности на все пожертвования, согласия с правом государства и с их частным правом, обещал в будущем множество законов, которые выведут их в широкую гражданскую жизнь и дадут им средства для взаимной ассоциации, народного обучения детей их и помощи работникам, изувеченным и престарелым. Он говорил: «l'humanitе, h?tons'nous de le dire, a les m?mes droits aujourd'hui qu'au jour m?me de l'av?nement de la rеpublique. L'intеr?t du travailleur est sacrе pour l'Assemblеe Nationale comme pour la commission executive, et l'avenir ne peut que dеvelopper encore les pensеes de dеvouement fraternel qui nous sont communes. Mais c'est pour aller jusqu'au bout de cette voie, que nous ne pouvons consentir ? nous laisser еgarer d?s nos premiers pas»[271 - «Человечество, скажем об этом не откладывая, сегодня имеет те же права, что и в день пришествия Республики. Интересы рабочего священны для Национальной Ассамблеи, как и для Исполнительной комиссии, и будущее станет только развивать дальше идеи о братстве, самоотверженности, которые нам свойственны. Но чтобы дойти до конца этого пути, мы не можем разрешить себе с первых же шагов делать ошибки» (франц.).].

Потом, пересчитав всю неправильность и безобразие нынешнего существования мастерских[272 - Издержки государства по счету комитета возвышаются только на эту gr?ve permanente et organisеe, как сказал Фаллу – до 170 000 фр. в день, 45 миллионов в год.], он предложил следующий декрет от имени комитета: «Considеrant que le travail des ateliers nationaux du dеpartement de la Seine est devenu improductif, que son maintien dans les conditions actuelles serait en contradiction avec une bonne administration de la fortune publique, avec le retour de l'ordre et la reprise des opеrations industrielles ou commerciales, qu'il constituerait une aum?ne dеguisеe et que le plus grand nombre des travailleurs inscrits aux ateliers nationaux rеclament eux-m?mes le moyen de gagner librement leur existence, et refusent de prеlever plus longtemps sur la fortune publique des deniers qui n'appartiennent qu'aux orphelins, auv infirmes et aux vieillards, dеcr?te:»[273 - «Считая, что труд национальных мастерских департамента Сены стал непродуктивным, что его сохранение в современных условиях противоречило бы хорошему управлению народным достоянием при восстановлении порядка и возобновлении коммерческих и промышленных операций; что он был бы скрытой милостыней и что большинство рабочих, записанных в национальные мастерские, сами требуют себе возможности свободно зарабатывать на жизнь и отказываются брать из народного достояния деньги, которые принадлежат исключительно сиротам, инвалидам и старикам, декретирует:» (франц.).].

Поденная плата изменена в задельную (? la t?che), открывается кредит для дельных работ как государственных, так и частных, наконец, работники, не принадлежащие Парижу, отсылаются в свои департаменты на казенный счет. Когда на другой день декрет был представлен на обсуждение Палаты – умеренность комитета не нашла подражателей! Страсти фабрикантов, патронов, собственников и работников сделали из рассуждения желчный спор, который хорошо отражал элементы ненависти и антагонизма, находившиеся в самом обществе. Депутат Севестр[254 - Севестр Поль – французский мануфактурист.] (Sevaistre) от фабрикантов прочел речь, в которой изъяснял, как праздные работники государственных мастерских ходят по частным фабрикам и останавливают в них работы, как в недавнее время великолепные заказы из Италии и Франции были отвергнуты французской индустрией именно по этой причине и как на конце всего этого лежит гибель государства и гибель самого трудящегося класса. Депутат Мишо[255 - Мишо Жюль – рабочий-социалист, сотрудник газ. «La Fraternite de 1848».] (Michaud), работник, ответил: «Се langage est bien celui d'une chef d'industrie, celui-l? n'a jamais senti les douleurs de l'ouvrier… Je ne nie pas qu'il n'y en ait pas eu (d'ouvriers, qui avaient refusе le travail) – mais ce n'est pas une raison pour jeter un discrеdit, un bl?me sur les ouvriers en masse»[274 - «Это речь, конечно, предпринимателя, он-то никогда не испытывал страдания рабочего. Я не отрицаю, что их не было (рабочих, отказывающихся от работы), но это не причина, чтобы дискредитировать, осуждать всю массу рабочих» (франц.).].

