Знание! Кто «за»? Кто «против»? Воздержался?

Среди факторов, оказывающих влияние на ход, размах и ожесточённость идеологических битв, наиболее важными являются следующие:

– прочность укреплений мракобесов;

Разумеется, гораздо проще сражаться с врагами знания, когда они насквозь фальшивые тезисы подкрепляют откровенно пустыми аргументами. Но современные псевдоучёные при оборудовании своих позиций, как правило, не допускают совсем уж грубых просчётов и не принимают боя, находясь в заведомо невыгодных условиях. Гораздо чаще приходится сталкиваться с конструкциями, в которых отдельные истинные элементы перемежаются с правдоподобными подтасовками и по-своему изобретательными натяжками; так что поиск уязвимых мест, куда можно направить удар, превращается в самостоятельную исследовательскую задачу. Ещё сложнее вывести на чистую воду деятеля, который, засев за вполне добротными стенами частной концепции и убедив сам себя, что эта его идея есть вершина познания, дальше и выше которой уже ничего не может быть, начинает нападать на всё, что выходит за рамки его взглядов. Наконец, псевдоучёный может, успешно домогаясь соавторства, раз за разом планомерно отступать перед продвигающимся знанием, по видимости ничуть не теряя, а только укрепляя свои позиции.

Но каким бы сильным или слабым он ни был, враг – это есть объективная реальность, которую не выбирают, а принимают такой, какова она есть; и разгромить врага – это единственный надёжный способ повлиять на него.

– состояние собственных позиций и тыла;

Опять-таки трудно спорить с тем, что когда между цитаделями знания налажены устойчивые связь и взаимодействие по фронту и в глубину, а их гарнизоны полностью укомплектованы и готовы оказать группе прорыва мощную информационную поддержку или предпринять обходные маневры на флангах мракобесов, то в таких условиях просто стыдно не одержать победу. Но так дела обстоят не всегда и не везде.

Бывает, что опорные пункты солдат истины, даже располагаясь в смежных областях, не имеют между собой надёжного сообщения, из-за чего их защитники даже при необходимости не могут быстро прийти на помощь друг другу. Случается наблюдать в истории науки и такие ситуации, когда после глубокого рейда в сторону неизвестного передовые границы знания надолго (порой на века) стабилизируются. Причины тут могут быть разные – от недостаточного внимания к данному направлению со стороны высоких руководителей до недостатка способностей у тех, кто пытается продолжить дело своего более талантливого коллеги. Но так или иначе, а оставаясь долгое время без должного ухода и обновления, даже теоретические построения начинают в чём-то ветшать и устаревать. И прежде, чем использовать такое наследие в качестве опоры для нового наступления, становится необходимым его более или менее серьёзно реконструировать, поскольку любого рода маневры, развиваемые с ненадёжных исходных рубежей, недопустимо увеличивают риск провала.

Положение дополнительно осложняется, если не до конца проработанные новаторские идеи, помимо воздействия естественных факторов, оказываются ещё и под пристальным вниманием мракобесов. Ведь там, где первопроходцы не успели или не смогли привести результаты своих разысканий в стройную и связную систему, и в занимаемых ими позициях действительно имеются пробелы или внутренние противоречия, всё это позволяет критическим атакам, обрушиваемым на них идейными противниками, в какой-то своей части выглядеть логичными и оправданными. А на таком фоне даже у искушённых в идеологических дуэлях людей может возникать ощущение, что и другая часть нападок не является злонамеренными подтасовками и диктуется не враждою к истине, а заботой о ней. И если не найдётся специалистов, которые сумеют достаточно оперативно устранить хотя бы самые явные бреши в отстаиваемой концептуальной схеме, то в какой-то момент число сомневающихся в ней может критически превысить число продолжающих считать, что – при всех частных промахах и упущениях – авторы данной схемы двигались верным курсом. Это и будет означать, что передовые отряды знания рассеяны, а занимавшиеся ими плацдармы утрачены[11 -

 Со временем те же самые или другие исследователи вновь придут к ориентирам, которые, двигаясь вперёд, невозможно миновать. Но это будет именно возвращение в научный оборот тех данных и достижений, которые некогда в нём уже появлялись, но не закрепились.]*. Потому что в массовом сознании уцелевшие адепты, по всей видимости, разбитой идеи будут восприниматься как люди стойкие и верные, но несколько бестолковые, раз они упорно пытаются держаться взглядов, про которые “и так ясно”, что они ничего путного в себе не несут.

