Записки о французской революции 1848 года

4) Droit criminel

5) Economie gеnеrale et statistique de la population

6) Economie gеnеrale et statistique de l'agriculture

7)»»» des mines, usines, arts et manufactures

8)»»» des travaux publics

9)»»» des finances et du commerce

10) Droit administratif

11) Histoire des institutions administratives fran?aises et еtrang?res[184 - 1) Политическое право Франции и сравнительное право2) Международное право и история договоров3) Частное право4) Уголовное право5) Всеобщая экономика и статистика народонаселения6) Всеобщая экономика и статистика земледелия7) Всеобщая экономика и статистика шахт, ремесел и промышленности8) Всеобщая экономика и статистика публичных работ9) Экономика финансов и торговли10) Административное право11) История административных французских и иностранных институтов (франц.).].

[Документ] Воспитанники этой новой Школы после предварительного экзамена, определенного новым приказанием м<инистр>а, получают название еl?ves du Coll?ge de France[185 - Воспитанники Коллеж де Франс (франц.).] и после трехгодичного курса преимущественно употребляются в государственную службу. Некоторое удивление произвело назначение профессоров на новые кафедры, отказавшихся от жалования: первую кафедру получил сам Lеon Reynaud, на вторую – Ламартин, на третью – Арман Мараст, на 4-ую – (неразборчиво), на 5-ую – Serres[194 - Serres, Серре Марцель – французский ученый-геолог, подверг критическому рассмотрению Библию.], на 6-ую – Decaisne[195 - Decaisne, Деказ Луи (1819–1886) – французский буржуазный политический деятель.], член Академии, на 7-ую Bineau[196 - Bineau, Бино Жан Мартин (1785–1855) – французский ученый, инженер, буржуазный политический деятель.], инженер, на 9-ую – Гарнье-Пажес, на 10 – Корменен, на 11-ую – Ледрю-Роллен.

Очень ясно было, что большая часть этих профессоров, занятая другими обязанностями, читать лекций не могут, уж не говоря о возможности чисто практической: это походило на старые почетные места, противные духу республики. Затем в числе [фактически] упраздненных [кафедр] профессоров был Мишель Шевалье, весь месяц ратовавший в «Journal des dеbats» против Люксембургской комиссии, так что вся мера казалась отчасти личным отмщением. Однакож, когда старые академики и партизаны свободной торговли с Леоном Фоше во главе, раздосадованные дерзким снятием политической экономии Смита и Сея[197 - Сей Жан Батист (1761–1832) – французский экономист.] из ряда наук, ходили с протестацией к Ламартину, слова последнего не оставили никакого сомнения, что Правительство приняло это решение с явным намерением выключить либеральную экономию из числа официальных наук, как уже противостоящую стремлениям народа и его требованиям: «Мы хотим, – сказал он, – сделать из науки, занимающейся доселе одним классом общества – собственниками, науку для всех классов. Мы намерены демократизировать политическую экономию и, вместо чистой непреложной теории, отдать на свободное изучение элементы, составляющие народную жизнь». – Академики объявили, что они сами откроют кафедру политической экономии для пополнения в государственном образовании пустоты, сделанной декретом 7-го апреля.

Луи Блан в продолжение всего месяца молчал со своей комиссией; только в конце его еще раз красноречиво пожаловался в общем собрании делегатов, на гонения, им претерпеваемые, а 3 мая напечатал в «Moniteur universel» полную систему организации работ, обнимающую всю производительность государства[198 - обнимающую всю производительность государства… – Имеется в виду проект социальных реформ, опубликованный в «Мониторе» 27 апреля и 2, 3, 6 мая 1848 г. в неоконченном виде; этот проект предлагал устройство земледельческих колонии на основе системы кооперации, создание кредитных учреждений, централизацию всех страховых учреждений, устройство складов и базаров, учреждение государственного банка в Париже с отделениями в департаментах. В создании проекта, помимо Луи Блана, принимали участие Видаль, Пеккер и Альбер.]. Удивляться надо логичности, консекветности[186 - Консекветности (от франц. consеquent) – последовательности.], с каким построил он целое здание своей утопии, но, вместе с тем, эти самые качества и дали ей то невыносимо тупое выражение, какое, например, представляла организация египетских каст. Читая ее, делалось душно, точно воздух весь украден кем-нибудь. Он начинает ее изложением услуг, сказанных Люксембургской комиссией [республике], – применение многих работников с патронами, что справедливо, и переходит потом к теории. Тут он основывает земледельческие колонии на том же основании, как и мастерские, под условием ссуды капиталом и землею от Правительства и под условием равной платы всем членам за работу и распределение барышей по таблице, приведенной выше.