Г. Грандин[256 - Грандин, правильно Граиден, Виктор (1797–1849) – французский фабрикант, депутат в 1839–1848 гг., затем депутат Учредительного и Законодательного собраний, занимал крайне консервативные позиции.] (Grandin) [работник, сделавшийся фабрикантом], другой богатый фабрикант, превзошел двух первых в увлечении, как часто бывает с выходцами (parvenu), ненависть его еще [была] сильнее к классу, из которого он вышел: «il y a des meneurs, – сказал он, – qui spеculent sur le dеsordre et sur l'agitation (tr?s bien!) Il y a un gouvernement placе entre l'ordre et l'еmeute, qui dit aux partisans de Tordre: comptez sur moi! et qui en m?me temps, dit ? l'еmeute: ayez confinance, je suis pour vous! (Violents murmures)… Dans cette assemblеe, il y a d'excellentes intentions, mais une disposition dangereuse a laissе faire ou plut?t a attendu que les choses se fassent d'elles-m?mes. Il faut cependant en finir, il faut que cette situation ait un terme (oui, oui). Un grand nombre de manufacturiers en sont ? ne plus savoir o? reposer leur t?te. Apr?s avoir mangе leur derni?re obole et m?me l'obole qui leur avait еtе confiеe, ils se voient menacеs, leur s?retе est compromise; telle est la situation que vous leur avez faite. Encore une fois, cela ne peut pas durer (vive sensation)»[275 - «Есть зачинщики, которые спекулируют на беспорядках и на волнении (очень хорошо!). Имеется правительство, поставленное между порядком и мятежом, которое говорит сторонникам порядка: рассчитывайте на меня, и которое одновременно говорит мятежникам: доверяйте мне, я за вас (бурные аплодисменты). В этой Ассамблее существуют прекрасные намерения, но опасная склонность не вмешиваться или, скорее, ждать, чтобы все само собой устроилось. Однако с этим надо покончить, этой ситуацию надо положить конец (да, да!). Большое число мануфактурщиков уже не знает, куда ум приложить. Съев свой последний обол и даже тот обол, который им доверили, они чувствуют себя в опасности, их обеспеченность под угрозой – таково положение, которое вы им создали. Дальше так не может продолжаться»[354 - Грандин в речи своей намекнул на письмо, найденное у Бланки и в котором какой-то тайный друг одобряет план этого заговорщика разорить буржуазию, если не новыми социальными теориями, то вечной смутой на улице, которая уничтожит торговлю, кредит и все дела. Письмо это крепко отзывается рукою агента Луи-Филиппа и по многим причинам весьма далеко от достоверности. Бланки был только арестован в конце этого месяца. Он доставил себе удовольствие написать, покуда скрывался, два иронических насмешливых письма над Пра<вительст>вом и полицией его, какие он вообще писать мастер. Арестован он был на улице (неразборчиво) № 14 комиссаром потом, в то время, как садился за стол с Лакамбром и Флоттом, успевшими скрыться однакож. Он и тут не изменил своему демоническому характеру и саркастически сказал комиссару: «Вот, г. Ион, {Ион – служащий парижской префектуры.}, вы часто арестовывали республиканцев при Лудвиге-Филиппе, пришлось вам арестовывать республиканца и при Республике». Знаменитый повар, коммунист Флотт. заменявший в прошедший месяц вооруженную gr?ve всех парижских поваров и отличавшийся клубной яростью, арестован был в улице St. Honorе, № 26. Несколько лиц, принадлежавших к мерии 12 легиона, в котором, как известно, Барбес был полковником, были также посажены в Conciergerie после 15 мая, в том числе помощник мэра Боке,{Боке, правильно Бокке, Жан Батист – французский учитель, участник тайных революционных обществ в период Июльской монархии, сторонник газ. «La Reforme»; в период революции 1848 г. помощник мэра 12-го квартала Парижа; друг семьи Герцена.} энтузиаст Барбеса, за раздачу патронов в этот знаменитый день подозрительным людям и препятствия, какие он выдумал, чтобы не исполнять приказания, полученного им из Ратуши – бить сбор национальной гвардии в своем округе. Боке я знал лично – прекрасный человек, для которого не существовало никаких политических затруднений; «nous les tuerons», («Наши убийцы» (франц.).) – говорил он о всех врагах как Республики, так и социализма. Он сидит в тюрьме до сих пор.](франц.).].