Все эти обстоятельства требуется учитывать при подготовке наступления. Если в организации тылового обеспечения имеются неполадки, если при оборудовании занимаемых позиций были допущены промахи любого свойства, то в высшей степени желательно устранить их до начала операции, чтобы авангарды знания не оказались в трудном положении. Если же из-за недостатка времени, средств или по каким иным причинам навести полный порядок в собственных рядах не представляется возможным, то, вступая в бой, надо быть готовыми к тому, что именно по наиболее слабым местам ваших построений нанесут удары контратакующие защитники невежества. И, соответственно, заранее принимать какие-то меры, например, выделять резервы или договариваться о помощи с теми, кто при обострении ситуации мог бы подстраховать такие места.

– оперативная ёмкость направления[12 -

 Под оперативной (стратегической) ёмкостью направления понимается его вместимость, допускающая расположение и развёртывание оперативных (оперативно-стратегических) группировок (сил), а во время войны и ведение ими военных действий.]**;

В настоящее время под знаменем идеи равенства природного потенциала всех рас выступают десятки миллионов человек, так что даже весьма многочисленные противники уже не в состоянии вытравить эту идею из общественного сознания. Число сознательных сторонников, скажем, идеи относительности пространства-времени-массы меньше, но и она, имея десятки тысяч твёрдых приверженцев, находится вне досягаемости мракобесов. А вот современным математическим теориям, в которых даже специалисты из смежных областей (не говоря уже о не-математиках) не всегда могут разобраться, о подобных гарнизонах не приходится и мечтать.

Из вышесказанного, а также из того, что, как мы выяснили, у мракобесов дела с вербовкой пополнения обстоят неважно, следует, что чем больше оперативная ёмкость направления и чем шире возможности для развёртывания и введения в действие на нём новых резервов, тем смелее и решительнее можно на этом направлении наступать. Но вот если псевдоучёному удаётся закрепиться в тематике, компетентно высказаться по которой может сотня-другая человек во всём мире, то тут от солдата истины требуется большая осмотрительность и выдержка, чтобы не оказаться затравленным ещё до того, как он успеет выступить с публичным и доказательным разоблачением.

– динамизм науки;

В энергично развивающейся науке мракобес чувствует себя неуютно. Там, где быстрый приток новых фактов требует столь же быстрой модернизации, а то и полной замены предлагаемых для них теоретических обобщений; там, где никакие прошлые заслуги не позволяют почить на лаврах, а авторитет, не способный ответить на постоянно возникающие новые вопросы, быстро тускнеет на фоне новых восходящих светил (кои, в свою очередь, столкнувшись с ещё более грандиозными проблемами, уступают место следующим), так вот в таких условиях учёные, утратившие навыки самостоятельного движения вперёд, просто не выживают. Им гораздо больше по душе спокойные, устоявшиеся дисциплины, в которых уже давно не случается громких сенсаций и тем более революций, а если какие-то вопросы и вызывают дискуссии, то в общем и целом они всё равно сохраняют всех на своих местах.

А окопавшись в медленно развивающейся отрасли знания, враги последнего ещё больше её консервируют, и в результате замыкается классический “заколдованный круг”: чтобы решительно избавиться от мракобесов, требуется ускорить развитие данной науки, но как раз этому и препятствует засилие в ней переродившихся учёных.

Поэтому, вообще говоря, легче не давать науке тормозиться, выбивая из неё только начавших укрепляться полуучёных, нежели пытаться потом выкорчевать вполне созревших мракобесов, которые уже пустили корни и обзавелись группами сочувствия и поддержки. Но не всё здесь зависит от пожеланий и настроений научных работников.

– величина отрыва теории от практики;

Взаимное расположение границ разведанного и освоенного знания самым непосредственным образом влияет на динамизм науки.