Тут, отстраняя торговцев и людей du commerze, он составляет для продуктов самих мастерских и земледельческих колоний – магазин от Правительства, где консематор[187 - Консематор (от франц. consemmateur) – потребитель.] может брать, что ему угодно и по первой цене; для мелкой вседневной промышленности – базары от Пра<вительст>ва, где опять консематор получает за первую цену все произведения. Тут еще Пра<вительст>во основывает огромный кредит на этих магазинах и базарах, выпуская акции [которым] под залог товаров, в них сберегающихся, а эти акции вытесняют металл и деньги. Далее Пра<вительст>во захватывает все общества страхования, составляя одно огромное общество застрахования для него и для всех, и от процентов, платимых ему, образует великие капиталы, которые оно снова и вливает в народ, основывая новые мастерские и целые земледельческие колонии, и т. д. Кажется, что всему этому устройству председательствовал какой-то гениальный фараон. Между тем Луи Блан решился и на практическую попытку. Под его покровительством основаны две мастерские равной платы – сидельщиков и портных. Последняя и самая любопытная – в старой тюрьме за долги – Клиши под названием «Association fraternelle des ouvriers tailleurs»[199 - «Association fraternelle des ouvriers tailleurs» – «Братская ассоциация рабочих-портных», организована в бывшей долговой тюрьме Парижа Клиши. Во главе ассоциации стояли представители Люксембургской комиссии. Л. Блан добился для нее заказа на 110 180 франков на пошив обмундирования для национальной гвардии; рабочие были снабжены от государства материалами, с 28 марта в ней начались работы. В ассоциации было полное равенство в вознаграждении – 2 франка в день. Прибыль делилась на две части: одна распределялась между членами ассоциации, другая составляла ее резерв. Управление было поручено выборной администрации, контроль – особой комиссии. В ассоциации насчитывалось до 1200 рабочих, она просуществовала до июня 1848 г.] особенно заслуживает внимания. Общество это получило от Ледрю-Роллена, во-первых, основного капитала 26 т., потом заказ от разных ведомств по увеличенной цене мундиров для национальной, подвижной, республиканской (префектурные стражи) гвардий. Через несколько времени д'Альтон Ше в демократическом клубе, где он председательствует, и Ламенэ в «Peuple costituant» известили, что огромная цена, наложенная Правительством за исполнение работ в обществе, есть ущерб государству и другим свободным работникам, что, вместе с тем, к назначенному числу четверть заказов была не исполнена, что исполнение отличалось дурной работой и что, наконец, общество отдает работу уже от себя на сторону, восстанавливая таким образом уничтоженный институт marchadage – подрядчиков. Общество объявило клеветой все эти обвинения, но через [два] месяца своего существования общество выказалось вполне. Все члены (их, говорят, до 1500 (?) человек) получают одинаковую плату по 2 фр. вдень, не исключая занимающихся домашней работой. «Тот, что у нас выметает комнату, к концу дня столь же устает, как и сидящий за станком, – сказал работник Конде Герцену, осматривающему заведение, – и, стало быть, имеет право на одинаковое со мной вознаграждение». Ничтожество платы, разумеется, [только] привлекает единственно работников или несчастных или мало искусных, отчего и заказы не могут быть исполнены с должной скоростью и должным совершенством, а работники искусные уже вступают в общество по чувству самоотвержения и религиозности убеждений. Таким образом, ассоциация по образцу Луи Блана перерождалась тотчас же в монастырь или новое моравское братство[200 - …моравское братство… – Община чешских братьев, которые в Моравии назывались моравские братья; община возникла в XV в. после гуситского движения; члены общины должны были жить по примеру первых христиан в бедности и смирении, строго соблюдая правила Христианской морали.], чего и должно было ожидать.

Для перечисления всех идей, вращающихся теперь в обществе, переходим к социалистам вне Пра<вительст>ва. Здесь стоят две партии, два органа: «Dеmocratie pacifique» и «Reprеsentant du peuple» Конейдерана и Прудона. Все остальные – это только заимствователи или у Блана, или у этих двух последних; есть заимствователи у всех трех вдруг.

С самого начала революции «Dеmocratie pacifique» при каждом возникновении финансового или экономического вопроса давала постоянно один совет, только в разных формах: перевода на бумагу всех ценностей, мобилизацию произведений и инструментов работ, чему «Journal des dеbats» в предчувствии ассигнаций сопротивлялся всегда сильно и, надо сказать, с замечательным смыслом и талантом. Так, «Dеmocratie pacifique» при оскудении деньгами банка и накоплении в нем [обязательств] бумажных обязательств, которых он не мог обратить в монету [журнал осуждал], требовала не осторожности в выкупе билетов, а, напротив, обращения в билеты всех его номинальных ценностей. Когда зашла речь о поземельной собственности – журнал требовал обращения в акции всех участков Франции, причем была двойная выгода: владелец [сохранял] узнавал настоящие достоинства своей собственности, а фермер, оплодотворивший трудами своими землю, не возвращал ее [хозяину], улучшенную даром, хозяину, а по оценке мог требовать вознаграждения. Так, еще когда в [прошлом] настоящем месяце Гарнье-Пажес хотел выкупить железные дороги посредством пятипроцентной ренты на государство (затруднение состояло в настоящей оценке акций и в упадке курса на ренту), журнал требовал выкупа посредством особенных билетов железных дорог под залог их самих и их материалов. Наконец, когда заговорили о земледельческом кредите, журнал дал проект банка (Banque hupotеcaire[188 - Залоговый банк (франц.).]), посредством которого всякий владелец земли, минуя лихоимца и вообще кредитора, мог заложить свою собственность и получить взамен банковые билеты. Эти последние, данные на срок под гарантией государства и под гарантией заложенных земель, должны иметь обращение, как монета, до тех пор, пока по истечении срока последний их владелец не выплатит банку деньгами представленной им суммы с ничтожными процентами. В случае неисполнения, продается земля, которой они служили выражением; но здесь следует заметить, что банк или государство, помимо всякой справедливости, получают огромные капиталы без права, без пожертвования со своей стороны, за одно вымогательство, за одно то, что он напечатал билеты.

Мысль Прудона совсем другая. Этот человек, постоянный до пародокса, смелый до нелепости и верный всегда самому себе до бесчувственности ко всему окружающему, придумал средство, как сам говорит: в политике – отстранять Правительство, в чувстве – религию, в экономике – собственность. Считая тяготы управления Палаты – измененной монархией, а деньги – выражением аристократизма в торговле, он положил уничтожить участие последних в обмене произведений, а [предоставленные] оценкой [труда] частного труда и свободой его уничтожить первое. Это небывалое общество без управления и без денег должно осуществиться в экономической сфере посредством Banque d'Echange[189 - Обменный банк (франц.).], а так как все явления солидарны, то подобное экономическое общество непременно охватит и все политическое устройство [общества] государства. В этом и разрешение современного политического вопроса.

