Проездом

– И все-таки, как бы не обиделась! – с видимою тревогой выговорил Стягин. – Боюсь, что выйдет путаница: ведь они друг друга не знают… Я ей показал портрет, описал фигуру и лицо горничной…

– Вера Ивановна узнает их… Только как же ты, Вадим Петрович, думаешь оставить ее при себе в чтицах?

– Я бы очень желал.

– А твоя… сожительница как на это взглянет? – спросил Лебедянцев и тихо рассмеялся.

– Я не знаю! Но ей самой присутствие такой девушки полезно… если Вера Ивановна будет так любезна – поездить с нею по городу; да и мне, пока у меня еще в руках ревматическая опухоль, всего приятнее было бы воспользоваться ее услугами.

– У тебя теперь будет даровая чтица.

– Кто? Леонтина? Меня ее манера читать раздражает.

Стягин посмотрел на часики, стоявшие около его изголовья, и позвонил.

– Левонтий Наумыч, – сказал он вошедшему старику, – все ли теперь готово к приему барыни?

Слово "барыни" Стягин выговорил без запинки.

– Все, батюшка, Вадим Петрович. И девушка здесь находится с раннего утра.

Наумыч нанял накануне горничную для исполнения черной работы. Сам он принарядился и, вместо долгополого пальто, надел сюртук, хранившийся у него в сундуке, старательно причесал волосы и лишний раз выбрился. Он догадывался, что барин ждет не жену, а просто "сударушку", но говорил о ней, как о настоящей барыне.

– Стол накрыт, там, в большой комнате? – спросил Стягин. – И к завтраку все готово?

– Как же, батюшка. Кофей, масло, яйца всмятку, котлеты жарятся. Все в аккурате. Да вот, никак, и они пожаловали…

Левонтий, хоть и жаловался, что туг на одно ухо, однако, расслышал звук колес по подмерзлой мостовой. Санный путь еще не стал, и на дворе была резкая, сиверкая, очень холодная погода.

– Ну, иди встречать! – крикнул Левонтию Стягин, и сам пришел в некоторое возбуждение.

– Прямо сюда привести их? – спросил его Лебедянцев, обдергивая свой серый пиджак.

– Только бы они холоду не напустили сразу… Шепни Вере Ивановне, чтобы она сейчас не уходила; мне нужно с ней условиться насчет завтрашнего дня, – послал Стягин вдогонку Лебедянцеву, дошедшему до двери на площадку.

На лестнице уже раздавались знакомые Вадиму Петровичу голоса. Хриплый голос Леонтины и высокий, жидкий фальцет ее горничной Марьеты – особы для него довольно ненавистной. Это была уже пожилая девушка, лукавая, жившая больше пятнадцати лет у своей госпожи; она знала всю подноготную в ее прошедшем, держала ее в руках, дерзила Стягину и давала ему очень часто понять, что он не стоит ласки ее госпожи, что ему давно следовало бы поместить их обеих в "своем завещании – « les coucher dans son testament», что он не желает « faire largement les choses» и совсем не похож на то, чем, в ее воображении, должен быть « un boyard russe».

Дверь широко распахнулась, и Стягин увидал свою парижскую подругу, за ней ее служительницу: Лебедянцев и Вера Ивановна остались в передней, куда дворник Капитон, мальчик Митя, извозчик и еще кто-то начали вносить один за другим баулы, сундуки, мешки и картонки, всего до четырнадцати мест. Перевезти их понадобилось на трех извозчиках, кроме четырехместной кареты.

– Bonjour, mon ami! – раздался оклик Леонтины, и она скорым шагом подошла к кушетке, укутанная в боа, но в очень легкой заграничной шубке и в шляпке с цветами.

От нее пахнуло на больного морозным воздухом, и он сделал инстинктивное движение руками, как бы желая оттолкнуть ее.

Это была сорокалетняя, толстеющая женщина, с помятым лицом, коротким носом и большими зеленоватыми глазами. В вагоне она не успела подправить себе щеки и остальные части своего лица, а только напудрилась, и запах пудры сейчас же перенес Стягина в Париж, в ее квартиру, всю пропитанную этим запахом.