Ведь что происходит, если деятели, осваивающие окружающий мир в индустриальных масштабах, теряют контакт с его исследователями? Как показывает опыт, обычно в таких случаях машина производства, рванув вперёд не разбирая дороги и с маху вылетев за пределы известного, начинает более или менее жёстко буксовать, поскольку всякого рода издержки резко возрастают, а получить продукцию с необходимыми для новых условий потребительскими качествами всё равно не удаётся. А как ведут себя, попав в сложную ситуацию, производственники? Поначалу они могут пытаться справиться с затруднениями своими силами, но затем, испробовав и исчерпав все известные “лекарства” и приёмы, за шиворот притаскивают задержавшихся на каких-то других участках учёных и “бросают” их на проблему. И даже если по форме всё это выглядит гораздо деликатнее, по существу вопрос ставится именно так: “Где ж вы раньше были, где вас черти носили?!” Правда, подобные обвинения зачастую являются не более, чем переложением вины с больной головы на здоровую, потому как учёные-то уже давно предупреждали о надвигающихся осложнениях, но на эти предупреждения никто не обращал внимания, пока тот или иной теоретически спрогнозированный кризис не стал реальностью.

Ситуация, когда есть практическая проблема, есть потери от её неразрешённости и есть специалисты, способные эту проблему решить, но их никто не привлекает к сотрудничеству, складывается чаще всего в начинающих, ещё не имеющих традиций либо чем-то дискредитировавших себя науках; а также тогда, когда ущерб неочевиден, т. е. проявляется не в виде собственно убытков, а в виде недополучения прибыли или с отсрочкой во времени (как это происходит, например, с ущербом от разрушения природы). В этих случаях действительно только разрастание проблемы до размеров открытого кризиса заставляет хозяйственников вспомнить, что на свете существует наука.

Но как бы там ни было, а когда объективные условия начинают, грубо говоря, брать за горло, владельцы этого горла, дабы максимально форсировать поиски выхода, с одной стороны, не жалеют средств на привлечение специалистов, оборудование лабораторий и создание условий, а с другой – постоянно подгоняют учёных. Ещё не успевает затихнуть эхо высказанных рекомендаций, как они уже проверяются в реальных условиях. Не оправдавшие себя разработки тут же отбрасываются в сторону вместе с их авторами, а силы и средства переводятся на направления, где наметился успех, и авторы сулящих этот успех идей получают для работы всё, что нужно, или даже сверх того. Надо ли удивляться, что развитие поставленной в такие условия отрасли знания резко ускоряется, причём не только на том направлении, которое оказалось в центре внимания, но и на смежных направлениях, затем на смежных со смежными, и так далее, хотя по мере удаления от эпицентра интенсивность всплесков активности, понятное дело, снижается.

Когда проблема, породившая такой ажиотаж, наконец решается, а никаких других сопоставимых по сложности и значимости задач не появляется, исследовательский процесс некоторое время по инерции продолжает довольно быстро катиться вперёд. Но по мере того, как из науки уходят выдвинувшиеся во время бума лидеры, а сама она всё дальше уходит от рассмотрения узкопрактических вопросов, интерес хозяйственников к ней постепенно угасает. Вслед за чем, как правило, сокращается и объём ассигнований на эту науку, и её развитие опять замедляется до следующего масштабного сбоя, заставляющего общественное мнение и правящие круги вновь ощутить неотложную необходимость в результатах объективных исследований.

Чем дальше отрыв авангардов знания от тыла, от освоителей результатов их изысканий, от насущных вопросов сегодняшнего дня производства, а значит, от проверки практикой и наглядных стимулов для финансирования, тем степеннее перемещается граница неизвестного, и тем спокойнее чувствуют себя обосновавшиеся на таких сонных её участках бывшие учёные. Из чего следует, что наиболее благоприятным для общественного развития является поддержание постоянного рабочего контакта исследователей с производственниками и в то же время сохранение постоянного рабочего опережения наукой практики. Но здесь опять-таки не всё зависит от учёных.

– степень единства науки;

Сразу уточним: говоря здесь о единстве науки, мы никоим образом не имеем в виду однообразие и шаблонность мышления или сужение фронта изысканий. Речь идёт о единстве (не-единстве) базовых принципов, из которых исходят в своей работе представители той или иной отрасли знания. С этой точки зрения можно выделить следующие основные уровни единства науки:

1. В науке (отрасли науки) выработана система, объединяющая фундаментальные философские, общеметодологические и прикладные операциональные положения, которые разделяет и с которыми реально сверяет свою работу большинство представителей этой (отрасли) науки. Соответственно, дискуссии высшего теоретического уровня ведутся не вокруг вопроса, быть или не быть этой системе, а вокруг того, как её усовершенствовать. – Это состояние мы условно назовём единовластием.

