– Ну да, нашёл у кого спросить. Знаешь, Роберт, я поражаюсь твоей доброте.
– Доброте? – машинально огляделся в поисках какого-то другого Роберта, но за стойкой только я.
– Да, ты готов выслушать любого урода. Даже этого… Говночела. Выслушать и не осудить. Даже меня.
– А с тобой что не так? Ты же не портишь мебель, – сказал я, рассматривая нацарапанный на стойке знак. Не то руна, не то кабалистический символ, не то логотип какой-то неизвестной мне группы. Панк-группы, надо полагать.
– Я… Эх… Всё со мной не так, Роберт. Я не очень хороший человек.
– Все не идеальны, – я снова принялся протирать многострадальный стакан.
– Знаешь, как я дошёл до жизни такой?
– Нет, но можешь рассказать, если хочется. Для этого я тут и стою. А если не хочется, то не рассказывай.
– Даже не знаю… Ты не решишь, что я сошёл с ума? Это довольно странная история… Впрочем, – Калдырь внимательно посмотрел на меня чрезвычайно трезвым взглядом, – Пожалуй, именно ты и не решишь.
Интересно, за кого он меня принимает?
– Я приехал сюда… Чёрт, кажется, что лет сто прошло, – грустно усмехнулся Калдырь. – Время тянется особенно уныло, когда ты один. И когда бар не работает.
– Он работал. Я в нём пил в день приезда.
– Именно об этом я и хочу тебе рассказать, хотя сам уже не уверен в реальности произошедшего. Случилось это… Ну, наверное, через месяц после приезда. Я и до того изрядно выпивал, если честно. Работа нервная, этически неоднозначная, постоянные переезды, никаких близких знакомств и так далее. Платили неплохо, но с социализацией не срослось. Пил от одиночества, скажем так.
– А что за работа? – спросил я просто потому, что вопрос напрашивался. Так-то мне плевать, конечно.
– Ну… – замялся Калдырь.
– Не говори, если не хочешь. Сама история, как я понимаю, от этого не пострадает.
– Нечто вроде… – он нервно оглянулся и понизил голос. – Неформального мониторинга технологических компетенций. Но я тебе этого не говорил.
Я молча кивнул, невозмутимо протирая стакан. «Неформальный мониторинг» – это он хорошо сформулировал. Ничуть не похоже на «промышленный шпионаж», верно? Действительно, нервная работа. Бывает, что разбираются с такими тоже весьма неформально. Зальют бетоном в фундаменте нового цеха – и привет. Хорошо, если не заживо, иные «технологические компетенции» дорогого стоят.
– Впрочем, – продолжил он чрезмерно бодрым тоном, – теперь всё это в прошлом, разумеется. Алкоголь, стресс, профессиональное выгорание, снова алкоголь – и вот я здесь. Сначала было неплохо: тишина, покой, чистый воздух, информационный детокс. Я даже бросил пить. Много гулял. Чудесный лес неподалёку, знаешь? Практически нетронутый, как в сказке! Глухие чащобы, столетние сосны, и никто даже пустую бутылку не бросил!
– Не видел тут леса, – признался я.
– Рельеф обманчивый. Кажется, что вокруг пустошь, но, если отойти чуть дальше… Надо просто знать, куда смотреть. Впрочем, я не об этом. Ты в курсе, что тут есть шалман, где разливают самогонку?
– Слышал.
– Так вот, продержался я недолго. У меня были кой-какие накопления, при здешних ценах можно было бы не работать пару лет, но я не привык бездельничать. Устроился на завод. Ночным уборщиком. Платят гроши, но мне много не надо. И вот мой напарник – тот ещё придурок, между нами, – затащил меня в это мутное заведение. Садовая мебель на заднем дворике, жуткий шмурдяк, разлитый по банкам, клиенты – заводская публика из самых распоследних. Грузчики, уборщики, подсобники, охранники… Нет, я ничего не имею против, сам теперь такой, но пить с ними было ошибкой. Не знаю, что там добавляют в самогон, башка от него становится дурная наглухо. И хочется ещё. За пару недель я ушёл в глухой штопор, когда пьёшь каждый день, а по выходным надираешься в слюни.
– Ты же трезвеешь, когда пьёшь? Уникальный метаболизм.