Прежде описания банка должно сказать, что критические статьи Прудона, касавшиеся до финансовых мер Правительства, отчеты о заседаниях Палаты под названием «Physionomie de l'assemblеe Nationale»[190 - «Лицо Национальной Ассамблеи» (франц.).], статьи [о том, что значит], нападающие на любимую идею французов о государстве и на идею собственности, – все эти статьи, помещенные в разных №№ «le Reprеsentant du peuple», могут почитаться, без сомнения, образцами [живописности] энергии выражения, живописности стиля, едкого остроумия и способности выказать новую сторону предмета в возможно ярком свете. По мастерству изложения Прудон имеет только соперника в Марасте (старом). Разумеется, выписать содержание всех замечательных статей его невозможно, но главный пафос составляет отрицание [прав общества] государства, как отдельного правящего лица или собрания, отрицание собственности непродуктивной, как берущей премию с труда, и замещение ее продуктивной посессией. Наконец, отрицание всех народных французских предрассудков и всех верований на историческом, экономическом и теологическом поприщах. Это содержание и разбивается у него на тысячу цветов, на тысячу оттенков, в число которых входит ирония, насмешка, крик негодования и спокойное, величавое слово. Переходим к банку. Для отстранения денег и уничтожения Пра<вительст>ва надобно дать всем продуктам одинаковое значение с деньгами и всякому члену общества участие в Пра<вительст>ве. Это исполняет Banque d'еchange. Банк этот производит все свои обороты билетами без гроша металла (металл делается товаром) на следующем основании. Составляется общество производителей, которые прямо и непосредственно обменивают свои произведения, давая друг другу квитанции на получение взаимообразно товара. Эти квитанции за двойною подписью, как все квитанции, приносятся в банк и там обмениваются на билеты, имеющие ход как монета, ибо они гарантированы настоящим и товарами, составленными и проданными [полученными покупщиками].

На содержание себя банк берет, вместо 5, 6, 7 нынешних процентов со ста, только один процент: само собой образуется из этого дешевизна произведений, ибо, во-первых, между обменщиками нет третьего лица – торговца, который берет процент, во-вторых., сам банк вычитает только ничтожный один процент. От этого само собой рента на государство падает с 5 процентов на 1, наем квартир с 20–30 на 1, фермерство с 50 на 1 же. Но этого мало. Отстранение денег, сделанное банком и обществом, вдруг дегажирует, освобождает капиталы, уже бесполезные, и дает им в руки огромные суммы, которыми они выкупают все обязательства на государство. Все заложенные земли, всю поземельную собственность, все недвижимые имения. Выкупленные таким образом последние два предмета – из частного владения обращаются уже в разрабатываемую поссесию и [подчиняются тем же самым законам] делаются всем доступны на одном праве труда и усилий. Таким образом, уничтожены несправедливые поборы капитала и собственности, а вместе с тем уничтожено и Правительство, ибо банк есть контора, где исправляют свои нужды акционеры, его составляющие, и другого значения не имеет [требований порядка, понудительных мер и надзора]. Общественный порядок рождается из необходимости труда и возможности его для всякого, а полицейский надзор и полиция осуществляются всеми членами общества, заинтересованными собственной выгодой наблюдать друг над другом, ибо на них падает ущерб от неправильных уклонений каждого. Всю эту теорию Прудон последовательно развивал в своем журнале, а сокращение ее предложил в брошюрах, которые довольно хорошо представляют его энергическую манеру изложения, пугающую весьма многих. Он редко начинает сначала, а, напротив, берет всегда предмет с конца, с цели, которой следует достигнуть: само собой разумеется, предварительно ужасает читателя. Таково его знаменитое выражение: «la propriеtе – c'est le vol», таково и заглавие брошюры: «Organisation du crеdit et de la circulation et solution du probl?me social, sans imp?ts et sans emprunt, sans numеraires, sans papier – monnaie, sans maximum, sans rеquisitions, sans banqueroute, sans loi agraire, sans taxe des pauvres, sans ateliers nationaux, sans association, sans participation, sans intervention de l'Etat, sans entrave ? la libertе du commerce et de l'industrie, sans atteinte a la propriеtе», – par P.-J. Proudhon[191 - «Собственности есть кража», таково и заглавие брошюры: «Организация кредита и обращения и решение социальной проблемы без налога, без займа, без звонкой монеты, без бумажных денег, без максимума, без реквизации, без банкротства, без аграрного закона, без пошлин с бедных, без национальных мастерских, без участия, без вмешательства государства, без препятствия свободной торговле и промышленности, без ущерба собственности». П.-Ж. Прудон (франц.).].

К этому поверхностному обзору прибавим, что уже теперь составляется и общество на основаниях, предложенных Прудоном[201 - …предложенных Прудоном. – Попытка Прудона создать в 1848 г. общество Народного банка, основанного на акциях. Официально эта попытка была осуществлена лишь 31 января 1849 г., когда был подписан у нотариуса устав банка.].

Кто не видит, что в идеях как Блана, Консидерана, так и Прудона есть [идеи] вещи, которые составляют ступень для будущего преобразования европейских государств на совершенно новых началах, но что при нынешней разработке народами своих убеждений ни одна из этих систем не может быть принята целиком ни одним из них.