Так, эти три человека выразили враждебные станы, поставленные современностью в [каждом] всяком европейском государстве. Между тем министр публичных работ [Трела] печальным своим голосом, полным истинного добродушия, старался убедить, как взаимные их нападки несправедливы. Он своей честью клялся, что масса работников желает истинного труда, представлял многие черты из великодушия, благородства, прочел даже манифест большинства работников национальных мастерских, которым они заверяли министерство в своей привязанности к Республике и в уважении их к общественному спокойствию. Вместе с тем он обещал Палате свои проекты новых, серьезных работ и распределения [трудящихся] ремесленников на разных пунктах. Декрет комитета, однакож, прошел огромным большинством голосов, и исполнение его, разумеется, возложено было на Трела. В том-то и состоит вся задача. [Трела встретил сопротивление уже.] Через неделю после своего вступления в министерство Трела встретил уже сопротивление в простом намерении узнать истинное число работников в мастерских, которое определительно никто не знал, и должен был прибегнуть для достижения этой цели к странной мере – похищению начальника мастерских, г. Эмиля Тома. Этот молодой человек [недавно выпущенный], воспитанник Политехнической школы, поселился в прекрасном парке Моисеан вместе с друзьями своими и матерью. Там образовалось у них нечто вроде отдельного (неразборчиво). Тома, посредством своих агентов (делегатов от бригад), посредством особенного клуба (club des dеlеguеs centraux), посредством, наконец, товарищей, успел сделаться чем-то вроде князька. Он берег документ о мастерских при себе, требовал от казны денег по [простому] собственному назначению, не подлежащему поверке, и когда меры Исполнительной комиссии и министерства Трела, видимо, стали склоняться к уяснению дела и подчинению его всем формальностям служебным, он [взял] принял методу сопротивления, истинных и выдуманных затруднений, протестаций и неохотного исполнения приказаний. Действительно, прекрасное социальное положение [грозило], добытое им в марте, грозило падением.

Человек этот показался министру Трела так опасен, что он приложил к нему венецианскую меру предупреждения государственных преступлений. Вечером 26 мая он призвал его к себе для объяснения по делам службы, заставил его подать, во-первых, в отставку, а во-вторых, принять новое поручение в Бордо и тотчас же из своего министерства выслал его с двумя жандармами к месту назначения. Нелепо романтический оттенок этого акта еще увеличился, когда Э. Тома с дороги выкинул бумажку, где написал истертым карандашом несколько слов к беспокоящейся родительнице своей и прибавил: «10 fr. au porteur»[276 - «10 фр. посыльному» (франц.).] [когда потом Ташеро, известный редактор «de la revue rеtrospective» хотел сделать из этого]. Между тем волнения, произведенные в мастерских исчезновением начальника, имевшего популярность, подняли на ноги Париж: в ночь били рапель национальной гвардии, на другой день Палату окружили войсками. Волнение не утихало, когда сам министр явился к работникам в их клуб объяснить свое поведение и оправдать [изложить им как свое намерение] намерение Трела касательно мастерских, говорят, он был довольно Дурно принят там и что комиссия подвинула отряд войска для выручки своего министра. С этой минуты уже Палата постоянно была окружена войском почти вплоть до июля месяца, и ее жаркие и пустые прения происходили под защитой штыков подвижной гвардии, расставленной [вокруг фронтом] бессменно перед фасадом здания под покровительством кавалерии, охранявшей мост, и линейного войска, занимавшего набережные и самый сад Президента.