2. В науке пользуются примерно равным влиянием две системы взглядов, построенные на заметно различающихся исходных тезисах. В силу чего все дискуссии сводятся в конечном счёте к выяснению вопроса о том, к какому направлению следует отнести ту или иную идею и на чьей стороне выступает тот или иной автор. И в зависимости от личной позиции тех или иных представителей данной науки ответ на этот вопрос играет решающую роль при вынесении вердикта, насколько перспективна обсуждаемая идея. – Это состояние мы условно назовём двоевластием.

3. В науке имеется несколько направлений и представляющих их центральных фигур, кои претендуют на роль основателей общей теории, но при этом предлагаемые ими варианты почти или полностью исключают друг друга. Обычно в такой ситуации не бывает недостатка во взаимных уличениях и встречных критических боях, но нередко ощущается дефицит содержательных обсуждений. – Это состояние мы условно назовём раздробленностью[13 -

 Кроме этого, всякая наука, когда она только выделяется в самостоятельную область, проходит этап, который, следуя наметившейся терминологии, по праву можно назвать безвластием, поскольку в это время у науки есть только факты, оказавшиеся вне компетенции её “родителей”, и отдельные попытки интерпретации этих фактов, но нет ещё ни своих теорий, ни авторитетов, ни собственных достижений и ошибок. Однако выделять такое состояние в особый уровень единства не имеет смысла, поскольку, однажды преодолев полную анархию, наука более никогда к ней не возвращается, и даже в периоды кризисов и революций какой-то набор базовых установок остаётся незыблемым и общепризнаваемым.]*.

Наиболее способствующим развитию науки и успешной борьбе с мракобесами является положение, приближающееся к единовластию. Ибо там, где имеется отлаженная система приёмов и критериев оценки достоверности конкретных результатов и продуктивности представляемых на рассмотрение коллег общих теоретических схем, бывшим учёным намного труднее выдавать себя за действующих, чем там, где такая система отсутствует. Вместе с тем следует признать, что большинство современных отраслей знания являются сравнительно молодыми, и даже для тех из них, что ведут своё происхождение от таких богатых традициями наук, как, скажем, химия или биология, родительские методические арсеналы оказываются недостаточными. А на конструирование и доводку оригинального теоретического инструментария, естественно, требуется время.

Что касается второго уровня, то, как это хорошо видно, скажем, в истории дебатов между приверженцами идей о корпускулярной и волновой природе света, длительное немирное сосуществование двух направлений в теоретическом поиске возможно тогда, когда каждая из сторон, правильно фиксируя отдельные факты и данные, упускает из виду некоторые более общие обстоятельства. Так что в условиях научного двоевластия борьба за истину, скорее всего, будет состоять не в поддержке одной из сторон против другой, а в преодолении ограниченности обоих противостоящих лагерей. Понятно также, что сторонникам объединительного подхода, по сути отрицающим все имеющиеся на сегодняшний день версии, даже проявляя максимальную выдержку и тактическую гибкость, будет очень трудно не восстановить против себя представителей обоих направлений. Впрочем, если это настоящие учёные, способные отвлекаться от личных пристрастий и объективно сопоставлять свои и чужие аргументы, то такая широкая конфронтация пойдёт только на пользу.

С тем, разумеется, уточнением, что вышесказанное относится только к направлениям в науке. В частности, если – при ближайшем рассмотрении – из двух направлений одно оказывается в основе своей идеалистическим, то это сразу закрывает вопрос о каких бы то ни было объединительных усилиях. Потому что современные материализм и идеализм противостоят друг другу не как направления в науке философии и не как две самостоятельные науки, а как наука и не-наука.