В заключение скажем, что апрель месяц был месяцем приостановки для всей Европы. Хартистское движение в Англии, с которым Маркс и Энгельс, мною виденные здесь[202 - …мною виденные здесь. – О своих встречах с Марксом и Энгельсом Анненков написал в «Замечательном десятилетии» (Лит. воспоминания, с. 304).], хотели связать коммунистическое движение в Кёльне, было уничтожено в Лондоне его коммерческой популяцией[203 - …было уничтожено в Лондоне его коммерческой популяцией… – Имеется в виду поражение чартистов в Лондоне 10 апреля 1848 г.], а в Пруссии – политической революцией Берлина. Из последней вышло одно Собраннее [двойными] всеобщими выборами в два градуса[204 - …в два градуса… Прусское Национальное собрание, созванное в мае 1848 г. при двухступенчатом голосовании.], правда, но прерогатива короля и торжество либеральной мещанской партии, потрясенной в основании на мгновение, с каждым днем укрепляется. Ломбардия, видимо, начинает собираться около Карла Альберта[205 - Карл Альберт (1798–1849) – король Сардинский.], своего защитника, который с наследственной хитростью савойского дома борется с австрийцами нерешительно и медленно, выжидая [согласия] выбора своего в короли Ломбардии и Венского округа для конечных мер. Рим, Неаполь, Тоскана, посылая волонтеров своих на помощь братьям сев<ерной> Италии, крепко дерутся перед глазами народа своего [за каждый] за новые конституции, спасаясь за ними от_ республики, бьющейся к ним в двери. Что касается до Германии, она вся поглощена своим новым Центральным Парламентом во Франкфурте, который хочет составить из нее федеративное государство под собственной своей опекой. [Революционное] Республиканское движение в ней отстранено совершенно. Попытки Гекера и Струве в Бадене[206 - Попытки Гекера и Струве в Бадене… – Баденское правительство, испуганное ростом республиканского движения, приняло решение об увеличении контингента армии и обратилось за военной помощью к Германскому союзу. Эта акция послужила поводом к республиканскому восстанию 12 апреля 1848 г., во главе которого стояли мелкобуржуазные демократы Геккер Фридрих Карл (1811–1881) и Струве Густав (1805–1870). К концу месяца восстание было подавлено.] придавлены союзными войсками Германского союза при рукоплесканиях Парламента и всего народа. В это же время возвратился в Париж – один с женой своей Гервег. Легионы, которые вел отсюда на завоевание республики, представили жалкое зрелище войска, разбежавшегося до битвы. Едва переступили они Рейн – как весь обман пропал (Гекер уже был разбит), и ко всем проникло убеждение, что попытка должна кончиться трагически[207 - … попытка должна кончиться трагически. – См. прим. к очерку «Февраль и март в Париже 1848 года», глава III, п. 20.]. С тех пор это было уже позорное бегство к границам Швейцарии, на которой у леска, близ какого-то городка (имени его не упомню) сорок человек Вюртембергских стрелков начали перестрелку. При первых выстрелах Борштейн сорвал с себя начальственную повязку, а Гервег и жена его ускакали в Гент, где была аптека. За ними послали погоню, они пролежали день в траве, спасаясь на чердаке у какого-то доброго крестьянина и, наконец, в мужичьих костюмах добрались до Швейцарии, откуда приехали <в Париж, преследуемые насмешками всей Германии, презрительным хохотом всех партий и ругательством даже друзей. Гервег явился в Париж худой, желтый – с обритой бородой, которую он сбрил во время бегства, грустный и задумчивый. Блеск, окружавший его имя в Германии, совершенно потерялся. Его называют трусом, а он только не досмотрел себя, приняв поэтическое воодушевление за способность выдержать прозаическую резню, по справедливости, противную вообще артистической [натуре] организации, а его в особенности.

Май месяц

Этот, так долго [ожидаемый всеми] и с таким нетерпением ожидаемый месяц, месяц появления Национального собрания, обманул все партии без исключения, представив неимоверное зрелище анархии в мыслях, бесцветности Собрания, ничтожности и бесхарактерности им созданного Правительства (потери слова, лозунга), смешение направлений, в которые с великим усилием можно внести какой-либо свет. В этот месяц клубы должны были окончить свое [существование] политическое существование последней громадной нелепостью, которая была результатом всех предшествующих нелепостей, вращавшихся в их. недрах.

Мы видели, что в конце прошедшего месяца тяжелое чувство близкой беды охватило весь Париж при известиях о де<партаментс>ких выборах и о происшествиях в Руане. Преувеличенные слухи в народе, редкие картины убийств, свершившихся в последнем городе, представленные клубами, и, наконец, угроза распущения потихоньку агентами клубов, что Правительство замышляет такую же Варфоломеевскую ночь пролетариата для Парижа. Все эти элементы брожения еще увеличивались двумя актами, вышедшими из клубов. [Часто упоминаемое общество] Общество sociеtе des droits de l'homme et du citoyen издало прокламацию, которая получила особенное значение от подписи Барбеса, находившейся в числе [главных членов его] подписей главных членов его. Прокламация эта возвещала, что исходный пункт всех стремлений клуба есть dеclaration des droits de l'homme formulеe en 1793 par Robespierre[192 - Декларация прав человека, сформулированная в 1793 г. Робеспьером (франц.).], объявляет вследствие этого принципа свое посредничество между двумя классами современного общества: «entre les parias et les privilеgiеs»[193 - «Между париями и привилегированными» (франц.).]. Первых она увещевает к тишине и соединению, прибавляя, что за ними теперь [число] сила, вторых приглашает к полному самоотвержению и [отречению] уничтожению всех своих преимуществ, прибавляя, что законы, их подтверждающие, не имеют никакой силы, ибо составлены ими самими, без участия народа. Прокламация заключалась грозными [словами] воззваниями к избранным классам: «Ralliez-vous donc, car vous avez besoin du pardon de ceux que vous avez si longtemps sacrifiеs. Si, malgrе cette promesse de pardon, vous persistez ? vous isoler pour dеfendre l'ancienne forme sociale, vous trouverez ? l'avantgarde, au jour de la lutte, nos sections organisеes, et ce n'est plus de pardon que vos fr?res vous parlerons, mais de justice!»[194 - «Итак, соединяйтесь с нами, вы нуждаетесь в прощении тех, кого вы так долго приносили в жертву. Но если и теперь, несмотря на обещанное прощение, вы настаиваете на отделении и защите старых форм общества, вы встретитесь в день битвы с нашими организованными отрядами в авангарде, и ваши братья будут тогда говорить с вами не о прощании, а о возмездии!» (франц.).].