Новый [начальник] шеф мастерских инженер Леон Леннан[257 - Леннан Леон Луи Кретьен (1811–1890) – французский буржуазный политический деятель, инженер.] принял уже с подчиненными своими грубый, повелительный тон начальника, свойственный французской администрации. Какая неимоверная перемена в течение одного месяца! Ревизия всех работников, декретированная Правительством, произошла сверх ожидания как в бригадах, так и на месте жительства их довольно тихо и дала следующую цифру – 106 тысяч! Но [вместе с тем] взамен мастерские, по крайней мере бригадные делегаты их, вступают в [какую-то страшную] явную борьбу с Парламентом. В желчных, кровавых пасквилях, прибиваемым ко всем углам Парижа, они [опровергают] критикуют меры его; отдают диффаматорам рабочего класса, находившимся в его недрах и вне, за брань – сильнейшую брань, за осуждение – угрозу и проклятие. Таковы были афишки их против клеветнического известия «Constitutionnel», будто в мастерских находится 20 тысяч освобожденных каторжников, против Севестра и против Дюпена. Последний еще в заседании 16 мая [сказал] подал мысль [превратить] поставить мастерские совершенно на ногу войска со строгой дисциплиной, «pour leur faire gagner en travaillant des salaires, qu'ils obtiennent aujourd'hui en ne travaillant pas»[277 - «Чтобы заставить их работать и, работая, зарабатывать то жалование, которое они получают теперь, не работая» (франц.).].

Мы выпишем несколько слов из ответа работников, чтобы дать некоторое понятие об этой полемике, на конце которой стояла междуусобная война: «Mieux e?t valu, M

Dupin, – говорила афишка, – dire ? la bourgeoisie armеe: fusillez cette canaille! Car c'est elle qui a chassе ce bon Philippe! C'est elle qui veut l'organisation du travail! C'est elle qui, victorieuse, nous tendit la main le 25 fеvrier, sans nous demander compte du passе!.. Cela e?t еtе plus logique, plus franc.

Le reptile superbe,

Mord le talon de son ma?tre et fuit en rampant dans l'herbe…. Vous demandez la dеcentralisation des Ateliers nationaux pour mеnager les deniers de l'Etat. Non, seigneur Depin, non! – mais bien pour еloigner de Paris et de ses aimables faubourgs les vrais et vigoureux soutiens de la Rеpublique, votre еternel cauchemar! Ah! Nous ne gagnons pas l'argent qu'on nous donne! Mais nos p?res et nous, nous avons tuе pour constituer un trеsor capable de vous allouer annuellement 30,000 francs et par jour 25 francs de commission sur votre dеbit de paroles. Quand nous arrivons trop tard sur les travaux, on ne nous solde que moitiе. Imitez – nous, grand еconomiste moraliste, ne recevez qu'en raison de votre aptitude et de votre travail. Ce sera justice, et le trеsor public, le n?tre, serait moins grevе. Vous qui nous insultez, organisez le travail de mani?re ? ce que l'homme ne soit plus exploitе par l'homme… Que chacun de nous reprennent ses outils spеciaux, il ne sera plus obligе de mendier, comme on dit, sa pioche ? la main. Sachez, sachez bien M