Труднее всего работать в раздробленной науке. Так как откуда бы ни шли разброд и шатания, от нарастания ли разногласий между течениями внутри некогда единого направления или от того, что некоторая наука ещё никогда не знала единства, результат выходит довольно однообразным. В условиях общей разноголосицы тем, кто хочет быть услышанным, поневоле приходится повышать голос. И бывает, что за попытками докричаться до других кто-то полностью теряет способность воспринимать чужие рассуждения и начинает слышать только себя. А если кому-то удаётся привлечь к себе широкое внимание, но устраивающее всех решение при этом не предлагается, то такой “крикун” превращается в первоочередную мишень для критики, причём с разных сторон и, как правило, тоже на повышенных тонах. Между тем людей, настолько талантливых и энергичных, чтобы быть в состоянии одновременно вести критические баталии и конструктивную исследовательскую работу, в науке (да и других сферах деятельности) отнюдь не большинство. Поэтому гораздо чаще можно видеть как учёные, выступившие с оригинальными, но не вполне зрелыми идеями и подвергшиеся за это широкой и в чём-то заслуженной критике, снова уходят в тень и продолжают возделывать свою “грядку”, особо не заботясь о разъяснении получаемых результатов тем, кто сам не проявляет к ним интереса. Либо, напротив, углубляются в сведение счётов со своими “обидчиками”, так что это занятие уже не оставляет времени и сил на серьёзные попытки “довести до ума” вызвавшие возражения исходные тезисы.

Деятели второго рода могут долгое время оставаться на виду и даже становиться центрами очередной группки или подгруппки, вот только работает всё это не на укрепление, а на подрыв единства науки. Потому что продуцируемый такими группками бурный поток перекрёстных, но малосодержательных попрёков и уличений друг друга в том, кто не прав, а кто совершенно не прав, крайне затрудняет становление в том числе здравых идей, и случайностью становится уже не появление, а отсутствие в подобных условиях агрессивных защитников невежества.

Ещё важнее для настоящих учёных учитывать то, что, вообще говоря, разумная тактика ухода от столкновения с объединёнными силами своих противников и поражения их по одиночке в обрисованных условиях теряет свою эффективность. Когда и так все спорят со всеми, критические атаки на позиции одной из массы соперничающих группировок будут восприняты как всего лишь очередной тур междуусобицы и не найдут широкой поддержки (а то и вовсе останутся незамеченными на фоне более шумных акций других группировок). Заручиться же такой поддержкой – без чего о победе и думать не приходится – радетели подлинного развития смогут, только выступив с программой широкой реконструкции здания науки, затрагивающей все или по крайней мере большинство заплутавших между знанием и неведением направлений.

Излишне напоминать, что такой “широкозахватный” вызов побудит к консолидации не только защитников, но и врагов истины (и даже прежде всего последних, поскольку при наличии реальной угрозы невежеству мракобесы обычно сплачиваются гораздо быстрее, нежели искатели истины перед угрозой знанию). Так что стремящиеся к интеграции раздробленной науки должны заранее готовиться к тому, что на первом этапе своей работы им, не весьма многочисленным и мало кем признаваемым, придётся столкнуться с объединёнными силами защитников полу-знаний и полного невежества. Однако преодоление умопомрачающей разноголосицы и установление единоторжия истины не может совершиться иначе, как посредством борьбы широкого фронта сторонников развития против всех сторонников консервации познания. А побудить к такому глубокому размежеванию и сплочению солдат истины под единым знаменем может только программа глубокого же пересмотра принципов организации данной отрасли науки. А уже когда ярмарочная пестрота школ, сект и клубов по интересам сменится принципиальным противостоянием двух действительно несовместимых идеологем, вот тогда и наступит время переходить от обороны к наступлению и решать, кто из мракобесов опаснее и требует разгрома в первую голову, а кого можно оставить и “на потом”.

– характер руководства наукой;

Безусловно, научное творчество – процесс деликатный, чутко и зачастую болезненно отзывающийся на всякое не конца продуманное вмешательство извне, пусть бы и совершаемое с самыми лучшими намерениями. И тем не менее вмешательства в науку необходимы. Потому что как обычная война слишком серьёзное дело, чтобы доверять его одним генералам, так и положение на фронтах борьбы идей слишком важно для того, чтобы возлагать заботу о нём на одних лишь учёных (уж слишком много на памяти человечества примеров того, как мелочная грызня честолюбцев от науки губила и идеи, и людей).