Второй документ было письмо Бланки к Временному правительству о происшествиях в Руане, исполненное угроз и ненависти, доходившей до бешенства по чувству своего бессилия. Жалко, что величина документа не позволяет мне выписать его целиком. Отрывистые его фразы, здесь выписанные, могут дать о нем некоторое понятие: «La sociеtе rеpublicaine centrale au gouvernement provisoire. CitoyensI La contre rеvolution vient de se baigner dans le sang du peuple. Justice, justice immеdiate des assassins!

Depuis deux mois, la bourgeoisie royaliste de Rouen tramait dans l'ombre une Saint Barthеlеmy contre les ouvriers. Elle vait fait de grands approvisionnement de cartouches. L'autoritе le savait»[195 - «Центральный республиканский комитет Временному правительству. Граждане! Контрреволюция искупалась в народной крови. Под суд, немедленно под суд убийц!В течение двух месяцев роялистская буржуазия тайно замышляла устроить рабочим Варфоломеевскую ночь. Она заготовила большой запас патронов. Власти знали об этом» (франц.).].

Потом, после десятка коварных вопросов, имеющих целью отбросить на само Правительство подозрение в участии или в допущении руанских убийств, Бланки сравнивает это происшествие с экзекуцией короля Филиппа: «Ce sont bien les m?mes bourreaux et les m?mes victimes! D'un c?tе les bourgeois forcenеs, poussant par derri?re au carnage des soldats imbеciles qu'ils ont gorgеs de vin et de haine; de l'autre des malheureux ouvriers tombant sans dеfense sous la balle et la ba?onette des assassins… C'est une insurrection royaliste qui a triomphе dans la veille capitable de Normandie et c'est vous gouvernement rеpublicain qui soutenez ces assassins rеvoltеs! Est-ce trahison ou l?chetе? Etes-vous des soliveaux ou des complices?»[196 - «Это те же палачи и те же жертвы. С одной стороны, одержимые буржуа, подталкивающие на резню дурней-солдат, которых они напоили вином и ненавистью; с другой – несчастные обездоленные рабочие, падающие под пулями и штыками убийц… В старой столице Нормандии восторжествовал роялистский бунт, и вы – республиканское правительство – поддерживаете этих восставших убийц! Что это: предательство или низость? Кто вы – подпорки или соучастники?» (франц.).].

Конец документа выписываю целиком: «On ne s'est pas battus, vous le savez bien! On a еgorgе! et vous laissez raconter glorieusement les prouesses des еgorgeurs! Serait-ce ? vos yeux, comme ? ceux des rois, le sang du peuple n'est que de l'eau, bonne ? laver de temps en temps des rues trop encombrеes! Effacez donc alors, effacez de vos еdifices ce dеtestable mensonge en trois mots que vous venez d'y inscrire: Libertе, еgalitе, fraternitе!

Si vos femmes, si vos filles, ces brillantes et fr?les crеatures, qui prom?nent dans de somptueux еquipages leurs oisivetе tissue d'or et de soie, еtaient jetеes l? tout ? coup ? vos pieds, la poitrine ouverte par le fer d'ennemis sans pitiе, quel rugissement de douleur et de vengeance vos feriez retentir jusqu'aux extrеmitеs du monde!

Eh bien! allez! allez voir, еtendus sur les dalles de vos h?pitaux, sur la paillasse des mansardes, ces cadavres de femmes еgorgеes, le sein trouе de balles bourgeoises, ce sein, entendez-vous, qui a portе et nourri les ouvriers dont la sueur engraisse les bourgeois!…

Les femmes du peuple valent les v?tres et leur sang ne doit pas, ne peut pas rester sans vengeance!

Justice donc, justice des assassin!»[197 - «Никакой борьбы не было, вы это прекрасно знаете! Это было убийство! Что же, и в ваших глазах, как и в глазах королей, кровь народа – вода, годная на то, чтобы время от времени омывать загрязненные улицы! Сотрите же, сотрите с ваших знамен эту ненавистную ложь из трех слов, которые вы только что начертали на них: свобода, равенство, братство.Если бы ваши жены, если бы ваши дочери – эти блестящие и хрупкие создания, которые от безделия катаются в роскошных экипажах, разодетые в золото и шелк, вдруг были брошены к вашим ногам, пронзенные штыками безжалостных врагов, вы так завыли бы от горя и жажды мести, что вас слышно было бы на краю света! Пойдите же, посмотрите: распростертые на каменном полу, на соломенных тюфяках, в мансардах лежат трупы этих убитых женщин, их груди продырявлены пулями буржуа, а ведь это груди, слышите вы, вскормили рабочих, от трудов которых жиреют буржуа! Женщины из народа стоят ваших жен, и кровь их не должна, не может оставаться не отмщенной. Под суд, под суд убийц!»]