Dupin, que si cette maxime: celui-l? seul qui travail a droit de vivre, еtait exеcutеe, beaucoup de fonstionnaires seraient aux abois. (Suivent les signatures des dеlеguеs)»[278 - «Лучше было бы, г. Дюпен, сказать вооруженной буржуазии: расстреливайте эту каналью! Она требует организации труда! Она, победоносная, 25 февраля протянула нам руку, не требуя отчета о прошлом! Это было бы логичнее и честнее…Гордая змея жалит хозяина в ногу и уползает в траву.… Вы требуете децентрализации национальных мастерских, чтобы сохранить государственные гроши. Нет, синьор, Дюпен, нет! – для того, чтобы удалить из Парижа и его окрестностей настоящую и сильную опору Республики – вечно преследующий вас кошмар! Ах! Мы не забываем те деньги, которые нам дают! Но наши отцы и мы, мы убивали, чтобы создать казну, способную ежегодно ссужать нам 30 000 франков, а в день по 25 франков комиссионных за ваши словесные потоки. Когда мы опаздываем на работу, нам платят только половину. Подражайте нам, великий экономист и моралист, получайте только в размере вашей способности и вашего труда. Это будет справедливее, и народная, каша казна будет целее. Вы, кто нас оскорбляет, организуйте труд так, чтобы человек больше не эксплоатировал человека… Если каждый из нас возвратится к своему инструменту, ему не придется больше просить милостыни, как говорят, с заступом в руке. Знайте, знайте же, г. Дюпен, что если бы максима: только тот, кто работает, имеет право жить, – выполнялась – многие служащие оказались бы в отчаянном положении. (Следуют подписи делегатов)» (франц.).].

Афишка эта, наделавшая много шума, может служить теперь уже историческим документом: так хорошо она выражает, во-первых, волнение голов в мастерских, во-вторых, враждебные отношения к Палате и, наконец, политические воззрения работников на состав современного общества.

Покуда это все происходило, предвещая неминуемую компликацию в будущем, останавливая все попытки к восстановлению торговых транзикций и наполняя все сердца [сказать без преувеличения] неизвестностью и страхом ожидаемых событий, Трела, само собой разумеется, не хотел да и не мог привести в исполнение декрет Палаты от 16 мая с решительностью, какой последняя ожидала и требовала. Но чем медленнее и осторожнее он действовал, тем сильнее, разумеется, росло негодование и нетерпение Собрания. Положение Исполнительной комиссии и министра ее делалось нестерпимо. Поставленные между двумя анатагонистами, они вместо примирения их, как [задумали] надеялись в младенческой доверенности к добрым намерениям своим, заслужили только презрение и ненависть обеих сторон. В начале следующего месяца как Палата, так и журналы реакции [громко] говорили в услышание всем, что Правительственная комиссия не распускает национальные мастерские с целью держать эту угрозу над Собранием [Парижем] до тех пор, пока [Собрание] оно не примет проект о выкупе железных дорог к всего бюджета министра Дюклера.

И, наконец, [чтобы ни одна черта] словно для того, чтобы не пропала ни одна нота в этом всеобщем разложении, процесс Луи Блана показал анархию в недрах самого Правительства и министров его. – Исполнительная комиссия держала обвиненных 15 мая в крепости и тюрьмах, но следствие над ними шло медленно, а формальный суд казался уже многим невозможностью. Действительно, в мыслях народных Барбес, Альберт, Куртэ становились более и более мучениками народного дела, особливо первый, и отдать их криминальной процедуре – значило чуть ли не [отдать] приготовить им [последствие] насильственное освобождение или, по крайней мере, создать нравственно великий триумф. Комиссия еще медлила и потому, что при нисходящем направлении Парламента осудить радикалов – значило увеличить реактивное стремление его. Не так думали генеральный прокурор Республики при апелляционном суде Порталис и прокурор ее при первой Сенекой префектуре Ландрен[258 - Ландрен Арман Пьер Эмиль (1803–1859) – французский адвокат, буржуазный республиканец.]. По старым традициям французской магистратуры они, подчиняясь в общности направлению комиссии, считали, однакож, за дело чести (point d'honneur) внести как можно более света во все дело и миновать при этом всякие политические расчеты. Вследствие этого они потребовали как у министра юстиции Кремье, так и у Исполнительной комиссии согласия внести в Палату предложение об арестации Луи Блана как человека, который произносил 15 мая к народу речи, поощрявшие к возмущению, и который по слухам (распущенным, говорят, Марастом) находился в самый день этот в Ратуше с Барбесом и Альбертом. Министр и комиссия не имели твердости отказать требованиям этих судей (оно, правда, было и опасно, ввиду существовавших уже подозрений на Правительство), но они представляли себе [выход] в случае нужды [или исправления] выразить истинные [мнения] свои мнения по этому предмету [или откупить все дело за счет судей]. Бедный расчет, как почти все умеренные и ложно умиротворяющие расчеты этого Правительства!

