Однажды в Челябинске. Книга первая

– А давайте играть, а не болтать, – рявкнул Митяев, принявшись обсуждать с Кошкарским очередную схему, как зажать «Мечел» в зоне.

– Просим прощения, ваше преосвященство!

Как не пыжилась «Магнитка-95», первый период целиком и полностью остался за «Мечелом».

Антон Филиппов сидел на кушетке в медицинском кабинете, согнув больную руку и грустно уставившись в пол, поглядывая на коньки, которые сегодня так подвели. Фельдшер готовил шину – опять молча. Еще пара минут, и Филиппов на скорой без мигалок поедет в травмпункт.

– Грустно. Понимаю. Но бывало и хуже.

– Куда еще хуевее? – не сдержался Филиппов.

– Давай не будем выражаться. Так больно? – спросил медработник. От его легкого прикосновения Антон чуть не проломил головой потолок. – Ясно, – больше не предпринимал попыток фельдшер.

Филиппову было больно не только физически.

– Я искренне не понимаю почему…

– О чем ты?

– О коньках. Их как подменили.

Фельдшер нагнулся, чтобы хорошенько приглядеться:

– Выпрями-ка ногу, боец, – попросил тот. Антон выпрямил. Медработник схватил его за пятку и потрогал лезвие конька на левой ноге. – Кто-то над тобой хорошенько подшутил, парень, – сочувствующе сказал он, что-то соскребая с лезвия.

– Что там?

– Скотч.

В тот момент Антону стало еще больнее: «Кто?!»

Как раз грянул первый перерыв. В медкабинет ворвался Степанчук. Его опередил фельдшер:

– Вы прям сегодня мне клиентуру поставляете.

Степанчук проигнорировал его фразу.

– Что по моему защитнику?

– В ближайшие пару-тройку недель можете на него не рассчитывать.

Виталий Николаевич матюгнулся и покинул комнату.

– И вам спасибо, – растерянно произнес в пустоту молодой фельдшер.

***

Проиграли.

Виталий Николаевич влетел в наш номер – заряженный как никогда прежде. Хоть опрокидывай стол и отстреливайся.

– А эта паскуда чего тут забыла?! – указал на Филиппова он.

Ранее Антон не без скованности поделился со мной историей, что с ним приключилась, а сейчас резко захотел удалиться.

– Там не все так просто, – начал я.

– Не знал, что тебе так легко можно лапши на уши навешать.

Моими выводами на основе рассказа Антона и увиденного в раздевалке я вновь делиться не стал. Как ни странно, сжалился над Бречкиным и его будущим. За полдня он напакостил жутко. За сим в довесок последовал проигрыш.

– Тем не менее…

– Мне до фонаря! Сложно или просто! Результат отрицательный!

«Видимо, я невольно стал талисманом команды, – подумал я. – Нет меня – проигрыш. Есть я… Там уже от других причин зависит».

Тренер продолжил яростно размахивать руками:

– В жизни не видел такой отвратительной игры! – он громко выдохнул. – Так, уроды сейчас внизу в столовой жрут. Собирай их в холле через пять минут. Я еще не все им высказал, – распорядился Степанчук.

Оказавшись в столовой, я сразу же приметил, что в команде царит уныние. Почти никто не обратил внимания на мое появление. Хоккеисты сидели с такими кислыми рожами, что посторонним страшно было заходить. Мне пришлось звать всех наверх – Степанчук явно решил их добить.

– С каждым днем вы меня удивляете все больше и больше, – вещал тренер в холле без оглядки на постояльцев гостиницы. От такой громкой и злобной речи все сидели в номерах, молчали в тряпочку и боялись выходить. – Вы дегенераты! После такого провала возникает вопрос: вы способны вообще хоть на что-нибудь внятное?! Откровенно слабый 1996 год вас в два счета разнесет. Когда вы перестанете собачиться и членами мериться? Когда до вас дойдет? Когда вы уже сообразите?! Петь, ты знаешь, когда настанет этот светлый момент?

– Даже предположить боюсь, – ответил я.

– А говорил, что все знаешь, – вмешался Волчин.

– Все проще – все из-за тебя, – тихо произнес Бречкин в мою сторону.

– Даже он не знает, представляете? – продолжил тренер. – Я не буду говорить об ошибках – сегодня плохо было абсолютно все! По глазам некоторых вижу, что самим тошно. Поганое чувство, да? Вдвойне поганее, когда осознаешь, что это ваша вина. Целиком и полностью. Но один из вас сегодня отличился, – я стал размышлять, кому же достанется? – Филиппов, ты меня прости… хотя чего я извиняюсь?!

– Виталий Николаевич, – вступился Митяев, – здесь наша общая вина – мы могли сыграть лучше и без оглядки на травму Тохи.

– Думаю, что не все с тобой согласны, – вставил я.

– Во-о-о! – продолжил тренер. – Он думает, а я вижу. Похвально, Митяев, что ты, когда капитан язык в жопу засунул, постоянно заступаешься за друзей, выгораживаешь команду, прикрываешь всех своей задницей. Но твои же коллеги тебя в эту задницу и трахнут – помяни мое слово. Поэтому не хуй распыляться. Нечего тут свою значимость показывать, звезда ты наша! «Молчание – золото», знаешь такое выражение? – Степанчук переключился на Филиппова (почему же не на Бречкина, не мог сообразить я). – Знаешь, Филиппов, ты после сегодняшнего просто не хоккеист! Ты поломойка! Вечно ползаешь на коленях. Кто тебя так кататься учил?!

– Виталий Николаевич, меня… – попытался оправдаться Антон.

– Захлопни пасть! Ты выбыл на неопределенный срок. И подставил команду.

– Мне кто-то коньки скотчем залепил!

– А я думал, тебе рожу дерьмом обмазали, – в стане хоккеистов послышались смешки. – Экипировку проверять нужно, если ты не знал. И вовремя шнурки завязывать – ясно тебе, мудила?! Поняли теперь, что в хоккее как в танке – насрал один, а плохо всем. Дальше думайте сами, что с ним делать. Но это еще не все, – опомнился тренер. – Вы все должны осознать свою вину. Она ведь общая, да, Митяев? Осведомлен о том, как вы любите шляться на выездах, так что выкусите в этот раз! Сегодня сидите здесь взаперти. Вы наказаны. Никто никуда не выходит. Кто нарушит запрет – пеняйте на себя!

– А если случится пожар? – спросил Зеленцов.