«Nous demandons»[198 - «Мы требуем» (франц.).]: Здесь изложены четыре требования клубов: распущение руанской национальной гвардии, предание суду генералов, офицеров, командовавших там войском, и судей, разбиравших процесс, наконец, вывод всякого войска из Парижа: qu'en ce moment-m?me les rеacteurs dressent dans des banquets fratricides, ? une Saint-Barthеlеmy des ouvriers parisiens[199 - в данный момент бунтовщики готовят на братоубийственных банкетах Варфоломеевскую ночь для парижских рабочих (франц.)].

Оба документа эти особенно замечательны тем, что в сокращении представляют [весь процесс] всю внутреннюю жизнь нынешних клубов: воспоминания [прошедшей] клубов старой революции, сообщающих им форму для выражения, способов [уничтожения, невозможного, насильственного], каким разрешают они всегда общественные противоречения, изворот современных происшествий, сделанный столько же из страсти, сколько и по расчету, манера возбуждения [народа] страстей сравнениями, взятыми из двух концов общества, и, наконец, ненависть, происшедшая от собственной неудачной попытки (руанское дело возбуждено, как оказывается, парижскими клубами) и столь слепая, что для нее иногда начальники жертвуют собственным делом и «семи своими сектантами, как это ныне оказалось.

Вместе с тем, третий клуб des Amis du peuple[208 - Клуб «des Amis du peuple» – клуб «Друзей народа», объединял демократов и социалистов, проводил свои заседания в salle Montesque, основан в марте 1848 г., президент клуба Ф. Распайль.] Распайля с журналом того Же названия говорил в salle Montesquieu и писал потом воззвание и обвинения, если не превосходящие в, ожесточении предшествующую прокламацию, то, по крайней мере, еще более проникнутые ненавистью к отдельным личностям, составляющим Правительство, и к агентам его. «Commune de Paris» с Собрие, укрепившемуся со своим гарнизоном в доме rue de Rivoli, делалась день ото дня грознее. Несомненно, что существовал огромный и притом вооруженный заговор в недре самого Парижа.

С такими-то предзнаменованиями открылось 4 мая, четверг, Национальное собрание в новой зале, нарочно пристроенной к старой Палате депутатов и оказавшейся вскоре глухой и неудобной. Программа, выданная Пра<вительст>вом для открытия, была только вполовину исполнена. В 12? часов тронулись из министерства юстиции, с Вандомской площади [все] члены [Пра<вительст>ва] Временного правительства с министрами, секретарями и чиновниками своими между двумя рядами войск и национальной гвардии, предшествуемые и заключаемые той же гвардией верхом. Они прошли улицу de la Paix и через бульвар la Rеvolution (бывший des Capucines), площадь de la Rеvolution (бывшую de la Concorde), направились к ожидавшему их Собранию для сложения всех своих должностей. Все они [были] следовали с открытыми головами и на пути останавливали почетный барабанный бой войска, делавших на караул. Впереди шел старик Дюпон, Президент, ведомый под руки [двумя своими] членами Правительства и совершенно подавленный годами, снявшими с лица его [всякое определенное выражение] всю Жизнь и оставившими только выражение какой-то честной тупости. Маленький Луи Блан шел весело и довольный сам собою, потряхивая головою, между тем как товарищ его, работник Альберт, двигался ровно, мерно и [серьезно] как-то застенчиво, словно стыдясь своего присутствия в Правительстве. Развязно и аристократически свободно разговаривал Ламартин с офицерами национальной гвардии, держа шляпу над головой от пронзительных лучей весеннего солнца. Он похудел, и лицо его приобрело какую-то птичью [остроту] остроконечность, между тем как сосед [его Ледрю] и, по слухам, противник его Ледрю-Роллен отличался [завистливой] неприятной и завистливой своей физиономией, за которой тяжело было узнать жаркого демократа. Кремье выказывался своим [характерным] характеристическим безобразием, сутуловатостью и густою массой курчавых волос, обличавших его иудейское происхождение. Мараст, как всегда, имел выражение остроумия и лукавства и притом отличался, по обыкновению, изысканным щегольством [своего] костюма; Араго и Гарнье-Пажес обращали внимание своими сильно живописными и характерными лицами, достойными кисти фламандских портретистов; остальная свита терялась [за ними] в толпе. В четверть второго часа пушечные выстрелы возвестили прибытие Правительства в Собрание, где уже многие члены разместились с некоторым значением: направо, около Одиллона Барро, собралась старая династическая оппозиция, налево, на самом верху, воскрешая покойную la Montagne.[209 - …воскрешал покойную «La Montagne»… – «Гора» политическая партия эпохи Великой французской революции, объединявшая революционных демократов; получила свое название от того, что члены этой партии занимали верхние скамьи в зале заседаний Конвента.], поместились Барбес, Ф. Араго, Дюрие [а потом] и др. Всех больше обращали внимание отец Лакордер в своем доминиканском костюме и префект полиции Коссидьер, человек высокого роста и энергического выражения, в мундире [назнач] ? la Robespiere, с огромными треугольными отворотами фрака и блондой жилетки. Мундир этот, составленный Пра[вительст]вом, погиб под всеобщими насмешками еще прежде принятия его Собранием. Коссидьер, один надевший этот мундир и поместившийся рядом с Барбесом, накануне издал прокламацию, в которой увещевал народ забыть несчастное и анархическое разделение общества на париев и пролетариев и соединиться в одном чувстве любви к Республике. В этих двух актах заключалась вся [манера] политика Коссидьера: форма – ультрарадикала, содержание – умеренного республиканца. Посредством их он и успел водворить порядок в Париже, защитить собственность и личность, употребляя на эту работу под именем монтаньяры лионцев, республиканскую гвардию – головы самые отчаянные, решительные и нимало не подозревавшие, что они служат водворению регулярного Пра<вительст>ва и собственному уничтожению.