Получив согласие, оба прокурора внесли 31 мая предложение: «considеrant qu'il rеsulte d?s ? prеsent prеsomption grave que le dit L. Blanc a pris part ? l'envahissement et ? l'oppression de l'Assemblеe, considеrant… qu'? la suite des deux allocutions, il a еtе portе en triomphe par les rebelles dans l'enceinte de l'Assemblеe, considеrant…. que pendant le tumulte L. Blanc ayant pris la parole, a dit notamment: Je vous fеlicite d'avoir reconquis le droit d'apporter vos pеtitions ? la Chambre, dеsormais on ne pourra plus vous le contester», – , considеrant… qu'il rеsulte suffisamment de l'ensemble de la procеdure commencеe prеsomption contre L. Blanc d'avoir volontairement participе ? l'envahissement et ? l'oppression de l'Assemblеe Nationale,… requеrons, en consеquence, qu'il plaise ? l'Assemblеe Nationale autoriser les poursuites contre le citoyen L. Blanc, reprеsentant du peuple et l'application contre lui, s'il y a lieu, des dispositions du code d'instruction criminelle et du code pеnal. Fait au Palais de Justice le 31 mai 1848. Portralis, Landrin»[279 - «Принимая во внимание, что уже теперь существуют серьезные подозрения в том, что названный Луи Блан был участником вторжения и действий против Национальной Ассамблеи, принимая во внимание, что после его двух речей мятежники с триумфом пронесли его по зале Национальной Ассамблеи, принимая во внимание, что Луи Блан, выступая во время мятежа, сказал: „Я поздравляю вас с тем, что вы вновь завоевали право предъявлять петиции в Палату, отныне его у вас не смогут оспорить"… принимая во внимание… что из совокупности данных начатого расследования явствует, что есть основания считать Луи Блана намеренным соучастником вторжения в Национальное собрание и действий против него… Мы просим разрешить преследование против гражданина Луи Блана, представителя народа, и, если это понадобится, применить к нему статьи из судебного и уголовного кодекса. Составлено в судебной палате 31 мая 1848 г. Порталис, Ландрен» (франц.).].

Л<уи> Блан вышел тотчас же на трибуну и в жаркой импровизации, потрясшей Собрание, объявил, что вся его жизнь, все его убеждения, наконец, все его увражи свидетельствуют о всегдашнем его уважении souverainetе du peuple, настоящей представительницей которой он всегда считал и считает одну «l'Assemblеe Nationale»: «Et j'aurais ainsi, devant la France, donnе un dеmenti ? toute ma vie; j'aurais manquе de respect pour ma propre pensеe jusqu'au point de vouloir violer, et pour moi c'est le plus grand crime, l'Assemblеe dont je m'honore de faire partie! Non! mille fois non! Que celui qui voudra dire le contraire se l?ve pour que je puisse lui dire qu'il a menti»[280 - «Выступать против Ассамблеи, быть членом которой я считаю за честь, это было бы величайшим преступлением перед Францией, отречением от собственных убеждений, от собственной жизни. Нет! Тысячу раз нет! Пусть тот, кто хочет сказать противное, встанет, и я скажу ему, что он лжет» (франц.).].

Что [же] касается до двух речей его к народу, то они были сказаны с согласия самого Президента: «Je m'adressait au prеsident, et je lui dis: Croyez-vous que je doive aller au devant de la foule? Si vous le croyez, je suis aux ordres de l'Assemblеe. Je ne me sеpare pas de vous. – Comme prеsident, a dit le prеsident, je n'ai rien ? vous dire, mais comme citoyen je vous engage ? aller au devant de la foule»[281 - «Я обратился к президенту и сказал ему: считаете ли вы, что я должен пойти навстречу толпе? Если вы так считаете, то я к услугам Ассамблеи. Я не отделяю себя от вас. „Как президент, – сказал он, – мне нечего сказать вам, но как гражданин я прошу вас идти навстречу толпе"» (франц.).].