– До этого я ещё дойду. Налей, кстати.
Я налил. Калдырь выпил. Без всякого удовольствия, как лекарство.
– Однажды я понял, что не смогу выйти на смену. Дело к ночи, а я пьян настолько, что охрана не пустит меня в цех. Спьяну мне показалась хорошей идея выпить кофе. Взбодриться и прийти в себя. Я вломился в кафе через заднюю дверь, но оно уже было закрыто и хозяйка, ругаясь, выставила меня обратно на улицу. Я побрёл, будучи в полном отчаянии – не из-за того, что меня уволят, чёрт бы с ним, а из-за того, во что я превратился из-за собственной слабости. И вот чудо, я увидел, что бар открыт! Горит свет, играет музыка, сидят люди…
– Этот бар?
– Да, этот самый. Только бармен, конечно, был другой. Я хотел попросить у него кофе, но он, ничего не спрашивая, налил мне водки. Я машинально выпил, и, внезапно, почувствовал себя лучше. В расстроенных чувствах рассказал ему, в какую задницу встрял, каким говном стал, и как мне от всего этого хреново. Он налил мне ещё и сказал: «Всё яд, и всё лекарство». Я трезвел с каждой рюмкой. Так и досидел до закрытия, когда бармен попросил меня отвести домой мужа хозяйки кафе. Я отвёл, сдал на руки тело, вышел, пошёл на работу – совершенно трезвым. На следующий день проснулся пьяным, побрёл к бару спросить, как так вышло, но бар снова был закрыт. И больше не открывался, пока не приехал ты. С тех пор у меня, как ты выразился, «уникальный метаболизм», но к самогонщикам я ни ногой. Вот такая история, Роберт. Теперь ты можешь посмеяться и сказать, что я сошёл с ума, пропил мозги и прочее, что говорят обычно в таких случаях.
– Бывает, – сказал я просто.
– Может быть, тот бар, в котором ты, якобы, выпивал в день приезда, был тот же самый! Загадочный пропадающий бар! Это как в старых сказках, где в городе загадочная лавочка, зайдя в которую можно купить что-то очень волшебное, но когда приходишь туда на следующий день, то её уже нет… Слышал такие истории?
– Слышал, – кивнул я. – В детстве я мечтал такую найти. Но, повзрослев, понял, что ни одна из тех историй не закончилась хорошо. Товары из таких лавочек не идут людям впрок.
– Значит, сейчас ты бы в её дверь не вошёл?
– Нет, – ответил я кратко.
– Почему?
– В такую дверь можно войти только раз. Ещё рюмку, на посошок? А то пора закрываться.
– Нет, я уже достаточно трезв. Пойду. Спасибо, ты даже не представляешь, как я тебе благодарен.
– Полночь, – сердитым вороном каркнула Швабра. – Мой рабочий день кончился. Убери это, чтобы я могла протереть стол.
Она показала на спящего мужа Мадам Пирожок. Заебисьман уже ушёл, и мы остались втроём.
– Пошли, – я бесцеремонно вздёрнул себе на плечо тело. – Пора. Жена ждёт.
– Закрой потом бар, – сказал я Швабре.
– Ну да, а то же никогда не закрываю! Вот каждый раз надо сказать, да? Я что, тупая, по-твоему?
Швабра есть Швабра.
***
– Возвращаю вашего супруга, – сказал я, передавая тело с рук на руки.
– Ой, спасибо, Роберт, что бы я без вас делала! – поблагодарила Мадам Пирожок. – Выпейте коктейль, перекусите пирогом, я вам оставила в витрине. Сейчас сгружу его в кровать и приду.
Я успел слопать свой кусок и почти допил стакан молочного с клубникой, когда она вернулась. В домашнем халате, шлёпанцах, с распущенными волосами и без косметики женщина выглядит заметно старше. Сколько ей? Явно за пятьдесят.
– Давайте ваши заказы, – она погрузилась в бумаги, отмечая что-то в пухлой засаленной тетрадке.
– Можно не вполне деликатный вопрос? – спросил я.
– Задавайте, Роберт, – она подняла голову от записей и посмотрела на меня поверх очков. Усталое лицо, тени под глазами, мимические морщинки, седина в корнях волос.