По прибытии Пра<вительст>ва Дюпон взошел на кафедру, поздравил Национальное собрание с его [избранием] появлением и лередал ему всю власть, какой до сих пор облечено было Пра<вительст>во волей народа, и прибавил при восторженных криках: «Aujourd'hui nous inaugurons les travaux de l'Assemblеe Nationale ? ce cri, qui doit toujours la rallier: vive la Rеpublique»[200 - «Сегодня мы начинаем работу Национального собрания возгласом, который должен служить отныне знаком единодушия: „Да здравствует Республика!"» (франц.).].

Затем Президент по старшинству годов Audry de Puyravean[210 - Andry de Puyravean, Андре де Пиравеан Пьер Франциск (1783–1856) – французский политический деятель, карбонарий, участник революции 1830-х годов.] пригласил Собрание разойтись по бюро для поверки выборов и собраться в общую залу через 2 часа.

Я ходил все это время в Тюльери и по площади de la Concorde, занятой батальонами национальной гвардии, линейного войска и палимой ярким солнцем, ожидая сигнала, который должен был по программе Правительства возвестить народу объявление Республики в Собрании. Со мной было семейство Тучковых. Сигнала не показалось, но показалось нечто лучшее. Когда депутаты возвратились снова в общую залу, то по предложению одного члена [дать] принести отдельно каждому присягу [верности] в основании Республики, объявили в один голос, что Республика уже основана. Мэр 2-го квартала Беррье[211 - Беррье Пьер (1790–1867) – французский адвокат, публицист, редактор «Французской газеты», легитимист.] не удовольствовался хладнокровием этого решения и предложил сперва от имени избирателей Сены, а потом от имени всей Франции объявить, что [Республика] отныне форма правления пребывает навсегда республиканская. Все Собрание поднялось на ноги и закричало: «oui, oui, debout, debout, vive la rеpublique!»[201 - «Да, да, встать. Да здравствует Республика!» (франц.).]. Несколько голосов, неразумно заметивших, что подобное решение еще нужно для сообщения Республике права на существование, возбудили жаркий отпор на горе, возвестившей, что Республика [уже получила] как право и как факт существует уже с февраля месяца. Барбес при всеобщих одобрительных криках произнес: «La Rеpublique existe en fait et en droit, personne peut, ne doit vouloir le contester. Et vive la Rеpublique une, individuelle et sociale!»[202 - «Республика существует фактически и юридически. Это не подлежит сомнению. Да здравствует Республика единая, неделимая, социальная!» (франц.).].

Трела еще увеличил энтузиазма, когда сказал: «il n'y a plus en France qu'un seul cri, qu'un seul sentiment pour la rеpublique; elle est comme le soleil et comme le soleil ell еclairera un jour l'univers»[203 - «Сегодня во Франции Республика признана всеми, Республика стала национальной. Она, как солнце, и как солнце, она однажды осветит весь мир» (франц.).].

Крайней своей степени достиг энтузиазм, когда один член прибавил: «Cela ne peut pas faillir et c'est la France qui aura la gloire d'avoir donnе le signal. Saluons tous la Rеpublique»[204 - «Это не может не состояться, и Франции принадлежит слава за то, что первая подала сигнал. Мы все приветствуем Республику» (франц.).].

Трибуна и зала слились в одном крике; [члены] дамы в перьях махали платками, члены все поднялись. [Куртэ, начальник полиции] Шеф национальной гвардии генерал Куртэ предложил выйти к народу, и так как Собрание еще колебалось, то один член увлек всех, сказав: «L'hеro?que population de Paris vous fait demander par le commandant gеnеral de la garde nationale de venir proclamer devant elle la Rеpublique; allons tous, tous, proclamer la Rеpublique ? la face du soleil et du peuple hеro?que de Paris»[205 - «Героический парижский народ просит вас устами шефа национальной гвардии провозгласить перед ним Республику; пойдемте все, все провозгласим Республику перед лицом солнца и героического парижского народа» (франц.).].

Тотчас же Пра<вительст>во и почти все Собрание поднялись и вышли на иеристаль Палаты, обращенную к pont et place de la Rеvolution. В ту же минуту загремели пушки, раздался вопль приветствий в народе, все штыки поднялись кверху с [шапками] киверами в знак восторга, и Правительство прочло с крыльца следующее объявление, составленное г. Беррье: «L'Asseblеe Nationale, fid?le interpr?te du sentiment du peuple qui vient de la nommer, avant de commencer ses travaux, dеclare, au nom du peuple fran?ais, que la Rеpublique, proclamеe le 24 Fеvrier 1848 – est et restera la forme du gouvernement de la France»[206 - «Национальное собрание, верный истолкователь только что избравшего его народа, прежде чем приступить к своим работам, заявляет от имени французского народа, что Республика, провозглашенная 24 февраля 1848 г., есть и остается формой правления Франции» (франц.).].

Неописанный восторг завладел всеми, кто мог слышать чтение, и крики их разносились по волнам штыков через всю площадь. Члены Собрания сошли с крыльца и смешались с народом, обнимаясь с незнакомыми и пожимая руки, кому ни попало. Миг был превосходен! Чуть ли это не был последний превосходный миг Республики!

Кто мог бы тогда сказать, что через 11 дней Барбес, Альберт, Курт» и множество других жарких патриотов будут сидеть в тюрьме как оскорбившие величие этого же самого Национального собрания.

Разумеется, мы не предполагаем здесь писать историю первого республиканского Парламента или даже перечень его занятий: на это есть документы, всем известные и всем доступные. Мы будем говорить только о физиономии его и о пружинах, которые приведены были в действие страстными и разнородными направлениями в его недрах.