Но документ, сложенный гг. прокурорами, имеет значение большее, чем простой обвинительный акт: это начало скорого очищения Собрания от лиц, ему ненравящихся, в недрах своих, как это было в старую революцию, это начало уничтожения меньшинства большинством, это, может быть, первый симптом восстановления смертной казни за политические мнения… И тогда в этом месте Палата в негодовании и ужасе закричала: «Кто, кто восстанавливает смертную казнь?» Луи Блан ответил: «La peine de mort ne sera pas rеtablie par telle ou telle fraction de la sociеtе, mais elle pourra l'?tre par la force des choses…»[282 - «Смертная казнь не будет восстановлена той или иной фракцией, но она мо; кет быть восстановлена силой обстоятельств…» (франц.).].

После неслыханного смятения, когда дело дошло до речи, упомянутой в предложении прокуроров и смысл которой Луи Блан исправил так: «Si vous voulez que le droit de pеtition soit consacrе, respectez donc votre propre souverainetе – voil? ce que j'ai dit»[283 - «Если вы хотите, чтобы право петиций было освящено, уважайте вашу собственную суверенность, вот, что я сказал» (франц.).].

Палата [отослала] назначила особую комиссию для разбора предложения [высших судей] прокуроров и для доклада ей в пятницу, 2-го июня.

До тех пор Луи Блан уже издал свое печатное опровержение, в котором изложил историю всего дня и свою собственную в продолжение его. Он показал, как два раза был измучен: сперва народным восторгом, а потом, когда успел оправиться от него, насилием национальной гвардии. Капитолии и тернии пришли к нему равно непрошенные один за другим. Из оправдания видно было также, что ноги Луи Блана не было в Ратуше, а напротив, короткое время междуправления он провел в доме приятеля, переодевая и возобновляя изорванный костюм свой. Вместе с тем благородный Барбес из Венссанской своей тюрьмы писал, что слова, приведенные прокурорами, были сказаны им, Барбесом, а не Л<уи> Бланом. Второй раз уже Барбес выставлял себя на все удары юстиции из великодушного желания спасти сообщников: так, при арестации коменданта Рея[259 - Рей Леопольд (1821 —?) – рабочий-социалист, арестован в июне 1848 г.], впустившего его со свитой в Ратушу, Барбес печатно клялся, что он опрокинул Рея и [его] ворвался силой в H?tel de ville. Убеждения Палаты были всеми этими актами, видимо, потрясены.

Когда в пятницу 2-го июня и в субботу 3-го докладчик составленной комиссии Jules Favre произнес две свои речи, клонившиеся к допущению преследований, – успех был уже весьма сомнительный. Эти две речи могут служить образцами адвокатской [красноречия] изворотливости, истинного коварства, капитального обвинения, прикрытого [лоском] цветами любви и расположения. В этих речах Жюль Фавр лобызал ровно столько же Л<уи> Блана, как и прокурора, видев в обвинении первого только средство для него победить все неприятности, [в поступках] хвалил тех, которые несогласны выдать своего члена, но хвалил и тех, которые, из любви к справедливости, нарушают собственное право: быть неприкосновенными. Заключение же было: отдать Луи Блана под суд! Палата, однакож, выслушав их, колебалась в нерешительности, когда тот, кто и поднял, может быть, все дело, окончил его одной фразой, а именно: А<рман> Мараст, он сказал: «J'avais cru que le citoyen L. Blanc еtait allе le 15 mai ? l'H?tel-de-Ville, et je l'avais cru parce que j'avais entendu crier sur la place: vive L. В., vive Berb?s! Vive L. Blanc. Un citoyen m'avait m?me dit dans mon cabinet qu'il avait aidе le citoyen L. B. ? s'еvader. Louis Blanc. Quel est ce citoyen? Marrast (continuant) Mais depuis j'ai interrogе et des renseignements que j'ai recueillis, il est rеsultе pour moi la conviction la plus compl?te que le citoyen L. B. n'est pas venu ? l'H?tel-de-Ville dans la journеe du 15»[284 - «Я утверждаю, что гражданин Луи Блан 15 мая ходил к Ратуше, я так думал потому, что слышал, как на площади кричали: „Да здравствует Барбес! Да здравствует Луи Блан!" Один гражданин даже говорил у меня в кабинете, что он помог гражданину Луи Блану бежать»…Луи Блан: «Кто этот гражданин?» – Мараст (продолжает): «Но я потом расспросил кое-кого и из сведений, которые получил, вынес убеждение,'что Луи Блан в день 15 мая не ходил к Ратуше» (франц.).].