Как и любая другая армия, армия научных работников существует не для собственного удовольствия, а для обеспечения интересов всей нации[14 -

 Так и хочется сказать “всего человечества”, но пока это неверно. При том, что истина не имеет национальности, в разделённом политическими границами мире всякое учёное сообщество является прежде всего национальным достоянием и защищает, в первую очередь, интересы своей страны и её союзников. Так что на сегодняшний день даже в естественных науках есть немало направлений, где обмен информацией между учёными разных стран если и происходит, то разве что за счёт шпионских утечек.]*. Поэтому определение стратегии научного поиска по праву принадлежит тем людям и инстанциям, что предоставляют учёному миру те самые материальные ресурсы, без которых современный научный поиск просто остановился бы. При господствующем ныне капиталистическом способе производства внешними распорядителями работы учёных выступают прежде всего политические органы, занятые распределением и контролем использования бюджетных средств. По мере же перехода к бесклассовому обществу следует ожидать, что эта функция будет всё больше сосредотачиваться в руках чисто хозяйственных деятелей.

Разумеется, роль хозяйственно-политических органов не должна состоять в том, чтобы большинством голосов или волевыми начальственными решениями определять победителей в очередном научном споре. Но там, где борьба идей сходит с рельс теоретической дискуссии и превращается в охоту за скальпами, останавливать такое развитие событий должно именно вмешательство внешних администраторов с надлежащими дисциплинарными полномочиями вплоть до отстранения от должности, лишения званий и расформирования утративших управляемость научных подразделений.

Постоянный квалифицированный контроль и расчётливые эпизодические вмешательства создают наиболее благоприятную обстановку для научной работы, способствуя максимальному раскрытию творческого потенциала её участников и снижению издержек производства идей. Отстранённая позиция гражданского руководства, равно как и назойливое администрирование отрицательно сказываются на исследовательском процессе.

Завершая обзор вопросов, связанных с подготовкой идеологического боя, и переходя к рассмотрению основных его видов, ещё раз отметим, что полнота и правильность учёта всех слагаемых оперативной обстановки в районе намечаемого теоретического сражения являются важнейшими предпосылками конечного успеха. Потому что если при анализе расстановки сил и общей ситуации на участке, где засели мракобесы, будут допущены просчёты, и эти просчёты лягут в основу не отвечающего условиям плана кампании, то кое-что ещё можно будет исправить непосредственно на поле боя, но именно кое-что.

В частности, если после начала активных действий фактическое сопротивление врагов знания оказывается слабее ожидавшегося, а стало быть, выясняется, что первоначальный план был излишне осторожным, то можно по крайней мере попробовать уже в ходе операции перегруппировать силы и, наращивая давление на противника, достичь более решительных целей. А вот пытающиеся реализовать чересчур смелый план определённо рискуют раз и навсегда покончить со своим пребыванием в мире науки. (Причём выставление из храма знания за посягательство на его авторитеты “невесть что о себе возомнивших наглецов” может происходить с участием в том числе серьёзных, но не разобравшихся в ситуации учёных.)

Плюс к тому надо учитывать, что в обычной войне безрассудно смелая атака, даже захлебнувшись, всё-таки наносит определённые потери врагу и хотя бы этим помогает остальной армии. А вот в теоретических баталиях тот, кому удалось отбить критический штурм, не только ничего не теряет, но, напротив, приобретает в глазах наблюдавших за схваткой дополнительные вес и значение. Так что в целом следует признать, что неоправданно робкое наступление в условиях, допускающих полный разгром защитников невежества, безусловно, играет на руку последним, поскольку даёт им возможность планомерно отступить и, когда натиск выдохнется, закрепиться на новых позициях. Однако гораздо большей ошибкой в идейных столкновениях является чрезмерная решительность, потому что лихой, но плохо подготовленный наскок на прочно окопавшегося врага, помимо того, что растрачивает впустую собственные силы, ещё и укрепляет позиции тех, кого предполагалось победить.

8. Выбор маневра.

В главе 1 части I мы отмечали, что фиктивность научных достижений, будь то добросовестные ошибки или сознательные мистификации, ничуть не мешает их авторам обретать авторитет и славу первопроходцев пусть даже лишь на то время, пока не выяснится истинное положение вещей. Тем более это относится к подлинным свершениям. После того, как некоторый учёный начинает бороться с “чужими” успехами на “своём” участке соприкосновения с неизвестным, и до тех пор, пока это не станет очевидным для всех заинтересованных сторон, такой деятель, несмотря на фактический переход в лагерь защитников невежества, по-прежнему сможет прикрываться своими былыми заслугами и возведёнными ранее теоретическими построениями. Поэтому, говоря о прямых столкновениях с мракобесами-И, мы будем рассматривать прежде всего методы нанесения поражения противнику, расположенному в укреплённом лагере.

8а) Штурм.