5-го мая Собрание разошлось только в половине первого часа после полуночи, употребив весь этот день на поверку выборов, которые утверждаемые были целыми массами, и на выборы Президента и секретарей. Последнее было значительно, ибо с первого раза должно было показать политическое направление Собрания [глубоко вечером 727 депутатов выбрали Бюшеза]. Большинством 389 голосов на 727, участвовавших в вотировке, выбран был автор «Histoire parlementaire»[207 - «Парламентская история» (франц.).], основатель журнала «Atelier» и католический демократ умеренного направления Бюшез, сроком на один месяц, за ним следовало 5 вице-президентов оттенка «National» [секретари] и между ними работник из «Atelier» Карбон, секретари были выбраны в том же духе и тоже с работником из «Atelier» Пепеном. Только два имени имели некоторую легкую радикальную репутацию, в вице-президентах – Гинар, а в секретарях – Фалукер Пиат[212 - Фалукер Пиат, правильно Феликс Пиа (1810–1889) – французский писатель, публицист и критик, мелкобуржуазный демократ, в 1848 г. депутат Учредительного собрания.]. Занимая президентские кресла, Бюше произнес речь, в которой засвидетельствовал, что во вчерашнем заседании Палаты 17 раз провозгласили Республику, и вместе с тем объявил, что на будущее время устроение судьбы рабочего класса и разрешение труднейших экономических задач составит ее призвание. Длинное это заседание путаницей частных предложений, разговоров, вместо рассуждений, и, наконец, даже крупной бранью, которой обменялись Барбес с одним членом, получившим от него название аристократа и ответившего названием крамольника (vous ?tes un faction), показало как неопытность [Палаты], нетерпеливость Палаты, так и разнородность элементов и глухую вражду, в ней вращающихся.

Следующие два заседания были заняты преимущественно отчетами Временного правительства за время своего управления, прочитанными и просто сложенными на бюро. Вместо старого Дюпона, долженствовавшего в качестве Президента [отдать] предоставить полный рапорт управления, обязанность эту принял на себя Ламартин. Аплодисменты и [восторги] восклицания не умолкали: это было вроде учтивости, какую Палата отдавала народу, выбравшему Временное правительство. Сказав о величии народа, свершившего одну из самых великодушных революций, когда-либо появлявшихся: «o? chaque citoyen ? Paris еtait ? la fois soldat de la libertе et magistrat volontaire de l'ordre, в которой la France et l'Europe comprirent que Dieu avait ses inspirations dans la foule et qu'une rеvolution inaugurеe par la grandeur d'?me serait pure comme une idеe, magnanime comme un sentiment, sainte comme une vertu»[208 - «в которой каждый парижский гражданин является одновременно борцом за свободу и добровольным магистратом порядка, в которой Франция и Европа поняли, что божья благодать принадлежит толпе и что революция, произошедшая от величия души, будет чистой, как идея, благородной, как чувство, святой, как добродетелью (франц.).], Л<амартин> перешел к внешним сношениям и в них отыскал точно чувство бескорыстия, самоотвержения, великодушия Франции. Перечисляя отдельные акты министерства, Л<амартин> очень искусно умел заострить каждую меру многозначительной фразой, намекавшей на опасность отъединенного положения и на будущность, которая посредством их открывается. Говоря собственно о способе управления, Л<амартин> [извлек огромное] несколько браво заметил, что члены Пра<вительст>ва в эти тревожные месяцы не пролили ни одной капли крови и не позволили себе даже арестации кого-нибудь, и промолвил: «Noua pouvons redescendre de cette longue dictature sur la place publique et nous m?ler au peuple, sans qu'un citoyen puisse nous demander: qu'as – tu fait d'une citoyen?»[209 - «Мы можем спуститься с этой долгой диктатуры на городскую площадь и слиться с народом, и ни один гражданин не сможет нас спросить: что ты сделал с гражданином?» (франц).].

Он заключил речь просьбой отпустить Правительству грехи невольной диктатуры (amnistiez notre dictature involontaire) желанием снова стать в ряды простых граждан и, наконец, воззванием к истории: да сохранит она при описании «той революции только два имени: «le nom du peuple qui a tout sauvе et le nom de Dieu qui a tout bеni sur les fondements de la Rеpublique»[210 - «Имя народа, который все спас, и имя бога, который все благословил на основах Республики» (франц.).].

За Л<амартином> появился Ледрю-Роллен и, несмотря на свою дурную репутацию ультра-радикала, заставил себе аплодировать. Палата тут уже льстила не народу, а одной из сильных партий в государстве. Л<едрю>-Роллен [прямо] почти прямо начал с комиссаров, посланных в провинцию, и со своих циркуляров и публикаций, наиболее возбудивших ропот в мещанской части популяции. Касательно первых он объявил, что на другой день революции он мог вручить сокровища свободы только людям [вер], взятым с баррикад. Инструкции, им данные, были тоже делом обстоятельств: «Je ne les aurais point еcrites qu'elles seraient nеes de la force-m?me des choses[211 - «Даже если бы я их не написал, они появились бы в силу обстоятельств» (франц.).].

Притом же самая его корреспонденция с ними может показать Палате, «qu'il n'y rencontre une dеp?che qui ne soit empreinte ? la fois du dеsir ardent de faire triompher la rеvolution et d'une pensеe constante de conciliation, d'ordre et de paix»[212 - «что в ней не встречается ни единой депеши, которая не была бы проникнута одновременно страстным желанием прийти к торжеству революции и постоянной мысли о примирении, порядке и мире» (франц.).].