Тотчас же Палата приступила к собиранию голосов, сперва посредством вставания и сидения, а потом посредством баллотировки. Последняя большинством 369 голосов против 337 отвергла дозволение преследовать Л<уи> Блана, а стало быть, и заключение палатской комиссии. К удивлению всех при вставании большая часть Правительства, в том числе и министр Кремье, поднялись в пользу Л<уи> Блана, откидывая таким образом всю ответственность за совершенный акт на прокуроров, которым само же оно дозволило его. [На другой день] Скандал был неимоверный!

На другой день Порталис и Ландрен послали свои отставки и в публичном заседании Палаты обвинили как Кремье, так и Исполнительную комиссию в поступке столь же безнравственном, сколько и противном всем правилам управления. Журналы, разумеется, поднялись с криком почти ужаса. Кремье хотел оправдать себя и комиссию какими-то экивоками и тем, что оба имеют право сберегать частное свое мнение, помимо правительственных обязанностей. Теория покрыта было ропотом Палаты… Кремье подал в отставку вслед за прокурорами и был замещен в министерстве Бетмоном, Жюль Фавр, более всех одураченный, последовал его примеру, и все дело Л<уи> Блана окончилось, вероятно, к тайному удовольствию тем, что показало уже до несомненной очевидности несуществования правительства во Франции.

Первый результат этого убеждения, проникнувшего теперь в сознание народа, дали выборы 4-го июня. Вследствие нескольких отставок [предпочтение] [депутатами, вдвойне выбранными] и двойных выборов, Париж с окрестностями должен был избрать 4-го июня 11 новых представителей. Напрасно «National» по-прежнему публиковал лист своих кандидатов [ни одного из них], заверяя публику в их умеренности и благоразумном республиканизме: ни одного из этих имен не попало окончательно в списки представителей. Дело уже шло совсем не об отыскании средней почвы для основания Республики, как в прошлом месяце, при совершенном разложении правительственных элементов, за которым неминуемо следовало разложение самого общества, каждая группа избирателей собиралась около нескольких имен, которые казались ей наиболее способными восстановить или создать какую-нибудь форму правления. Образовался самый чудовищный список представителей, в котором имя Тьерса красовалось рядом с именем Пьера Леру, Виктор Гюго шел об руку с Лагранжем, и Луи Наполеон сталкивался с Прудоном. Один Коссидьер получил голоса всех партий и величался своими 147 тысячами избирателей. Вот этот чудовищный лист, приведший в изумление остальную Францию:

1) Caussidiеre – 147 450

2) Moreaux[260 - Moreaux, Моро Валентин Адольф (1803 —?) – французский коммерсант и политический деятель, умеренный буржуазный республиканец.] – умеренный – 128889

3) Goudehaux[261 - Coudehaux, Гадехо Мишель – французский финансист и политический деятель, умеренный буржуазный республиканец.] – республик<анец> – 197027

4) Changarnier[262 - Changarnier, Шангарнье Никола (1793–1877) – французский генерал, участник подавления июньского восстания.] – (генерал, защищавший H?tel-de-Ville 16 апреля) – 103 539

5) Tiers – 97394

6) Pierre Leroux – 91345

7) Victor Hugo – 86965

8) Louis Napolеon[263 - Louis Napoleon, Луи Наполеон Бонапарт (1808–1879) – сын брата Наполеона 1, голландского короля Луи Бонапарта; президент французской республики с декабря 1848 г., после переворота 2 декабря 1852 г. – император Франции Наполеон III.] – 84 420