– Mais tu vas bien! – вскричала она, повернулась к своей горничной, одетой так же легко, и затараторила насчет своего багажа, перебивая себя и беспрестанно кидая вопросы Стягину.

Он все морщился. Ему хотелось сказать, чтобы они поскорее обе ушли из его комнаты и сняли с себя шубы, от которых шла морозная свежесть. И сразу ему вступило в оба виска от этого трещанья, которое он, однако, выносил целый десяток лет.

– Bonjour, monsieur! – непочтительно крикнула ему Марьета. – Est ce ici la chambre de madame?

Он, не скрывая своего недовольства шумным вторжением обеих женщин, услал Марьету, сказавши ей, что спальня ее госпожи по той стороне площадки.

Леонтина присела на кушетку, объявила прежде всего, что ей страшно хочется есть, а потом нагнулась и потише спросила, кто блондинка, приехавшая встретить ее? Она повела своими широкими, потрескавшимися в дороге губами и прищурила один глаз.

– ?a me parait louche! – сказала она.

Стягин объяснил ей, что "mademoiselle Vеra" – образованная девушка, из очень почтенной семьи, согласившаяся быть его чтицей, что она провела даже двое суток сряду в качестве его сиделки.

Это сообщение не очень тронуло Леонтину. Она только щелкнула языком, быстро встала, вся потянулась и крикнула:

– Mon Dieu! Quel sal pays que votre sainte Russie!

Возглас парижанки, вылетевший неожиданно, рассердил Стягина. Он даже покраснел и готов был сказать ей что-нибудь очень неприятное; но в эту минуту вошли Лебедянцев и Вера Ивановна.

С Лебедянцевым Леонтина уже говорила на площадке. Она знала, что он приятель Стягина, и обошлась с ним ласково; но по его французскому языку тотчас сообразила, что он человек не светский, по платью приняла за бедняка, которого нужно привлечь к себе на всякий случай.

На вокзале Вера Ивановна сейчас же узнала ее и подала карточку Вадима Петровича. Леонтина всю дорогу говорила с ней, как говорят с гидами, присланными из отеля.

– Вера Ивановна, благодарю вас, – приветствовал Стягин Федюкову и протянул ей правую руку, которою он свободнее владел. – Еще раз простите за беспокойство.

– Мадам, – пригласил Леонтину Лебедянцев, выговаривая ужасно по-французски, – ву зет серви!

– Не угодно ли и вам откушать? – пригласил Федюкову Стягин, продолжая говорить с ней по-русски.

– Благодарю вас, – ответила Вера Ивановна своим сдержанным тоном. – Позвольте мне удалиться. Теперь моя роль покончена.

– Полноте, я на это не согласен! – с живостью вскричал Стягин. – Пожалуйста, завтра, хоть между завтраком и обедом, придите почитать мне газеты. И целая книжка журнала лежит неразрезанной.

Леонтина вдруг прервала его:

– Mademoiselle parle fran?ais. Pourquoi ce charabia?

Вышла неловкая пауза. Стягин сказал Леонтине, что завтрак ее ждет, еще раз протянул руку Вере Ивановне и, когда она уходила, крикнул ей:

– Пожалуйста, завтра. Не забудьте!

Леонтина пожала плечами и, уходя, в присутствии Лебедянцева, кинула:

– ?a, c'est du propre!

XI

Часу во втором ночи Вадим Петрович проснулся с болью в правом колене. Ноги его стали было совсем поправляться, но с приезда Леонтины он чувствовал себя гораздо тревожнее и боялся рецидива. Боль была не сильная, и он проснулся не от нее. Через полуотворенную дверь до него доходил довольно громкий разговор обеих француженок. Он не мог схватывать ухом целые фразы, но тотчас же сообразил, что речь идет о нем. Вероятно, Леонтина лежала уже в постели, а ее камеристка стояла или сидела где-нибудь по сю сторону ширм, отделявших кровать от остальной комнаты.

"Наверное, про меня", – подумал Вадим Петрович, и голос служанки был ему еще неприятнее, чем прежде, в Париже.

Он догадался, в чем Марьета убеждает свою госпожу. Завтра Леонтина сделает ему сцену, будет жаловаться на свое двойственное положение, говорить о необходимости обеспечить ее, а может быть, даже и обвенчаться в русской церкви.